Альфред Брем сплавляется по Иртышу. Лореляй

Пояснение от автора
Этот отрывок – фантазия на тему сплава Альфреда Брема по Иртышу в 1876 году взят из книги А. Лухтанова «Бухтарминские кладоискатели» Её можно прочитать здесь же, в «Прозе ру». А побудило меня поместить этот отрывок тот факт, что рассказ о Бреме из этой книги не открывается в Интернете.

В Зыряновске путники пробыли не более 30 часов, и все это время стояла ненастная погода, и шел дождь. Брем очень сожалел, что тучи, обложившие небо и окрестные горы, не дали им насладиться «прекрасным Швейцарским ландшафтом», как выразился о нем великий Гумбольдт, побывавший в Зыряновске 47 лет назад в 1829 году.
К счастью погода начала проясняться, и немецкие путники вместе с сопровождающими их  русским губернатором В.А.Полторацким с его семьей и Богдановым, вторым по чину горным офицером в Зыряновске, в три с половиной часа пополудни 15 июня выехали из Зыряновска и направились к Иртышу. Часам к девяти с половиной вечера они достигли Верхней пристани. Этот посёлок не мог называться деревней и состоял всего из нескольких домиков, предназначенных для сторожей. На берегу Иртыша, текущего здесь среди лугов и до самого впадения Бухтармы, носящего название «тихого», лежали  огромные кучи руды, которая привозилась сюда на телегах, а потом перегружалась на огромные некрасивые суда «карбасы» для доставки в Усть-Каменогорск. Этот способ был введен генералом Фроловым, управляющим Алтайских рудников в Барнауле в 1804 году. Суда с грузом до 2000 пудов проходили 120-150 верст вниз по течению в 14 - 24 часа, а вверх – от 3 до 5, иногда до 10 дней, так что за все лето успевали сделать 9 – 10 рейсов. Там, где крутые скалистые берега не позволяют тянуть лошадьми, суда продвигались против течения с помощью якорей, завозимых на лодках. Впрочем, на высокой мачте у них имелся огромный четырехугольный парус и кроме длинного руля были еще два весла, над которыми работали 7 – 8 гребцов, чаще казахи.  Для важных гостей карбас, имевший внушительные размеры, был чисто убран и сделан деревянный помост с укрытием в виде навеса от солнца и на случай дождя. Для гостей имелись удобные сидения, словом, всё располагало к отличному плаванию. Финш отметил, что последующая поездка «была приятна ещё и потому, что мы опять имели удовольствие быть в обществе губернатора Полторацкого, его любезной супруги и дочери и многих других лиц, с которыми мы познакомились в алтайской поездке».
Проплыв мимо устья Бухтармы со стоящей на берегу Мохнатой сопкой, немцы оживились. Широко разливавшийся до сих пор Иртыш входил  в узкое русло, зажатое горами, с нависающими с берегов каменными утесами. Карбас стремительно понесло по течению, гребцы изо всех сил заработали гребями, и по их напряженным лицам, пассажиры, впервые  плывшие, поняли, насколько опасно здесь плавание. Действительно, немало плауков, как называли на местных реках сплавщиков, особенно неопытных или тем более впервые плывущих, разбивались здесь о прибрежные скалы.
-Господа, вы можете не беспокоиться, сплавщики у нас опытные, смотрите, как уверенно они держат курс! - обратился Владимир Александрович Полторацкий к своим гостям. – И не забывайте, что жизнь их самих зависит от их работы.
-Да, да, мы это понимаем и вполне им доверяем, - отвечал Брем, действительно увлеченный плаванием и открывающимися видами, всё более величественными.
А утёсы вокруг вздымались всё выше и круче. Вот показалась скала, нависшая над рекой. Редкие сосёнки украшали её обрывистые склоны, в туманной дымке за нею угадывались скалистые кручи, поросшие очень живописным лесом.
-О, майн Готт! – один за другим воскликнули гости из далёкой Германии. – Лореляй! Это же совсем, как на нашем Рейне!
Встав со своих мест, все трое запели песню о прекрасной девушке с золотыми волосами, по которой страдают все  юноши и мужчины Дёйчланд.
-О чем это они поют? – шёпотом спросила у матери Машенька, дочь  Лидии Константиновны.
-Как, разве ты не знаешь легенду о Лореляй, золотоволосой красавице, из-за которой погибло немало мужчин? Она сидела на вершине скалы, а плывущие мимо рыбаки не могли оторвать от неё взгляда и разбивались о скалы.
-Значит, она была очень жестокой,- сказала Маша, - наверное, она это делала специально, чтобы рыбаки погибали.
-Может, может быть, - рассеянно отвечала Лидия Константиновна, - но мужчины сами должны иметь свою голову и не терять её.
Разговор матери и дочери не скрылся от глаз Брема. Импульсивный и эмоциональный, он стал декламировать стихи о прекрасной деве:
Прохладою сумерки веют,
И Рейна тих простор.
В вечерних лучах алеют
Вершины дальних гор.

Над страшною высотою
 Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы.

Декламирование было встречено аплодисментами, но тут же разгорелся спор между Бремом и Финшем. Мнения их кардинально разошлись. Отто Финш считал, что утесы и горы вокруг Иртыша, хотя и величественнее, но на Рейне, в Германии всё романтичней и лиричнее. Там замки, о которых сложены легенды, всюду жизнь, а здесь всё мрачно, пусто и безжизненно. Брем был другого мнения:
-Небольшая горка Лореляй высотой в 32 метра ничто по сравнению с утесами Иртыша, вздымающимися в десятки раз выше берегов Рейна,  а затем с пафосом воскликнул:
-Здесь всё так грандиозно, что если красавицу Лореляй посадить на вершину иртышского утёса, то плыущему рыбаку, чтобы её разглядеть, потребовался бы бинокль. Дикие утёсы Иртыша, таящие в себе столько загадок природы, я бы не променял и на десяток Рейнов!
Слушая это, Полторацкий резонно заметил:
-Вы правы оба. Нам из России интересно побывать у вас, а вы, я вижу, с удовольствием смотрите на наши края.
Обдумывая это эпизод, Роман пришёл к выводу, что речь у немецких путешественников шла о знаменитом иртышском утёсе, называвшемся «Петух». Символичным было и то, что недавно построенная железная дорога в Зыряновск насквозь прорезала эту береговую скалу тоннелем.
Благополучно сплыв до Усть-Каменогорска, на следующий день Брем и его спутники сердечно распрощались с семейством Полторацких, ставших за эти дни им почти как родными, и отправились дальше по тракту в Барнаул. Впереди у них были просторы Западной Сибири. Полторацкие же отправились домой в Семипалатинск, который Лидия Константиновна, не любившая его, называла столицей малярии и чахотки.