Фридрих Геблер на алтайских тропах

Пояснение от автора
Данный отрывок-рассказ о барнаульском враче и исследователе Алтая Геблере взят из книги А. Лухтанова «Бухтарминские кладоискатели» Её можно прочитать здесь же, в «Прозе ру». А побудило меня поместить этот отрывок тот факт, что рассказ о Геблере из этой книги не открывается в Интернете. Это не 100% краеведческий материал, а художественная интерпретация, основанная на фактах (в фамилиях и именах могут быть неточности).
 Источники: 1. Землеведение Азии. Том IV (дополнение к тому III). Петербург. 1877 г. составлен П. П. Семеновым и Г. Н. Потаниным
2.  К. Ф. Ледебур, А. А. Бунге, К. А. Мейер «Путешествие по Алтайским горам и Джунгарской Киргизской степи». Новосибирск. 1993 г.

8 августа 1826 года на Нижней пристани  в Усть-Каменогорске, куда на специальных судах привозили зыряновскую руду, царило оживление. Здесь собралась компания знатных людей, и прибыли они сюда с сугубо деловыми целями. Вовсе не вельможи, хотя один из них – Пётр Козьмич Фролов был облечен большой властью, он занимал пост  главного начальника Колывано-Воскресенских заводов и одновременно был Томским губернатором. Такое необычное  совмещение  доверено ему было царской властью за особо плодотворную хозяйственную  деятельность на ниве горно-металлургической промышлености. Петр Козьмич Фролов был яркой личностью, имевший не только большие заслуги  по развитию горно-рудного производства, но, будучи высоко образованным человеком, уделял много сил по развитию культуры края. Его интересовала история края, этнография, а собранные им предметы старины, вместе с коллекцией Геблера, стали основой организованного им музея.В Барнауле он  основал горно-заводское училище, бумажную фабрику, библиотеку, метеостанцию. Местный поэт, перефразируя слова царя, выразился о Фролове так: «Там, где Фролов, закон не нужен. И не был край при нем сконфужен». Фролов отличался тем, что проводил неожиданные проверки на страх мздоимцам и казнокрадам, посему ими была сложена поговорка: « Не боюсь ни огня, ни меча, боюсь Петра Козьмича». По словам Ледебура «он своим образованием и любовью к искусству дал жизни и вкусам барнаульцев совершенно иное направление». Имелись в виду прогрессивные нововведенияв разных сферах жизни.
Кроме Фролова здесь были Павел Григорьевич Ярославцев –шихтмейстер, знатный барнаульский механик, служащий Колывано-Воскресенских заводов, имевший большие  заслуги по  конструированию и строительству сложных гидротехнических сооружений на рудниках и фабриках, Геблер, главный врач тех же заводов, к тому времени  выполнявший и инспекторские функции заводских и рудничных госпиталей.
Это была деловая, плановая  поездка по рассмотрению состояния дел на подведомственных предприятиях и она же одновременно  и инспекторская. Загруженный многими заботами, Пётр Козьмич мог позволить себе некоторую поблажку и короткий отдых на природе во время неспешного плавания по Иртышу, ведь тот же путь до Зыряновского рудника они могли проделать в два раза быстрее сухопутным путем по дороге.
-Господа! -  обратился Фролов к собравшимся, - в нашем распоряжении четыре лодки. В каждой лодке размещаются по два пассажира. Мои коллеги знакомы с этим видом транспорта, а я поясню для нашего дорогого гостя господина Ледебура. Как вы знаете, он приехал из Петербурга путешествовать по Алтаю и изучать нашу флору.
-Карл Федорович, - обернулся он к высокому человеку, явно нерусского вида в высоких сапогах и походном сюртуке, - вы, наверное, читали про индейские пироги, выдолбленные из цельного дерева? Так вот мы поплывем на таких же больших лодках-пирогах из тополя, в каждой из которых размещаются целых восемь человек: два пассажира, пять гребцов с шестами и один кормчий .
-Где же нашлись такие великолепные деревья, что оказалось возможным сделать такие гигантские лодки? – спросил Ледебур, действительно удивленный не только мастерством плотников, но и величиной тополей.
-Эти лодки выдолблены из стволов деревьев, растущих на берегах Бухтармы близ Зыряновского рудника. Лодки, в которых мы поедем, далеко не самые большие. Хорошие мастера могут делать лодки длиной в 15 аршин. Называются они обнабоенными, то есть обделанными по бортам досками, и такие лодки свободно перевозят тарантасы даже через реку Обь. Чтобы лодка была пошире, при изготовлении борта её распирают подпорками, пока дерево сырое. Работа непростая и стоимость такой лодки немалая: до 70 рублей. За эти деньги можно купить 3 лошади. Надеюсь, что тент над головами предохранит вас  от солнца или дождя и желаю всем счастливого плавания.
Ледебур не остался в долгу, в ответ сказав не только явный комплимент, но и искренне удивился:
-О-о, это великолепно! Вас можно поздравить, господин Фролов, с тем, что у вас есть такие искусные мастера и что в ваших краях растут такие замечательные деревья. В Европе мы ничего подобного не видели.
-А к  вам, Федор Васильевич, - обратился Фролов к Геблеру, -  у меня особая просьба. Препровождаю вам и вашим заботам господина Ледебура. Вы его знаете лучше меня, прошу любить и жаловать. В лодках на сиденьях как раз можно расположиться двум человекам, так, что вдоволь наговоритесь о своем любимом царстве богини Флоры. 
-Очень рад, Петр Козьмич! – искренне отвечал Геблер,-  без всякого сомнения, мы найдем общий язык с господином Ледебуром.
И это была абсолютная правда. Они были знакомы: любитель естествоиспытатель и путешествующий по Алтайским горам профессор ботаники из дерптского университета. Для обоих это была редкая возможность так тесно общаться и говорить на родном для них немецком языке. На русском Геблер говорил свободно, хотя и с акцентом, а Ледебур его не знал.
Плавание оказалось необычайно приятным.  Вначале молчаливые, а потом распевшись, дюжие молодцы, раздетые до пояса, толкали лодку шестами, все время держась мели вдоль берега. Когда же позволяла местность и берег, гребцы становились бурлаками и тянули лодку на канате.  Почти сразу за Пригонной сопкой близ окраины Усть-Каменогорска кончалась степь, и Иртыш входил в скалистые берега. Каменные стены стискивали реку, береговые утесы,один другого выше стояли по обе стороны Иртыша. Эта величественная картина реки с нависающими гранитными кручами, была знакома большинству плывущих, Ледебур же с жадностью вглядывался в открывшуюся панораму, на глаз описывая геологическое строение берегов. По рассказам, об эти береговые скалы, называемые быками, разбилось немало сплавщиков. Иртыш, зажатый горами, течет быстро, и особенно стремителен там, где река, меняя направление, огибает выступающие скалы. Лучше всех знал Иртыш сам начальник Колывано-Воскресенских заводов, он же и организовавший здесь судоходное движение, и помнивший все названия быков, мелей, островов и опасных мест. Наибольшей известностью пользовалась отвесная скала черного цвета, получившая название «Петух» или «Петушиный гребень», наиболее же опасным местом считались Семибратские скалы, где имелось очень быстрое и сильное течение. Если лодка попадала в струю  этого течения, то её несло от одной скалы до другой и вырваться из-под власти его было невозможно. Ещё большей мрачной известностью пользовалась протока между берегом и островом уже вблизи Усть-Бухтарминска, получившая за узость прохода название Собачья нора.
-Самая коварная эта сучья нора, - комментировал Пётр Козьмич, - почему и прозвали её так. Сколько плауков, карбасов с рудой на ней разбилось! Но вы, господа, не тревожтесь, такое случается при плавании вниз. Зазевался кормовой, вот и тащит карбас или плот куда не надо.
По вечерам путники с комфортом устраивались на берегу, жгли костер, ужинали, ночевали в специально устроенных  палатках. На всем пути лишь в одном месте стояла изба, где сплавщики руды могли остановиться, переждать непогоду или  переночевать. И разговоры, рассказы без конца. Фролов рассказывал, как будучи совсем молодым, исследовал форватер Иртыша на предмет сплава по нему зыряновской руды. Выигрыш в затратах на перевозку водным путем по сравнению с гужевым транспортом оказался огромным. Он же сконструировал суда,называемые карбасами, и вот уже 20 лет на них возят руду, преодолевая расстояние в 150 верст вниз по реке до Усть-Каменогорска за один, в худшем случае, за два дня.  Ярославцев делился планами устройства водоотлива на Зыряновском руднике, являвшегося главной проблемой у заводского начальства.
-Уже заканчивается строительство 6-ти верстного водоподводящего канала на реке Березовке, - хвалился он, - вода будет крутить трехсаженные водоналивные колеса. Теперь думаем, как передать энергию колес к шахтным насосам.
-Вы там поторопитесь, - вмешался Пётр Козьмич, - шахта ждать не будет, ей работать надо, а вода подпирает, людям уже по колено.
-Пётр Козьмич, вы же знаете, что даже в Европе подобные задачи решать не умеют, - отвечал Ярославцев. - Зело неудобно передать энергию на гору.
-А что нам до Европы, вот наш Ползунов опередил и Англию со своей огненной машиной. Что же нам так и держать сотню лошадей на откачке воды?
-Будет, Пётр Козьмич, будет готово к следующему вашему приезду.
Ледебур рассказывал об экспедиции этого года по Алтаю, делился планами на продолжение путешествия.
-Надо добраться до Белухи, этого алтайского Монблана, называемого Катунскими Столбами, и наконец разгадать тайну самой высокой и загадочной горы Алтая, - говорил он своим слушателям, самым внимательным из которых был Геблер.  –Интересно побывать и на горячих ключах, о которых рассказывают бывалые люди.
-Каким путем вы думаете идти? – спросил Геблер. – Левобережье верховьев Бухтармы находится в китайских пределах, в иных местах путь преграждают высокие хребты.
-Воспользуюсь путем, которым шли и расселялись ваши беглые люди, называемые каменщиками, - отвечал Ледебур: - Сенная, Коробиха, Фыкалка. Даст бог, успею до холодов и осеннего ненастья.
Геблер жадно слушал, все более убеждаясь, что и он должен внести свою лепту в изучение Алтая и пополнить когорту его  исследователей.  Чуть позже к этому его подталкивали и встречи с великим Александром Гумбольдтом, приезжавшим на Алтай в 1829 году. Тогда знаменитый ученый дважды наносил визиты в дом Геблера.
Так плыли целых три с половиной дня, прибыв на Верхнюю пристань в полдень 11 августа. Дальше до Зыряновского рудника добирались сухопутным путем в тележках.
Зыряновск представлял собой невзрачный поселок с приземистыми домами, мало чем отличающимися от деревенских изб. Выделялись лишь бревенчатые копры шахт и горы отвалов руды и горной породы. Здесь каждый из приезжих занялся своим делом.
Осмотрев лазарет в сопровождении местного лекаря, неказистого человека лет пятидесяти, и поговорив с лежащими в нем бергалами, Геблер, в который раз отметил жалобы больных рабочих на малярию, ревматизм, на боли в суставах,  на желудок. Потом знакомились с так называемым больничным садом. После знакомых в детстве садов Германии, этот, огороженный плетнм от скотины, садик производил жалкое впечатление. «Какой же это сад, - думал про себя Геблер. – Все это скорее можно назвать огородом. Эти сибиряки представления не имеют, что такое настоящий сад. Настоящий сад – это яблони, груши, сливы, абрикос. А тут из деревьев одна черемуха, да и та больше похожа на кусты. Да, но в то же время этот Алтай – настоящий кладезь лекарственных растений, правда, еще пока плохо изученных. Впрочем, что это я, - спохватился Геблер, - сад - это название условное, и предназначается он для выращивания самых обычных  и простых лекарственных растений: подорожника, пустырника, зверобоя, мать-и-мачехи. И надо признать, что местные жители знают и иные алтайские травы, которыми  лечатся».
-Да,батенька, тут у вас не очень порядок, – сделал он замечание хозяину «сада». Все-таки это больничное заведение, а у вас все вкривь и набекрень, и скот захаживает. И растений мало. Смородина, малина,чистотел, -  это  хорошо, а где ревень? Иркутский аптекарь господин Сиверс специально ездил в ваши края, чтобы искать корень лекарственного ревеня, а у вас  в саду его нет, хотя ваши крестьяне-сибиряки очень его уважают.
-Так это, ваше благородие, что его садить, когда выйди за село, там его полно. Да и мало он помогает.  Даем его нашим чахоточным больным, а толку нет. А вот что будем делать с  ревматиками, бергалы сплошь болеют после сырой шахты?
 -Слышал я, что некто Рахманов нашел в ваших краях целебные минеральные источники.
-Так это ж, не дай бог где, у черта на куличках. Туда и здоровый, если доберется, больным станет, а больной и вовсе умрет. Очень он, этот арашан далеко, за горами, за тридевять земель.
«Дойти, проверить, выяснить свойства. Очень может быть, что это второй Карлсбад, - думал Геблер. - А там и Белуха недалече, в тех же краях. Ледебур вернется, все расскажет».
Ледебур вернулся в Барнаул, но не с теми сведениями, что ожидал Геблер.
-Дошел до Фыкалки, посетил китайский пикет в Чингистае, а дальше сельский старшина отговорил идти, - рассказывал он. - Конец августа, говорит,  время позднее. Может непогода, снег зарядить на неделю, а в высокогорье это опасно. В общем, не решился я.
-Да, да, - согласился Геблер, - непогода в наших краях непредсказуема, а  в высокогорье уже в августе может выпасть снег и стукнуть мороз, - а сам же подумал: «Не знает этот иностранец характер русского человека. Может, он и прав, а может, и нет, этот сельский староста. Вполне возможно, слукавил, чтобы самому не идти в проводниках. Но верно, если я решусь, то выйду пораньше,  и точно знаю, что пойду из Зыряновска, - решил про себя Геблер. - Дорога проверенная, хотя и не простая, и нет бомов и прижимов, что на Катуни».
Решение о сроках подтвердил и опыт другого исследователя и коллеги Геблера Александра Бунге, в 1829 году пытавшегося добраться до подножья Белухи. Слушая рассказы бывалых людей, первопроходцы-исследователи того времени пытались подобраться к величайшей горе Алтая с юга, из Зыряновска, да, кажется, они и не знали иного пути подхода к ней. Даже опытный А. Бунге, разглядывая панораму высоких гор с севера, не сразу догадался, что снежные вершины у реки Аргут это вовсе не Белуха, и её еще надо искать в путанице хребтов. Ученый ботаник, как и Геблер, устроившись врачем в Змеиногорске, он делал вылазки в горы для изучения растительности Алтая. Почти тем же путем, что и Ледебур, в июне месяце, выйдя из Зырянвска, чкрез Фыкалку он прошел на Катунь и был остановлен мощным разливом реки. Это было летнее половодье, часто случающееся на реках Алтая из-за таяния снега в горах и обильных июньских дождей.
«Есть хороший шанс быть первым, - думал Геблер. - Сам бог велел, хватай птицу удачи за хвост, пока она не улетела. - Этим поговоркам Геблера выучила русская жена Александра Степановна,  верная его помощница, да и дети его уже говорили по-русски лучше, чем он сам и частенько поправляли отца.- Конечно, это не главное – приоритет.  Главное, надо продвигаться вперед и изучать край, где живешь».
Не сразу, постепенно шел Геблер к своей цели.
 Очередную свою инспекторскую поездку по рудникам и заводам в 1833 году Геблер совместил со своим служебным отпуском, который он намеревался использовать для экспедиции  в район загадочных горячих источников, о которых слава  распространялась по всем Колывано-Воскресенским заводам. В кармане его лежало предписание зыряновскому приставу Циолковскому о всемерной поддержке его предприятию вместе с небольшой суммой денег, отпущенной для этой цели администрацией в Барнауле. Но мало этого, Геблер знал, что ему по мере возможности в Зыряновске помогут и без этого. Грешно пользоваться, но он уже испытал на себе  русскую традицию (а может, и не только русскую) угождать инспекторам, исполняя любые их требования и просьбы.  Чинопоклонение, подобострастие перед начальством на Руси процветало испокон веков, а что говорить о ревизорах, - перед ними трепетали. Геблер недовольно морщился от этого угождения, похожего на раболепие, но как говорится, «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят», надо жить по существующим здесь правилам. Тем более, что  в данном случае пристава он уважал. Алексей Осипович Циолковский был просвещенным человеком, интересующимся историей края. Он даже производил раскопки древних курганов на берегах Иртыша.  Причем, делал это по собственной инициативе из одного интереса к истории.
Геблер имел уже достаточный опыт путешествий по Алтаю и удачно выбрал время для своего путешествия: вторая половина июля отличается устойчивой сухой погодой,  в это время усмиряются не только горные реки, вошедшие в свои нормальные русла, но и комары – этот страшный бич в таежной глуши.
На этот раз Зыряновск встретил его сухой жарой и скрипом, временами переходящим в визг. Это работала новая штанговая водоотливная машина, та самая, о которой рассказывал Ярославцев во время плавания с Ледебуром.  Через весь поселок протянулась система деревянных штанг из брёвен длиной в целую версту. Посредством шатунов  она передавала энергию от громадных водоналивных колес диаметром в 6 метров к насосам, откачивающим воду из подземных выработок. Этот шум, что ночью, что днем, не давал жителям Зыряновска спать, и они прозвали эту адскую машину Сварливой Ведьмой. К обычным запахам конского пота и навоза прибавились ароматы дегтя, которым обильно смазывались шарниры шатунов и штанг.
-Зато теперь у нас почти решена проблема водоотлива, - объяснял пристав. – Можно сказать, освободился целый табун лошадей, ранее задействованных на откачке воды. Так что спасибо Павлу Григорьевичу, придумавшему эту штуковину.
Начало путешествия было даже комфортным: заботливый зыряновский пристав предоставил в распоряжение путешественника свою легкую коляску. Дорога образовалась совсем недавно в основном усилиями горно-заводского начальства Зыряновского рудника. Местные жители до сего времени колёсным транспортом не пользовались, предпочитая ездить верхом, а грузы перевозили во вьюках или на волокушах таском, то есть волоком. Да это и немудрено: кругом горы, чтобы проложить дорогу, нужны немалые усилия и много земляных работ. Едва ли не основной транспортной артерией служили Бухтарма и Иртыш, по которым сплавлялись чаще всего на плотах.
Покачивая крупом, неспешным, размеренным шагом идут лошади, нагруженные вьюками. В кавалькаде из четырех человек их шесть.  Дорога, больше похожая на караванную тропу, идет широкой луговой долиной, пересекает село Мягонькое (Соловьево), потом поднимается в гору, поросшую жесткой щетиной карагайника. Крутой спуск к Бухтарме и путники в селе Сенном, населенном бывшими каменщиками. Еще недавно эти люди жили, прячась от властей по диким ущельям, а после «прощения» царицей Екатериной и принятия их в подданство империи переселились в более удобные места, образовав новые селения. Здесь жил своеобразный русский этнос со своим укладом жизни, традициями и обычаями. Были и особенности в быту, с которыми приходилось считаться и учитывать. Останавливаясь на ночлег в крестьянской избе, Геблер, не дожидаясь приглашения, доставал из походного ларца свою посуду. Кержакам это нравилось, угощали обильно, ставя на стол расстегаи и пироги с рыбой, мёд и варенье из местных ягод на меду.
Два дня пути до Коробихи, сложная переправа через Бухтарму, на правый берег, где расположилась старая деревушка Верх-Бухтарминская или Печи, второе свое название получившая за выемки в обрывистом глиняном  берегу.
-Марали выгрызли, - пояснил проводник, показывая камчой на круглые лунки, напоминающие чело русской печи. – Соли им не хватает.
Естествоиспытателю все интересно, однако, что ждёт их впереди?
-Ты, братец, лучше скажи, далеко ли до Белой?
- К вечеру будем, а там, глядишь, хорошо бы и до Фыкалки добраться.
Однако в Белой задержались. Геблер узнал, что Рахманов, тот самый охотник, что первым  в 1763 году побывал на Горячих ключах, жив и в полном здравии.
-Веди меня к нему, - сказал он местному сельскому старшине, - поговорить надо.
Рахманов оказался вполне бодрым стариком, несмотря на свои 90 лет.
 История открытия, тут же ставшая легендой, гласила, что в тех местах Рахманов ранил марала. Преследуя его по кровавым следам, на следующий день охотник нашёл его, стоящим в клубах пара горячего источника. Каково же было его удивление, когда, добыв зверя, он обнаружил, что рана его почти затянулась. Тогда Рахманов, сам страдающий ревматизмом, стал принимать ванны и через неделю почувствовал себя совершенно здоровым.
Услышав этот рассказ про себя, старик усмехнулся. Не дав Геблеру договорить до конца, он живо реагировал, проявив светлый разум и отличную память:
-Пошто, барин, несешь околесицу! Сказки все это. Что про марала, так верно, стрелил я его для продажи китайцам. Дюже они до них охотники и хорошие деньги за рога платят. А что зверь за один день вылечился и что я был первым – вранье. Калмаки давно знали сие место и даже почитали его святым. Знаки там для этого были ими поставлены, а более всего поразила меня деревянная хоромина. Крыша плоская, китайская, внутри оббита цветным шелком. Стоит стол с сосудами синего и зеленого цвета, а вдоль стенки уставлены ихние божки. Я-то ничего не трогал, а слышно, наш брат, русак из Печей Мурзинцев два года назад пожег эту богадельню. Говорит, язычников надо искоренять. Оно, конечно, калмыки нехристи, но ведь они тоже люди и у них своя вера. Варнак одним словом этот Мурзинцев.
Видя, какой интерес проявляет этот странный нерусский человек к горячим ключам, Рахманов добавил:
-Я бы, барин, тоже пошел с вами, очинно интересно снова там побывать, да вишь, совсем немощен стал, более 90 годков ведь мне.
Рахманов прожил очень долгую жизнь, и путешественник Воронин видел его еще в 1843 году 102- летним старцем.
В Фыкалке жили потомки тех «мясорубов»,  беглецов, что прятались по трущобам, жили в землянках и боялись друг друга и, бывало, топорами зарубали товарищей, не поделив женщин. Теперь здесь все было спокойно и даже благопристойно, а старики, умиляясь наступившей мирной жизни, славили покойную матушку-царицу, простившую их за все грехи. Сельский староста, тот самый, что отговорил Ледебура, как ни юлил, а пошел в проводники. Бумага от начальства Колывано-Воскресенских заводов действовала безотказно.
Проводник предупреждал:
-Смотри, ваше благородие, дорога сия весьма тяжкая, а особливо когда от Берели зачнём подниматься в гору, - стращал он Геблера. - Сначала тайга будет непролазная, потом крутяк, камень и щебень. Пешком то оно не слишком заметно, а лошади того и гляди, как бы не переломали ноги.
Всё так и было, как он говорил. На горе, когда чахлые лиственницы и кедры совсем поредели, проводник предложил:
-Однако, барин, Федор Васильевич, лучше нам спешиться, так-то надежней будет. Ненароком лошадь споткнется, да и ей без тяжести легче ступать. Вон, гляди, как осторожно ставит ноги, щупает копытом – надежна ли опора.  А то и в трещину нога может провалиться, тогда и до беды близко. Сломает конь ногу, ему хана, а нам что тогда с вьюком делать? Не потащишь же на себе!
На спуске было еще хуже: того и гляди, конь оскользнется, завалится, а то и всадника задавит. Здесь, на северной стороне горы кое-где еще лежал снег. В разрывах туч проглядывала совсем близкая Белуха. Грозный её вид пугал мужиков, они крестились, а Геблер на глаз прикидывал расстояние, все более убеждаясь, что обязательно должен до нее дойти.
-А вон, барин, гляди, видишь озеро? Сверху-то оно все на виду. А где озеро, слева его и арашан.  Теперь-то, почитай, совсем близко. Может, повезет, калмаки там стоят. Молока, мяса покушаем.
-В любом случае здесь будем стоять несколько дней, пока я не сделаю свою работу, - ответствовал Геблер, даже в мыслях не помышлявший изменять своему плану.
-Воля ваша, - отвечал проводник,- была бы погода и провизия для людей и корм лошадям.
Нет, не оправдались надежды старосты и работяг, приданных экспедиции.  Берег озера был пустынен. На озере плавали гагары, и, похоже, не обращали внимания на людей. От построенной джунгарами деревянной кумирни остались лишь головешки на каменном фундаменте, тут же торчали шесты с развешенными конскими хвостами, а ветви ближних деревьев были украшены лоскутами и разноцветными тряпочками, стояли шалаши, сооруженные страждущими исцеления.
Нет сомнения в том, что об источниках давно знали местные жители, буддисты по вероисповеданию, ойраты, казахи, о чем  свидетельствовали небольшие бассейны, обложенные каменными глыбами, а один из них обделан деревянным срубом.
Сопровождающие Геблера люди – бергалы из бывших крестьян, довольные, что закончился трудный переход, тут же кинулись собирать дрова для костра, а Геблер, не откладывая, начал осмотр источников, по ходу  производя необходимые замеры.  Главное, надо было взять пробы минеральной воды, довезти её хотя бы до Зыряновска, чтобы сделать простейший анализ.
Чёрные тучи неслись низко-низко, закрывая верхушки ближних гор. Надо было спасаться от холода и моросящего дождя в поставленной рабочими палатке. Да, это был не Карлсбаден и не Карловы Вары. Но выходило солнце и все сияло чистой красотой, что бывает только в горах.
Геблер замерил температуру ключей, оказавшейся в пределах 30;-40;, взял пробу минеральных вод  и составил их описание. Первый химический анализ, сделанный в примитивных условиях в поселке Зыряновский рудник показал наличие в воде углекислоты и солей натрия и магнезии. Дальнейшие исследования показали их аналогию с водами знаменитых курортов Европы, в том числе и Карлсбадена.
Назад до Зыряновска Геблер добрался, сплавившись из Коробихи на плоту по Бухтарме.
Всю зиму Геблер думал о новом сезоне, мечтая заняться обследованием Белухи. Увиденная им панорама исполинской горы не давала покоя. Вид с юга грандиозен, а какова она с севера и можно ли подобраться к ней? Никто из исследователей-путешественников и рудознатцев не видел её с обратной стороны. Даже Бунге, опытный путешественник, стоя на Катуни у слияния с ней Чуи, гадал, какая из снежных гор может быть Белухой, хотя на самом деле он видел совсем другие горы. Другое дело местные жители, особенно охотники, исходившие все горы и самые глухие уголки Алтая. Проводники уверяли Геблера, что увидеть обратную сторону Белухи можно со стороны реки Ак-Кем. Это и наметил сделать Геблер в следующем сезоне 1834 года. Он же поставил перед собой задачи:
1. Проследить течение реки Катунь.
2. Измерить высоту снежного покрова в горах и верхнюю границу леса.
3. Исследовать ледники.
4. Измерить высоту Белухи.
5. Осмотреть со всех сторон Катунскоий хребет и увидеть неведомую реку Аргут.
6. Наблюдать фауну и флору.
 На следующий год Геблер наметил совсем другой маршрут, намереваясь по долине Катуни, через загадочный Уймон, поселения катунских каменщиков, пробраться к Белухе с северной стороны. А начал он свой путь из Зыряновска в тележке по долине реки Хаир-Кумын, как раньше называли Хамир. Нзвание это переводили с алтайского языка как «быстрый, молодой  парень».
Дорога до Бухтармы шла лугом, по которому текла, прихотливо извиваясь, речка Березовка, заросшая кустами тала и смородины. В небе кружили белого цвета хищные луни, несколько раз взлетали журавли. Вот и Бухтарма, одна из знаменитых рек Алтая. С любопытством взирал Геблер на стремительные воды, несущиеся с неведомых снежных вершин. Поросшие лиственным лесом берега были пологи и удобны для подъезда, над рекой со стоном летали кулики-перевозчики. «Да, здесь всюду тополь»,- отметил про себя Геблер. Вот и пеньки от срубленных деревьев, из которых местные жители делают лодки, похожие на индейские пироги.  На двух таких лодках ему предстояло переправиться на другой берег вместе с сопровождавшими его людьми.
- Долбежка из тополя? - зная местное названия лодок, спросил он лодочника, хмурого мужика, стоявшего в деревянном челне  и опиравшегося на длинный шест.
- Нет, ваше благородие, лодка из тала. - И не дожидаясь вопроса, пояснил: - Из тала долблёнка лучше: крепче и служит дольше. А что до тала, так он растёт здесь всюду, хотя и реже, чем тополь. Однако, барин, ты не думай, что всё так просто. Все топором излажено и большое мастерство требуется, чтобы её сделать. Потому беречь такую лодку надо: смолить, сушить, вытаскивая на берег, иначе сгниет, от воды и сырости пропадет.
Мужики рассёдлывали лошадей, снимали с них вьюки. Геблера перевезли вместе с грузом, после чего мужики, усевшись в лодки и держа в руках поводья, переплыли вместе с лошадьми. С любопытством взирал Геблер на открывшуюся пойму Хаир-Кумина, густо заросшую тальником, черемухой и тополями.  Флейтовые крики иволг неслись  с вершин огромных деревьев, чаща расступилась, и открылся вид на дорогу через сырую низину.
Весело перекликаясь, спутники Геблера переодевались в сухое, снова навьючивали лошадей. Здесь путешественников ждала другая телега, большая, неуклюжая на вид, грубой работы. «Не лучше ли пересесть на верховую лошадь», - вертелась у Геблера мысль, и он с недоверием посматривал на телегу, предназначенную для перевозки строевого леса.
- С переездом, барин!- приветствовал стоявший с лошадьми возница, заросший бородой мужик неопределенного возраста. – А ты, небось, и не заметил, что сразу две реки переехал. Вот он, наш красавец, Хаир-Кумин сливается с Бухтармой. Вдоль него дальше и поедем. А ты, барин, не боись, поняв, о  чем думает Геблер, - продолжал он, - эта подстава не подведет. Самая что надо по нашим буеракам и колдобинам. Не перевернется на косогоре,  для чего и служат длинные жерди. От них и тряска меньше, а для тебя, хе-хе, и короб на них поставлен, чтобы ни комары, ни солнце не досаждали. Бог даст, сегодня доберемся до Столбоушки, а там уж верхами придется дальше идти.
«Бог даст, авось, небось» - ох, уж эти русские! Все-то у них неопределенное. Однако многое у них получается, - мысленно сказал Геблер  про себя и тут же уловил, что и сам употребил любимое сибирское и русское словцо однако». Заботы, заботы. Мысли о доме, не давали покоя, обуревали всё время в пути. На службе всё в порядке, его уважают, поощряют его деятельность по изучению края, а вот дома не все благополучно. Нежданно-негаданно в Петербурге умер его первенец Георг, студент Медико-Хирургической академии. Двое детей в младенчестве скончались. А ведь он сам врач, сколько детишек чужих спас! С женой не все как надо бы. С характером его Алекс, Сашенька, прямо-таки сладу нет. Какая все-таки сложная жизнь! Но сдаваться не следует.
Дорога шла косогором по склону горы, названной возницей Ларихой. Безлесный вначале уклон сменился угрюмым осинником, через листву которого не пробивались солнечные лучи. Дальше пошел березово-пихтовый лес, частично порубленный, из глубины которого кое-где выглядывали избушки лесорубов и дегтекуров. Дегтя требовалось много, одна штанговая рудничная машина немало его потребляла. Что касается леса, то его рубили не только для строительства домов, но и для крепления подземных выработок. Естественно, большой преградой на пути к рудникам стояла Бухтарма, поэтому старались перевезти его зимой по намороженному мосту. Бухтарминцы были мастера строительства таких зимних мостов, когда в дно  обмелевшей реки забивались деревянные опоры-сваи, настилались доски и хворост, и все это схватывалось крепким морозом уже в ноябре-декабре месяце. Русские люди быстро обживали край. Наш знаменитый путешественник В. Обручев, в 1914 году прошедший по долине Хамира, отмечал, что «лес здесь хищнически порублен».
Как и предсказывал возница, к вечеру путники добрались до места, называвшимся Калмыцким бродом через Хаир-Кумын, рядом с местом впадения речки Столбоушки. Дальше шла лишь тропа, пересекающая долины небольших речушек Большой и Малой Луговых (ныне Логоушки) и ведущая на вершину Холзуна и в Уймон. Нетронутая тайга окружала путников, и узенькая тропа едва проглядывала в буйных травяных дебрях, почти с головой скрывающих всадников. «Чернь» - пояснил проводник, имея в виду несколько мрачноватый пихтово-березовый лес, такой дремучий и густой, что под кроны почти не пробивалось солнце, и здесь стояла вечная тень.
Путешествие было далеко не первым у Геблера. Постепенно он выработал распорядок дня в пути и строго его придерживался. Первое и самое важное, хотя и не всегда выполнимое, - дневник. Как бы не было тяжело, как бы не устал, а надо, превозмогая себя, садиться на какой-нибудь пень-колоду и записывать события и впечатления дня. Не запишешь сегодня, завтра забудутся детали и, может быть, самое главное - эмоции. Его спутники развьючивают, разнуздывают лошадей, ломая голову, где найти для них пастбище, собирают дрова для костра, устраивают палатку для начальника, готовят еду.
Костёр, как правило, большой, жаркий, ведь надо обсушиться, обогреться после проливного дождя или вымокших от росы, так обильной в горах Алтая.  Прием пищи только два раза в сутки, ведь было бы обременительно тратить время и усилия, чтобы развьючиваться ещё и днём. Все ложатся спать на сырую землю, подкладывая под себя войлок, Геблер в палатке спит, заворачиваясь в шубу и, чем прохладней ночь, тем крепче сон.
Предмет особой заботы Геблера барометр. Хрупкий прибор было поручено носить и оберегать его слуге, от этого чувствующего себя важным и значительным. Проводник и сопровождающие Геблера двое рабочих с опаской поглядывали на незнакомый предмет, показывающий высоту местности и предсказывающий непогоду. Он казался им волшебным и таинственным, отчего они называли его колдуном, а крестьяне из деревень даже просили Геблера с его помощью найти нечистых на руку людей, занимающихся воровством скота.
Во второй своей экспедиции Геблер посетил Уймонскую  долину и деревни, что образовались там к тому времени. Уймон – загадочная страна, таинственно и само слово, означающее лихое,  потаённое место, дремучий лес, скрытый от людских глаз. Не случайно сюда, как и на Бухтарму,  уходили от преследования властей беглые русские люди. Интересно, что и река Катунь в этом месте называлась Уймоном, а слово «Алтай» в то время у русских местных жителей означало горы, где живут алтайцы (калмыки) и нет русских.
В Уймоне общались с русскими поселенцами. В селе, образованном бывшими беглыми 1801 году, было не больше 20 крестьянских изб.  Хлеб здесь родился плохо из-за сурового климата, но процветала охота и скотовоодство. Жили они неплохо, охота на маралов и продажа китайцам  оленьих рогов, называемых пантами, приносила очень хорошие доходы. Староверы, они недоверчиво относились к пришельцам, тем более что из-за акцента видели в Геблере человека нерусского, даже подозревая в нём некрещённого язычника. Геблер с пониманием и спокойно  относился ко всему этому, и будучи в гостях, доставал свою посуду из походного ларца.  Как врач, он даже одобрял эту брезгливость, считая, что так люди предохраняют себя от заразных болезней. Кончались русские селения, дальше были встречи с бродячими алтайцами-охотниками, в народе называемыми калмыками.  Собравшись в кружок у костра путешественников, они сосредоточенно курили трубки, молча передовая их друг другу, то есть из уст в уста, и тем выражая свою дружбу.  Геблер, как врач, да еще и немец, брезговал этой процедурой, но куда денешься! Преодолевая отвращение, он принимал трубку и делал вид, что все это доставляет ему удовольствие. Калмыки очень дорожили табаком, с удовольствием принимая его в подарок от русских путешественников, и разбавляли его древесными опилками для экономии. «Огненную воду» большинство уже познало, но Геблер старался ею не пользоваться и тем более одаривать своих таежных гостей, вполне обоснованно опасаясь  их непредсказуемости.
8 июля, переправившись в утлой лодчонке через Катунь на правый берег, Геблер посетил Нижний Уймон и недавно обустроенную Чечулиху. Окрестности Чечулихи, окружённой горами лесом, были очень живописны, а хозяева, редко видевшие гостей, гостеприимны. Далее дорога шла берегом Катуни, часто зажатой в каменных берегах.  Река здесь становилась бесноватой, с бешеной скоростью крутила воронки у береговых скал, обточенных водой. Кое-где посреди реки виднелись скалистые острова, заросшие лесом. Они хорошо оживляли пейзаж, и проводник рассказал Геблеру легенду, бытовавшую среди местных жителей.
-Гляди, ваше высокородие,  калмаки рассказывают, будто в давние времена два богатыря, отец и сын, решили построить переправу. Стали ломать скалы и бросать в реку. Катунь забурлила, вспенилась от гнева, поняв, что её хотят покорить, поднатужилась и размыла плотину, унесла эти камни. Остались лишь вот эти островки да следы этих батыров. Видишь, вот тут след от ноги, а тут лунки, где они сидели, отдыхали.
-Сказка не есть правда, - отозвался Геблер,- но в них бывает смысл, хотя я не вижу никаких следов от ног, а что до этих каменных лунок и желобков, так это понятно, что их выточила вода. Говорят же, что вода камень точит. А я вот думаю, отчего Катунь вьется вокруг горы Белухи, словно не желая с ней расставаться. На юге, где начинается, огибает с запада, а теперь течет вдоль северного склона. Владычица Катунских гор царствует над всеми, вот и над реками тоже, не желая отпускать Катунь.
-На всё воля божья,-  согласился проводник. – Вы верно, барин, сказали про Катунь. То она бежала с востока на запад, а теперь с запада на восток. Белуха стоит на своем месте, а Катунь кружит вокруг неё, будто дочка, что не хочет от матери уходить. А ты, гляди, другая речка Берель начинается там же, но сразу поворачивает  и бежит в сторону Бухтармы.
-А Бухтарма впадает в Иртыш, - подхватил мысль проводника Геблер. – Вот и получается, что мы сложили новую легенду. Верная Катунь не изменяет мутер, а Белая Берель побежала в сторону, чтобы встретиться с добрым молодцом Иртышом.
 На следующий день Геблеру снова предстояло переправляться через Катунь, бурную в этом месте. С недоверием посматривал он на утлый челн, как видно, не один год служивший хозяину.
-Что, барин, боишься? – заметил сплавщик. – Я на реке лучший плаук, доставлю в один миг.
 Лодочник, ловко отталкиваясь шестом о дно, быстро погнал лодку вверх по реке вдоль берега, затем вдруг повернул её носом к реке, направив на быстрину, на самый фарватер. Челн плавно закачался на волнах, а наперерез ему, хлопая крыльями по воде, стремглав пронёсся выводок крохалей. Бросив шест на дно, перевозчик схватил вёсла, и торопливо стал подгребать к противоположному берегу.
Вскоре Геблер любовался видом снежных гор, выглядывающих из глубины ущелья реки Ак-Кем. Сверкая снегами и маня своим величественным видом, Белуха стояла перед ним.
-Да, это она, царица алтайских гор, - признал он. - Хотя до неё далеко, однако не меньше 20 вёрст и вид у Белухи другой, но два рога можно различить.
Но, к сожалению, Геблеру не удалось пройти к подножью Белухи, слишком сложным оказался путь по ущелью Ак-Кема, да и время поджимало, а он еще наметил продолжение маршрута в неизведанные путешественниками места. Тогда он дошел до реки Аргут и закончил путешествие в Зыряновске, затратив на весь маршрут 10 дней.
Вторая страсть Геблера – жуки. Колиаптерос – так по латыни звучит название этого отряда насекомых, а Алтай был для них раем и нетронутой целиной для учёных. Что ни новый горный отрог, ущелье, долина реки, везде разные представители отряда колиаптерос. Геблер открыл не один десяток новых видов, и когда позволяло время, погода и не валился с ног от усталости, занимался их поисками. Рядом слуга с сумкой, где лежат вата, коробочки, морилки и пинцеты. Он же переворчивает камни, где, как правило, в дневное время прячутся жуки, чаще хищные жужелицы: карабусы и скариды, а сколько на цветах других жуков: навозников, скарабеев, кравчиков, стафиллинов! Бывает, всем в их маленьком отряде приходится ворочать камни в поисках этих быстроногих карабусов.
-И на кой черт твоему барину вся эта нечисть? – ворчат спутники мужички, обращаясь  к слуге Геблера Матвею.
Тот с важностью защищает хозяина:
-Тёмные вы люди, мужичьё. Не дано вам понимать, что это наука! Это вам не щи лаптями хлебать.
- Может, она и наука, да из козявок щи не сваришь, - не сдаются мужики. – Баловство одно все это.
На следующий год Геблер наметил более длительное путешествие, и начальство Колывано-Воскресенских заводов пошло ему навстречу, даже выделив на эти цели 200 рублей.  И тут Геблеру повезло. К тому времени Фролов уже уехал в Петербург и на его месте был молодой Евграф Петрович Ковалевский, в славе превзошедший самого Петра Козьмича. Надо ли говорить о том, что  будущий неутомимый путешественник и писатель благоволил Геблеру и даже чувствовал в нем родственную душу. И опять главная цель исследователя - Белуха, хотя он намеревался пройти и дальше в глубину высоких гор, куда еще не ступала нога учёных.
Путь нового путешествия начался, как и в предыдущем году, с долины Хаир-Кумина и восхождения на Холзун. Холзун, Холсунский гребень, как называет это хребет Алтая, разделяющий бассейны рек Катуни и Бухтармы, П. П. Семенов. Тогда, в 19 веке хребет не делили, как сейчас, на две части: собственно Холзун и на восточную его  часть – Листвягу. Геблер пересекал этот, не достигающий высоты вечных снегов хребет Алтая, не меньше шести раз и почти всегда в разных местах.  Дважды, 23 июля (4 августа) 1833 года и 12 (24) июля 1835 года между верховьями рек Катуни и Белой Берели, где они текут совсем рядом параллельно друг другу, разделенные невысоким гребнем. 22 июля (2 августа) 1833 года межу истоком реки  Белой, притоком Бухтармы и Ускучевкой, притоком Катуни. В 1834 году 7 (19) июля между истоками реки Нижней Черновой, впадающей в Бухтарму, и истоком реки Красноярки (Бастигани), притоком Коксуна, впадающего в Катунь.  15 (27) июля между Бирюксой, притоком Катуни и Шихалихой, притоком Нижней Черновой, бассейна Бухтармы. 
На Холзуне Геблер встретился с интересным явлением, когда гребень водораздела Катуни и Бухтармы выражен нечетко и бывает, что истоки рек, текущих в разные стороны, начинаются в одной мочажине, болотце или озерке, находящимся на плоской вершине. Подсказал ему это проводник.
-Ваше высокородие, - обратился он к Геблеру, - у нас говорят, что здесь живёт рыба с ногами.
-Как это? – не понял Геблер.
-А так, что  хайруз кочует с одного Хаир-Кумина на другой, и гора между ними ему не помеха. Словом, переваливает через Холзун. Хайрузята, что поднимаются вверх по ручьям, здесь могут из Катуни перебираться в Бухтарму или наоборот. Получается, что у рыбы ног нет, а ходить может.  Такая вот сказка получается.
«Однако этот неграмотный народ замечает всё», - отметил про себя Геблер, доставая дневник, чтобы записать про этот феномен природы.
Целью экспедиций Геблера было не только изучение массива Белухи, но и всего Катунского хребта и наименее изученных районов бассейна верховий Катуни и впадающих в неё притоков. А это очень сложный горный рельеф с пересекающими его бурными реками. Даже алтайцы избегали этот район, и он оставался абсолютно безлюдным.
Хотя местные лошади приспособились к местным условиям, а по горам ходить все равно опасно. Сколько их пропало, свалившись под откос! На высоте всюду щебень и острые камни, идет лошадь, осторожно нащупывая почву и выбирая место, куда поставить ногу, чтобы не поранить копыто острым осколком.  Всё выше по пути на перевал поднимаются путники, ёчаще на  пути каменистые россыпи, и уже давно исчезли чахлые деревца кедров и лиственниц, убитые высокогорьем и морозами. А то ещё встречаются тропы над пропастями, где узкая дорожкавьется у края обрыва, и с какой осторожностью пробираются даже  опытные кони, чтобы не оступиться. И тут, гляди в оба сидя в седле: скала, что сбоку тропы, может сбросить всадника в пропасть. Бывает, каждый неверный шаг грозит всаднику гибелью. А комары и мошки! Да разве только они!
Вот отряд переходит через бурную горную реку. Впереди, преодолевая  течение, немного наискось реки идет самая сильная лошадь, чуть отступив, позади, в фарватер, вторая, за ней третья. Сообща им легче противостоять напору потока. А бывает и так, что пешком легче пройти, нежели сидя верхом на лошадях.  Тут и каменистые крутые склоны и низменные топкие болота, где лошади с трудом вытягивают ноги из вязкой почвы, похожей на смолу, боясь спотыкнуться и переломать ноги.  Горные потоки падали по скалистым уступам, разбиваясь на бесчисленные брызги и превращаясь в белую пену. Читая отчет путешественника Г. Спасского, Геблер удивлялся, что шум, производимый рекой в Коргонском ущелье, такой, что не слышно звука выстрела из пистолета. Теперь он и сам в этом убедился и привык к нему настолько. что находил в этом грохоте даже успокоение и удовольствие.
Вечером усталый отряд устраивается на ночлег. Казаки готовят ужин, а сам Геблер торопливо заносит свои наблюдения в дневник и ничто: непогода, дождь, позднее время или смертельная усталость, не может изменить эту выработанную в походах привычку, похожую на ритуал. Иначе, зачем весь поход? 
Преодолев все препятствия, проводники вывели экспедицию к истокам Катуни, и Геблер увидел прямо перед собой исполинскую гору во всей своей мощи, с ледниками, ледопадами и скалами. Если в предыдущем году он наблюдал высочайшую гору Алтая с расстояния в 20 верст, то теперь стоял у самого её подножья. Громадные ледники сползали с крутых склонов: западный давал начало Катуни (впоследствии он был назван ледником Геблера), а восточный – Белой Берели. С обрывистого края ледника (языка) беспрестанно падали камни и текли ручьи. Огромные поперечные трещины рассекали тело ледника от самого основания, обнажая лед прекрасного зеленого цвета. Глыбы ледяных скал опасно нависали, угрожая обрушиться на любого путника, если бы он попытался пройти в этом ледяном лабиринте. Ниже окончания ледника возвышался овальный моренный холм из камней, обросших ягелем. На вершине его виднелись деревянные шесты, поставленные охотниками-алтайцами (теперь это место туристы называют горкой Геблера).
С помощью угломерного инструмента Геблер измерил высоту Белухи, определив её в 3400 метров, однако сам считал это измерение лишь приблизительным, так как плохая погода и тучи, закрывавшие вершину, не позволили сделать более верное измерение с двух точек базиса (ныне высота Белухи определена в 4500 м.). Тем не менее, он сделал подробное описание и составил карту всего района. Им же были собраны сведения о 60 видах птиц, в том числе он впервые описал алтайского улара. Им же отмечены факты нахождения на Алтае журавля-красавки, бородача-ягнятника, а также ласточки и домашнего воробья, проникших вглубь гор вместе с русскими переселенцами. Геблеру принадлежит честь открытия подвида длиннохвостого суслика (суслик Эверсмана).
Исследуя высокий хребет, названный им Катунским, Геблер дошел до реки Аргут и далее до нижнего течения реки Яссатер  (Джазатер), откуда Белуха виднелась далеко на западе, причем, в профиль она была одногорбой. Проследив восточное продолжение хребта, названного впоследствии Южно-Чуйским, Геблер закончил свое самое плодотворное путешествие,  длившееся целый месяц.
О результатах своих исследований Геблер сообщал в бюллетенях Московского общества испытателей природы (МОИП) на французском языке, а обобщенный труд по трем поездкам 1833, 1834 и 1835 годов в верховья Катуни, Берели и на Аргут, названный «Обозрение Катунских гор с их высочайшей вершиной Белухой в Русском Алтае», он опубликовал на немецком языке в Мемуарах Академии наук. Этот труд был удостоен Демидовской премии в 2500 рублей.
В последний раз Геблер побывал на Зыряновском руднике в 1844 году, когда вместе с экспедицией известного геолога Г. Щуровского совершил трудный переход из Риддера через белки Холзунского хребта. В своём главном труде о Катунских горах он писал: «Скалы, болота, опасные переправы через реки, грозы, дожди, туманы, густые леса, комары и мошки делают такие поездки очень трудными, но зато чистый воздух,умеренная температура, превосходная вода и в особенности чудесные виды гор, природы и прекрасная растительность, всё это с избытком вознаграждают за такого рода неприятности».