С чего начинается Родина?

Как писал Александр Александрович Зиновьев в своей книге "Коммунизм как реальность / Кризис коммунизма", корни коммунизма существовали и существуют в той или иной форме в самых различных обществах. Без них невозможно никакое достаточно большое и развитое общество. Данные социальные феномены А. А. Зиновьев назвал феноменами коммунальности. Сами по себе они универсальны и всеобщи, и обусловлены тем, что достаточно большое число людей вынуждены в течение жизни многих поколений жить совместно как единое целое. По его мнению, эти явления коммунальности подчиняются определенным объективным законам: "Положение и поведение человека во внутреннем аспекте жизни коллектива детерминируется определенными правилами (законами), без соблюдения которых человек не может нормально существовать в своей социальной среде и добиваться успеха. Совокупность этих правил и совершаемых в соответствии с ними поступков и образует коммунальность как таковую". [Зиновьев А.А. … 1994. С. 3, 32.]
Феномены коммунальности могут послужить объяснением таких явлений, как патриотизм, любовь к Родине. Проблема их первоистоков в советской культуре была обозначена, в частности, широко известной песней "С чего начинается Родина?". Эта песня Вениамина Баснера на слова Михаила Матусовского впервые прозвучала в четырёхсерийном художественном фильме режиссёра Владимира Басова «Щит и меч» в 1968 году. Для каждого из её слушателей она могла ассоциироваться с чем-то своим, глубоко личным. Не являюсь исключением в этом и я, автор этих строк. Для меня тема и слова этой песни по итогу долгих размышлений стали объяснением одного из эпизодов, который мне довелось пережить на излете своей юности. Это произошло ранней осенью 1988 года, когда я стал свидетелем и соучастником одного происшествия, позволившего мне пережить чувство любви к Родине.
В тот момент мы, порядка 200 бывших бойцов 40 армии летели на военном транспортнике, на котором нас перебрасывали после вывода из Республики Афганистан в Уссурийский край для укрепления рубежей обороны вдоль спорных территорий на советско-китайской границе. По пути самолет посадили для дозаправки в Барнауле. И, как только мы приземлились, вся наша толпа бойцов выскочила из самолета и не сговариваясь вдруг кинулась к березкам, которые мы увидели ранее сквозь иллюминаторы самолета.
Это было какое-то родное позабытое чудо, после долгих месяцев блуждания в ландшафтах совершенно иной – горной, пустынной местности, из которой мы возвратились на такую родную и безопасную Родину. Где мы и кинулись обниматься к березкам. Кинулись практически все мы, 200 молодых бойцов.  Среди нас были представители разных наций и народностей СССР. И жители России (РСФСР), и Украины, и Грузии, и республик Средней Азии, и других некогда всех наших братских республик всё еще общей на тот момент для нас Родины. Это был совершенно иррациональный порыв, которому поддались мы все, независимо от мест нашего рождения, исповедуемой религии, обычаев, ландшафтов и местной, родной для каждого из нас растительности. 
Мы просто бежали к березам, обнимали их и замирали, прижимаясь словно к самым родным для всех нас в тот момент существам. К этим таким конкретным и простым в тот момент для нас символам Отечества. Родины, которая в тот момент была совершенно проста и понятна, она просто чувствовалась вот так вот, воплощаясь в этих самых березках, росших у взлетной полосы аэродрома административного центра Алтайского края. Это чувство было общим для всех нас. Оно не нуждалось ни в каких спорах, доказательствах и выражалось в очень простом телесном действии  - подбежать и обнять. Действии, знакомом каждому ребенку, именно так обычно и демонстрирующему общий человеческий архетип выражения чувства любви.
Впоследствии, размышляя об этом событии и пытаясь найти ему объяснение, я вспоминал школьный букварь с рисунком березки на его страницах, а также песню "С чего начинается Родина?". Через такие символы, видимо, что-то неуловимое наполняло наши сердца с самых ранних лет жизни. То, что и заставило, вероятно, нас вдруг прижаться к этим самым березкам с каким-то необъяснимым чувством. Чувством любви к родным для всех нас березкам – издревле и до сих пор таким значимым символом России, которая с этой точки зрения и была родной для всех нас, представителей народов и народностей нашей Единой на тот момент Родины - СССР.
Еще ранее, сразу по пересечению границы с Афганистаном, мы также всем бортом спрыгивали на взлетную полосу военного аэродрома в Термезе (Узбекистан) и обнимали землю, которую воспринимали в тот момент, как воплощение Родины. Именно это чувство любви продолжало взрастать в нас во время прохождения службы на территории Афганистана. И, несмотря на все суровые реалии той нашей жизни, из которой мы наконец вернулись на Родину, взрастала в нас отнюдь не ненависть, а какая-то глубинная любовь, которую невозможно передать словами, чувство коммунализма и патриотизма, которое крепче всего ощущается именно там, где такая милая безопасная Родина дальше всего от защищающего её бойца. Чувство, которое диктовало нам естественно отдавать ей свой долг. Долг Родине, которой мы и присягали по окончании первого месяца курса молодого бойца. Долг, который затем мы отдавали ей в Афганистане, затем на дальневосточных рубежах страны.
 Как узнал я уже впоследствии, эта наша очередная армейская переброска на Дальний Восток произошла незадолго перед двумя важными историческими событиями. Одно из них произошло с 15 по 18 мая 1989 года в ходе четырехдневного советско-китайского саммита в Пекине. Это была первая официальная встреча между советским и китайским лидерами - Михаилом Горбачевым и Дэн Сяопином - после китайско-советского раскола в 1950-х годах.
Несмотря на провозглашение на саммите начала нормализации межгосударственных отношений между СССР и КНР, он был отягощен и печальными событиями, вошедшими в историю как "События на площади Тяньаньмэнь 1989 года", названными в странах Запада «бойней на площади Тяньаньмэнь». Эти события в общем итоге продолжались с 15 апреля по 4 июня 1989 года. Если называть вещи своими именами, исходя из прецедентов более современной и узнаваемой нами сегодня истории событий, их достаточно точно и узнаваемо можно назвать одной из ранних известных попыток инспирации "гибридной прокси войны" – несостоявшейся в тот момент в Китае "оранжевой революции", аналога "Киевского Майдана", хорошо известного по истории нынешней Украины, где он начинался по такому же сценарию, который много ранее пытались реализовать в Пекине.
Дэн Сяопину хватило в тот момент мудрости, жесткости и решительности предотвратить "оранжевую революцию". Утром 4 июня 1989 года по решению политического руководства КНР эти массовые протесты, начавшиеся с выступления китайских студентов, были подавлены Народно-освободительной армией Китая с применением огнестрельного оружия и бронетехники. С высоты нашего текущего геополитического опыта на примере Украины, легко понять от какой страшной драмы Дэн Сяопину удалось защитить как сам Китай, так и мир в целом, учитывая общее количество народонаселения этой страны, бунт которого не мог не иметь катастрофических последствий для окружающих стран.
Определенную роль в этой многоходовой попытке инспирации ослабления коммунистического лагеря, включая развал КНР, вольно или невольно сыграла и идея политической либерализации, глашатаем которой выступил генеральный секретарь ЦК КПСС М. Горбачёв, выступивший на тот мент по сути в роли вассала США. Как и сам его сенсационный визит в Китай, в том числе и вдохновивший китайских студентов на выдвинутые ими требования в ходе массовых протестов, получивших масштабирование в разных электоральных и социальных группах с различными политическими программами. Одним из главных лозунгов демонстрантов стал хорошо узнаваемый ныне по истории многочисленных "оранжевых революций" слоган, призывающий к искоренению коррупции: «Дадао таньгуань!» («Долой продажных чинуш!»). Слоган, идея которого впоследствии стала хорошо известной и в России, где под такими же лозунгами,активно инспирировавшимися в рамках проекта с участием А. Навального, чуть было не было не был реализован сценарий оранжевой революции в форме масштабных акций "Болотного протеста".
Китайское общество не сразу оценило мудрость и правильность жестких решительных действий, инициированных Дэн Сяопином. КНР к тому же подверглась и массе санкций со стороны лагеря сторонников западных стран, обвинивших китайское руководство во всех мыслимых и немыслимых грехах. И, тем не менее, как только вскоре рухнул Советский Союз в результате горбачевских политических реформ, к интенсификации которых в том числе и в КНР призывали протестующие на площади Тяньаньмэнь, китайское общество оценило решение Дэн Сяопина, сохранившего страну от аналогичной драмы.
Всего этого тогда мы, на тот момент пока еще недавние молодые бойцы 40 армии МО СССР, еще не знали. Мы просто летели на военном транспортнике на восточные рубежи пока еще существовавшей нашей Родины, в которой всех нас, летевших бойцов, еще объединяло это неведомое чувство, проявившееся в объятиях с землей, с березками, примерно так, как и гласили слова известной песни голосом Марка Бернеса:
С чего начинается Родина?
С картинки в твоём букваре,
С хороших и верных товарищей,
Живущих в соседнем дворе.
А может, она начинается
С той песни, что пела нам мать,
С того, что в любых испытаниях
У нас никому не отнять.
После дебюта этой песни, прозвучавшей в культовом советском фильме, в 1968 году она была издана на пластинке, а затем, в 1969 году советские школьники уже стали писать всесоюзное сочинение по литературе на тему: «С чего начинается Родина».
Символично и то, что именно так "С чего начинается Родина?" и именно в 2014 году был назван российский детективный телесериал режиссёра Рауфа Кубаева о борьбе советской и американской разведок в 1980-х годах, в ходе геополитической схватки, участником и свидетелем которой оказался и я, сперва в Афганистане, потом на спорных территориях на границе с Китаем.
Символично и то, что с 1973 по 1991 год эта песня «С чего начинается Родина» в исполнении Раисы Васильевой каждое утро звучала по местному радио Тирасполя наряду с гимном СССР. После она осталась в качестве позывных государственного радио Приднестровской Молдавской Республики, одного из чудом сохранившихся осколков нашей некогда общей Великой Державы, в которой рождались вот такие песни, воспитывавшие души и чувства её дочерей и сынов.
Этот великий культуросозидательный и охранительный смысл музыкального искусства издревле понимался и в Китае, где он был осмыслен и сформулирован в стройное учение, на тысячелетия ставшее основой государственной политики, еще самим Конфуцием, удостоенным китайцами титулов "Отец-Учитель", "Отец десяти тысяч поколений". Возможно, эта прививка той древней мудрости и уберегла КНР в XX веке от фатального чужеродного влияния и драмы, разыгравшейся на просторах СССР.
Отмечу в данной связи активно цитируемый на просторах Рунета следующий, приписываемый Конфуцию, афоризм: "Чем больше народ ценит чужую музыку, тем ближе он к исчезновению". Более точный перевод и первоисточник цитаты вопрос отдельного изучения. Но то, что музыкальная культура – это один из наиболее важных ресурсов так называемой "мягкой силы" и, по этой причине, один из важнейших факторов государственного управления и государственной безопасности, это я берусь утверждать более определенно. Как и то, что соответствующее учение Конфуция было сохранено и бережно передано последующим поколениям китайцев учениками Конфуция, на основе конспективных заметок и воспоминаний, воплотивших это наследие мудреца в текст трактата "Ли цзи" – "Записи [о] Ли".
 Как гласит традиция, Конфуций обучил триста или три тысячи учеников, семьдесят из которых стали известными политическими деятелями и учеными. Это происходило в конце первой половины правления династии Чжоу (1045-221 до н.э.), в период под названием «Чуньцю» (Весны и осени, 770–476 до н.э.) в честь «[Летописи] весен и осеней», составленной Конфуцием. Следующий за ним период получил название «Чжань го» (Воюющие царства, 475–221 до н.э.), характерной чертой которого стало окончательное ослабление фактических властных полномочий чжоуских верховных правителей. Основной характеристикой этой эпохи является поочередное усиление отдельных царств, череда войн между ними, поглощение слабых государственных образований «го» («городов-государств») сильными «го», что подчеркивается его альтернативным обозначением «ле го» (можно перевести словосочетанием «Череда царств»). Как гласят древние тексты, в это время: «…все удельные князья [стали] при управлении [опираться на] силу. Приводя к порядку, совершали военные походы, карали и покоряли. Не объединялись вокруг правителя [династии Чжоу и не соблюдали законное] наследование [властных полномочий]. Пороки и ненависть извратили и погубили ритуалы и музыку» [Сюй Шэнь … 2004. С. 1–3].
В качестве средства преодоления войн между царствами, конфуцианцы стремились вернуться к чистоте изначальной политической и культурной традиции. Конфуций наставлял учеников таким образом: «Начинай с “песнопений”, находи опору в ритуале – "ли", трансформируй [себя] музыкой» [Лунь юй … 2001. С. 21]. Во времена Конфуция воззрения на общество тесно пересекались с пониманием его как большой семьи, воспитание членов которой и становилось, согласно учению Конфуция, главной задачей искусства политики и государственного управления.
Вполне закономерен призыв Конфуция к изучению и исполнению норм взаимоотношений, увязываемых с понятием ритуала - «ли» и рассматриваемых в качестве значимой компоненты искусства обретения гармонии взаимоотношений в обществе и государственном управлении. Одной из наиболее значимых в данном контексте идей была убежденность в необходимости просвещения общества на положительных примерах из истории жизни древних предков. Поведение старших должно было служить примером для младших, достойное поведение властителей образцом для подданных. Все это формулировалось как «уважение старших младшими и наставление младших старшими» – «сяо», как правила приличествующего поведения, взаимной выручки и доброжелательности – «ли».
Как гласит обнаруженный при раскопках в Годянь ранний текст об идеальных временах правителей легендарной древности «Дао [правления] Танского [Яо и] Юйского [Шуня]»: «Свершения Яо и Шуня: любовь, родственное отношение, уважение, дружелюбие. [Они] любили и относились по-родственному, потому и проявляли сыновнюю почтительность - сяо. Уважали и относились по-дружески, потому и уступали престол [друг другу]. Проявляли сыновнюю почтительность, потому и облагодетельствовали народ Поднебесной. [Когда] стали передавать престол по наследству, в мире утратили благодать. Сыновняя почтительность – корона человечности. Престол – достижение справедливости» [Мартыненко Н.П. … 2017. С. 147–151].
Конфуций ставил целью консервацию сложившейся ко времени его жизни системы социальных связей и иерархии, традиционно существовавших в Китае с древних времен в рамках эволюционно развивавшейся культуры патриархальной большесемейной общины, видя в этом выход из кризиса общественных отношений и разрушения социальной системы государства Чжоу, свидетелем которого он стал. Конфуцианская доктрина предполагала мироустройство в согласии с идеалами «высокой древности», предусматривающими выполнение правителем функции «устроения людей», предполагающего развитие в людях этического начала и подавление корысти, необузданности желаний и жажды выгоды.
Важнейшим фактором в системе образования и развитии своих учеников, согласно представлениям Конфуция, зафиксированным в тексте «Лунь юй», являлась «трансформация [характера и нравов посредством изучения] музыки». Целью, которая ставилась перед учениками Конфуцием при изучении музыки, было взращивание высокой культуры нравов, эмоциональной, психической гармонии и последующее заботливое отношение к культурной политике, к гармонизации нравов населения китайских царств, династий и империй в соответствии с воззрениями Конфуция о том, что корень политики заключается в том числе и в умении обеспечить основу для процветания правильной музыки, преобразующей к лучшему нравы народа.
Сам иероглиф ; «юэ», обозначающий понятие музыки, в своей самой ранней известной форме начертания восходит к схематичному рисунку дерева, над которым изображены два кокона тутового шелкопряда, символизирующие понятие «нить», а в целом указывала на «струнный музыкальный инструмент». В современных китайских этимологических словарях корневое значение иероглифа «юэ» определяется как «общее название для музыкальных инструментов» [Федоренко Н.Т. … 1987. С. 133]. В древнейшем каноническом толковом этимологическом словаре «Шовэнь цзецзы» поясняется, что пиктограмма «дерево» в этой идеограмме символизирует «боковые подпорки (стойки) рамы», на которую подвешивались колокола и литофоны. В целом же иероглиф «юэ» поясняется в значении «военный барабан» [Ханьцзы юаньлю цзыдянь…. 2003. С. 158], что детерминирует и такие его производные значения, как: «атаковать», «поднимать в наступление» (в древности сигналом для атаки служили именно удары барабана), «возбуждать», «подбодрять», «воодушевлять». Идея воодушевления подданных империй стала отправной в рамках конфуцианского учения о музыке в системе государственного управления. [Мартыненко Н.П. 2021. С. 63-68]
Характерные особенности музыкальных произведений рассматривались как сигнализирующие о нравах, царящих в обществе, о благополучии и неблагополучии царств, о состоянии политического управления в них. В тридцать седьмой главе трактата «Ли цзи» говорится, что превращения тональности музыки сопричастны изменениям настроений народа: «Поэтому нужно тщательно вникать в тональности [голосов, песен и музыки], чтобы понимать звуки голоса. Нужно тщательно вникать в интонации голоса, чтобы разбираться в музыке. Нужно тщательно вникать в музыку, чтобы разбираться в [искусстве] управления государством» [Ли цзи. … 2001. С. 119–128]. Целью при этом было заботливое отношение к культурной политике и гармонизации нравов населения китайских империй в соответствии с воззрениями Конфуция о том, что корень политики заключается в том числе и в умении обеспечить основу для расцвета правильной музыки, преобразующей к лучшему нравы народа.
Конфуцианское учение о взаимосвязи музыки и политики получило практическую реализацию во времена правления династии Хань (206 гг. до н.э. – 220 гг. н.э.). Когда в 114 году до н.э. император У-ди (141–87 гг. до н.э.) учредил особое ведомство – Юэ-фу, «Дворец музыки» (альтернативный перевод «Музыкальная палата»). [Cai Zong-qi … 2008, С. 75, 84] При «Дворце музыки» состояли как музыканты, так и чиновники, занимавшиеся исследованиями, сбором народных песен, классификацией музыкальных произведений и разработкой их эталонных форм [Бань Гу … 2001, С. 460].
Таким образом, учение конфуцианства является синтезом этического и эстетического начал с целью преобразования к лучшему нравов правителей и подданных. В свою очередь это стало фундаментом развития искусства государственного управления в его традиционно китайском понимании, восходящем к учению Конфуция. Основным стержнем прагматики этого учения можно назвать воспитание в обществе коммунальности, о которой писал и А. А. Зиновьев.

Литература
Бань Гу 2001 – Бань Гу. Хань шу [Летопись династии Хань]. Пекин, 2001 (Серия Аршилю Ши. Чжунхуа лиши вэньку. [Двадцать шесть [династических] Историописаний. Собрание исторической китайской классики]).
Зиновьев А.А. … 1994.  - Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность / Кризис коммунизма". Центполиграф; Москва; 1994.
Cai Zong-qi, Ed. How to Read Chinese Poetry: A Guided Anthology, Columbia University Press, New York. 2008
Ли цзи. … 2001. - Ли цзи. (Записи о церемониях). Серия: Чжуцзы байцзя чжи Шисаньцзин. Чжунхуа гудянь цзинхуа вэньку (Тринадцать канонов всех школ философов). Собр. выдающихся памятников китайской классики). Бэйцзин, 2001.
Мартыненко Н.П. Дао [правления] Танского [Яо и] Юйского [Шуня] (текст из Годянь) / предисл., пер. с древнекитайск. и примеч. Н.П. Мартыненко // Вопросы философии. М.: Наука, 2017. № 11.
Мартыненко Н.П. Этика и эстетика в контексте представлений раннего конфуцианства о государственном управлении. // Тетради по консерватизму: Альманах. – № 2. – М.: Некоммерческий фонд Институт социально-экономических и политических исследований (Фонд ИСЭПИ), 2021. С. 63-68.
Лунь юй … 2001. - Лунь юй (Беседы и Суждения). Серия: Чжуцзы бай цзя чжи. Чжунхуа гудянь цзинхуа вэньку (Собр. выдающихся памятников китайской классики). Пекин, 2001.
Сюй Шэнь … 2004. - Сюй Шэнь чжуань, Сюй Сюань цзяодин. Сочинение Сюй Шэня, исправленное Сюй Сюанем. Шовэнь цзецзы (Объяснение вэнь и толкование цзы.). Шанхай: Цзяоюн чубаншэ, 2004. С. 1-3.
Сыма Цянь. Кун-цзы ши цзя – Наследственный дом Кун-цзы – Конфуция: пер. Р.В. Вяткина / Сыма Цянь // Исторические записки. 1992. Т. 6.
Федоренко Н.Т. … 1987. - Федоренко Н.Т. Древнейший памятник поэтической культуры Китая // Шицзин: Книга песен и гимнов. М., 1987.
Ханьцзы юаньлю цзыдянь…. 2003. - Ханьцзы юаньлю цзыдянь (Этимологический словарь китайских иероглифов). Бэйцзин: Хуася чубан шэ, 2003.