Дружба народов

Летом 1985 года я впервые увидел море не по телевизору. Это был совершенно иной мир. Такого количества песка я не встречал даже в строительных котлованах. Кеды утопали в колких песчинках. Снял обувь, стащил носки и потопал живыми ступнями по рыхлой плоти мелких зернышек, поблёскивающих в закатном солнце. Я шёл поздороваться за руку с белой пеной неровного моря. Приблизиться к воде не дали. Смотреть на неё можно, трогать нельзя. Советская дисциплина престижного пионерлагеря «Солнышко». Как сейчас помню речёвку: «Солнышко, солнышко, мы твои лучи, быть людьми хорошими ты нас научи!» В принципе, осознавать себя лучиком звезды не так уж и плохо, вот только стать хорошим человеком, да и вообще  Человеком, находясь в строю, не получится. Хомо Свободный дышит, где хочет и как хочет. Ровно или неровно – никто ему не указ.
А потом появились они: свободные, улыбающиеся, добродушные существа. Жаль, что человек не живёт как дельфин, в кайф. Не умеет просто веселиться, плясать, играть, любить. Я завидовал их свободе. Никто не мог запретить им купаться.
Ах да, я не рассказал, как попал на море. Маме выдали по большому блату путёвку. Ребятишки, не жившие в Советском Союзе, верят, что в этой стране было равенство. Наивно изучать историю страны по её лозунгам или конституции. Никакого равенства, пресловутой дружбы народов, если копнуть поглубже, никогда не было. «Внезапно» вспыхнувшие при распаде СССР национальные конфликты не были искусственно созданы, их просто умели искусно скрывать. 
Пионеры в «Солнышке» были со всех республик не знающего краёв советского государства. Я быстро познакомился с ребятами из отряда, обратил внимание на самых красивых девочек, ведь благодаря своей троюродной сестре, научившей меня целоваться,  понимал, что с ними делать.
Пацаны сбивались в стаи, но я был сам по себе, не знал к кому примкнуть. Еврейских мальчиков среди нас не было, но через несколько дней подружился с рослым, крепким пареньком из Москвы. Он, как и я, смотрел по видео запрещённые голливудские боевики, нам было что обсудить. Ах да, ещё парнишка из Бреста благодаря близости к Польше знал, что такое Шаолинь.
Мы обладали навыками единоборств, любой мальчик,  хотя бы один раз увидевший Брюса Ли, попытается повторить его движения. Это сейчас все всё знают, а тогда единицы понимали, что можно даже в прыжке наносить удары ногами.
Физически я был слабым ребёнком, но, очевидно, смышлёным, так как на ходу придумывал приемчики и заодно загадочные истории постижения тайн боевых искусств.
Наша компания росла, вскоре нас уже было человек десять,  друзья — не разлей вода. Но смуглых, сильных и ловких афганцев было больше. Они злобно смотрели на меня, называя почему-то «кяфир». Я догадывался, что это не кисломолочный продукт, а нечто обидное.
Они никогда не дрались один на один, до первой крови, как это было принято у нас, но только толпой,  которая непонятно откуда материализовывалась, и без всякого зазрения совести пинали лежачего. Девочек, особенно светловолосых,  щупали с громких хохотом и причмокиванием.  Все их боялись,  кроме высокомерных прибалтов, с высоты своего огромного роста смотревших на нас презрительно-вежливо. Били они своими кулачищами афганцев замечательно, точно в голову, при этом никогда не теряя самообладания. Эстонцы не дружили с нами, по-русски говорили неохотно, с сильным акцентом, а иногда и вовсе отказывались. Но мы их уважали за смелость и решительность. Однажды один прибалтиец подошёл ко мне и спросил, кто я по национальности, услышав смущённое «еврей», наклонил голову и протянул руку, гордо назвав своё нерусское имя.
Я смутно помню лица своих друзей по анапскому пионерлагерю, но облик одной девочки из Грозного врезался в память. Она, как только увидела меня, первая подошла, спросила имя, потом фамилию, радостно улыбнулась и стала опекать, строго, но с любовью, наверно, как старшая сестра. Имя у неё было странное, я такого никогда не слышал. Элина.  Хоть и не по возрасту грудастая, но невысокого роста, рыжеватая, в конопушках, с длинной толстой косой, она  всегда носила юбку до пят.   Нет, она мне не особо нравилась. Но таких глаз среди моих знакомых девочек я никогда раньше не видел: родные, огромные и очень грустные, но не плаксивые, наоборот, взгляд её источал силу, настоящую. Никто не смел её обижать, даже афганцы почтительно сторонились её.  Хочется верить, что беды, обрушившиеся на Чечню,  прошли мимо неё.
Наша «банда» значительно расширилась и готовилась дать отпор чужакам. Афганцы совсем оборзели, затерроризировав пионерлагерь, даже вожатые страдали от них, жалуясь начальству на неблагодарных подростков, которых приняли, как родных. Начальство приказывало терпеть и жалеть детей войны, родители которых боролись с американским империализмом.
Уверен, советские пионеры тоже пожалели бы их, если бы они вели себя не как зверёныши. Ничего не оставалось, как только лупить. Не люблю насилие, но это помогало хотя бы на время гасить их дикий нрав. Через какое-то время мы им отбили желание нападать на слабых и задирать юбки девочкам.
Наша смена заканчивалась, афганцы оставались ещё на одну, я был уверен, они отыграются на тех, кто займёт наше место…
Последняя ночь в пионерском лагере была особой, искры прощального костра огненными зарницами взмывали в небо и быстро исчезали во мраке ночи, Серёжа, главный вожатый, играл на гитаре и пел про костёр:

«Все отболит и мудрый говорит
Каждый костер когда-то догорит
Ветер золу развеет без следа
Но до тех пор пока огонь горит
Каждый его по своему хранит»

Мы вытаскивали картошку, испечённую в золе. Впрочем, Элина внимательно следила, чтобы я не обжёгся, она перебрасывала её из ладони в ладонь, чистила, дотрагивалась до картофелины губами и подавала мне.
В небе полыхали звёзды, ведь во тьме они светят особенно ярко. А до падения великой державы ещё оставалось несколько лет.

(2019 г.)