Первая любовь неистового классика

Беспризорное сердце, он впервые увидел ее еще в сибирской ссылке, когда был приглашен на званый ужин, где был представлен Александру Исаеву, местному акцизному чиновнику, несколькими месяцами ранее освобожденному от должности по причине непростительного пьянства. И теперь его семья, существовавшая исключительно на чиновничье жалованье, скатывалась в безнадежную нищету и бедность.
Однако, этот гордый, достаточно образованный, но безнадежный лузер захватил его пристальное внимание - тридцатилетний  Федор уже не спускал с него глаз, а больше - с его жены Марии, тонкой, высокой и стройной женщины. Имея за хрупкими плечами двадцать восемь лет, она казалась чертовски умной и милой, особенно в этой, лишенной цивилизации, убогой части мира, где они сейчас пребывали.
Он с интересом наблюдал ее игривость и экзальтированность. Объект его питаемых зарождающейся страстью наблюдений, помимо внешних данных, обладал интригующим воображение цинизмом, разочарованным реальностью враждебного мира. И даже то, что она, как выяснилось, была предрасположена к чахотке, ей добавляло особой романтичности и шарма.
Достоевский с головой был захвачен этим интерактивным, с его возможным личным участием, азартным сюжетом, с действующими фигурами в лице отягощенной безденежьем и унылыми трудами достаточно молодой, безумно сексапильной матери и ее уже вышедшего в тираж вечно пьяного супруга, а также их семилетнего сына Паши, уже исподлобья поглядывающий на странного, возникшего из ничего «молчаливого дядю».
Включая себя в этот, творимый в реале, а не на бумаге, сюжет, Фёдор предложил себя в качестве учителя для сына. Таким образом размечтавшийся Федор получил формальный доступ к душе и телу своей  внезапной избранницы.
Его энергия и хищный молодой напор не остались без последствий - чем больше он ее узнавал, тем больше убеждался, что действительно любит ее и она - о, боги! - отвечает ему тем же.
Что бы его мать подумала о своем втором сыне, узнав, что он впервые испытал любовь уже несколько за тридцать, да еще и в адрес замужней, обремененной  ребенком, женщины?
В самом разгаре их платонического пока романа глава семейства сумел найти спасающую семью работу - коллежским асессором восьмого подлого ранга в 700 верстах в глубину матушки Сибири - прощай, любовь!
В день, когда Исаевы должны были уехать, друг Достоевского, Врангель, бесплатно предложивший им экипажи, дальновидно устроил им прощальный ужин.
Стремясь предоставить Федору возможность по-взрослому попрощаться с Марией, он накачал «на дорожку» шампанским ее муженька, переместив его спящее тело в свою коляску. Федор сел во второй экипаж с Марией. Остановившись у соснового бора за городом, несостоявшиеся любовники обнялись и расплакались.
И, прежде чем опустился театральный занавес, Федор и его верный друг перенесли спящее супружеское тело на разгоряченные колени  уходящей в сибирский беспросвет молодой жены.
А чем попытался мазохистски утешиться наш бесконечно одинокий, никому не нужный, заброшенный на край света Федор?
Конечно же, кто бы спорил: «Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца»…
Изнывая от желаний, он беспрерывно строит планы о том, как ему встретиться с Марией.
Наконец, предложив своей пассии придумать причину для отъезда, он назначает ей встречу в небольшом городке в 150 верстах от Семипалатинске, где волей судьбы находится  в постоянной ссылке.
Сочувствующий доктор подписал Федору больничный лист, и на одолженных лошадях Федор отправляется в дорогу. Однако, прибыв на место, он получает записку от Марии, где она разводит руками, объясняя, что не может приехать «по изменившимся обстоятельствам»
Достоевский устало забирается в экипаж и с распухшими яйцами валит обратно домой.
И вот, в августе 1855 года она написала ему о том, что ее муж скоропостижно скончался.
Воодушевленный таким поворотом Федор кидает ей телеграфом свои последние
25 рублей , сопровождая этот относительно небольшой финансовый транш предложением руки и сердца. Ответ прибыл через долгую, очень долгую неделю - Мария Дмитриевна, верная себе, деньги приняла, но в браке цинично отказала - отдать свои еще свежие прелести голимому ссыльному, да еще рядовому?
Обманутый в своих лучших побуждениях наш герой в порыве ярости и негодования описал ей все вечера, проведенные им на Масленицу, с характеристикой всех дам, с которыми он танцевал, но по благородству их высоких с Марией отношений так и не трахнул.
Мария ответила, что читать о том, как ее единственный друг забывает ее, ей было мучительно. В своем следующем послании, догонявшем предыдущее, она вполне садистски спрашивала у Федора дружеского совета  -  принять ли ей предложение одного высокопоставленного пожилого господина?
Уязвленный в сердце Федор горько прорыдал всю ночь.
«Едва понимаю, как живу. Велика радость любви, но страдания  так ужасны, что лучше бы никогда не любить».
Вдобавок он обнаружил, что в точности переживает сюжет собственного романа «Бедные люди», вопреки привычному опыту, согласно которому романы отражают уже некогда произошедшие в реале сердечные  события.
«Никогда в жизни я не выносил такого отчаяния… Сердце сосет тоска смертельная, ночью сны, вскрикиванья, горловые спазмы душат меня, слезы то запрутся упорно, то хлынут ручьем. Отказаться мне от нее невозможно никак, ни в каком случае. Любовь в мои лета не блажь.»
На волне реальной востребованности, чахоточная, почти тридцатилетняя девушка Маша категорично отказывается выходить за Федора, пока у него не появятся средства, а он не имел никакой возможности ими обзавестись, не получив высочайшего разрешения издавать свои труды, либо, как вариант, после того, как будет произведен в статус имеющих твердый оклад офицеров.
И вот наш влюбленный, понукаемый горячими аргументами пылающих чувств, решается на дерзкий план, призванный объединить их страдающие души. С помощью друзей он получает назначение на конвоирование вагона с какой - то пошлой пенькой в Барнаул, что позволяло ему преодолеть большую часть необходимого пути.
Когда, наконец, включив форсаж,  он прибыл к месту, куда так стремился, Мария разразилась слезами.
«Губы ее шевелились, она как будто хотела мне что-то  сказать, какое-то приветствие, но ничего не сказала. Сердце мое защемило тоской, когда я разглядел эти впалые бледные щеки, губы, запекшиеся, как в лихорадке, и глаза, сверкавшие из-под длинных, темных ресниц горячечным огнем. Но боже, как она была прекрасна!»
Мария была откровенна и вскоре он уже узнал, что на его пути прочно стоит некое, из пустого воздуха сгустившееся, чмо - двадцатичетырехлетний соперник, Николай Борисович Вергунов, учитель, за которого она и собралась, наконец, выйти замуж.
Доход учителя, как оказалось, был таким же мизерным, как и у не заматеревшего еще русского литературного классика.
Он остался на два дня, проглотив ощущение оскорбления и унижения, встречаясь с Марией и самим Вергуновым, у которого, как им было отмечено  «было только одно достоинство, доброе сердце - качество, даже опасное при других недостатках».
Федор пытался отговорить их обоих от неравного брака, по братски отметив, что у Вергунова не было средств и он сгубит ее ради своего счастья.
Позже, осознав, что подобные наставления только толкают ее  и  Вергунова друг к другу, Федор сменил тактику, поговорив с Вергуновым наедине и в итоге они сблизились.
«Он плакал у меня, но он только и умеет плакать!»
В конце концов, следуя своим идеалам, Федор написал не лишенному связей Врангелю с просьбой потянуть за ниточки и по возможности добыть Вергунову продвижение по службе, чтобы облегчить жизнь будущих новобрачных.
И тут, в октябре 1856 года Достоевский получает офицерский чин прапорщика и немедля, в роли победителя, мчит к любимой. Его мечта встретила его неровным, прерывистым дыханием и запекшимися губами вполне конченого проклятой чахоткой человека.
Однако, на волне своей неистребимой любви, он, рассказав о своем новом назначении и верной надежде на позволение издаваться, попросил ее стать его женой.
В этот раз его любовь прошептала ему твердое «да».
У местного инженерного капитана, занимающегося разработкой шахт, практически нищий, но счастливый жених одолжил 650 рублей. Еще 600 прислал родной дядя.
Брачную церемонию провели 6 февраля 1857 года, причем сам исправник и его жена стали посаженными родителями. А шафером со стороны жениха выступил  неплотоядный  Николай Вергунов, чья искренняя доброта позволяла надеяться на его неподдельную радость от созерцания свадьбы своей бывшей невесты и непобедимого соперника.
Казалось, что наконец-то, в возрасте 35 лет, Федор начинает новую жизнь, в которой надеется достичь вершин человеческого счастья.
Он нетерпеливо строит планы на будущее, но не все они после сбылись…
Уезжая, на ночлег они остановились в Барнауле, и у Достоевского, ранее склонного к «нервическим приступам», случился его первый полноценный эпилептический припадок.
Все началось со вспышки света.
Внезапно он почувствовал, как все его тело напряглось.
Ощущение жизни и самосознание почти удесятерилось в эти мгновения, пронесшиеся как молния.
«В ту же секунду, то есть в самый последний сознательный момент, - писал он позже, - мне случалось успевать ясно и сознательно сказать себе: «Да, за этот момент можно отдать всю жизнь!»
Изумленная Мария, вместо этого блестящего вербального пафоса увидела только, как новоиспеченный супруг внезапно грохается на пол, скрежеща зубами, а тело его, пульсируя в неуловимом  и страшном ритме, непристойно изгибается, что никогда не случалось с двумя предыдущими, близкими ей, мужиками.
Брак Достоевского был безнадежно разрушен этой первой брачной проклятой ночью.
«Черная кошка пробежала между нами».
Мария Дмитриевна, по некоторым сведениям, навсегда укрепилась в мысли, что этот, много мнивший о себе припадочный, умело и настойчиво соблазнив ее, хорошую, в брак, бессовестно ее обманул…
Великий писатель, совершенствуясь в эстетике страдания, избавляется от тяжкого морока, препарируя на себе:
«Вот вы возлюбили какую-нибудь свою мечту, идею, свой вывод, убеждение или женщину, наконец. Вы устремляетесь за предметом любви вашей всеми силами души.
Правда, как не подкуплены вы сердцем, но если есть в этом предмете любви вашей ложь, наваждение, что-нибудь такое, что вы сами преувеличили и исказили в нем  своей страстностью и первоначальным порывом - единственно, чтоб сделать из него вашего идола и поклониться ему, - то уж, разумеется, вы в тайне это чувствуете про себя, сомнение тяготит вас, дразнит ум и мешает жить вам спокойно…
…Мне кажется, что я уже все прожил на свете и что более ничего и не будет, к чему можно стремиться.
В конце концов, Христофор Колумб был счастлив не когда достиг Америки, а на пути к ней; имела значение жизнь - не само открытие, а его процесс.» (из «Дневника писателя»).
И последний в крышку ржавый от времени гвоздь:
«Этакая насильственная, дикая любовь действует на припадок, как мертвая петля, как болезнь и - чуть достиг удовлетворения - тотчас же упадет пелена и является противоположное чувство: отвращение и ненависть, желание истребить, раздавить».
(«Униженные и оскорбленные»)
Здесь оскорбленному есть чувству уголок.
Не судите строго.