Под прицелом войны

   Мне уже далеко за восемьдесят. Прошла, канула в сиреневую даль богатая на события жизнь. Все осталось там, в той невозвратной дали. Далекой, неповторимой и в то же время очень  близкой и родной только мне и  никому другому. Часто мне снится, как я будто плыву по этой далекой дали и вижу себя то опрятным, стеснительным учеником начальной деревенской школы, то юношей, безумно влюблённым в длиннокосую одноклассницу, то скромным сельским учителем, то марширующим по плацу солдатом, то уже журналистом, гордо возвращающимся с полным  блокнотом новостей из дальней командировки, а то и работягой – спичрайтером, корпеющим над очередной статьей в газету или журнал от имени шефа-начальника. Но чаще всего вижу себя во сне босоногим деревенским  мальчишкой в ватаге таких же как, как и сам, голодных сорванцов.
   Всю жизнь я собирал библиотеку и сейчас с неиссякаемым наслаждением перечитываю всё самое любимое мне. Прежде всего это девять томов русского советского писателя Михаила Алексеева. Особенно волнуют судьбы и переживания героев его романа «Ивушка неплакучая». Словно  задевают какие-то потаённые струны памяти. И звуки этих струн звучат и звучат в сердце аккордами грома, будоражат душу россыпью воспоминаний о детстве. Голодном, голоштанном, босоногом детстве моего поколения. Поколения детей войны.
   Ничто в жизни не проходит бесследно. Михаил Алексеев об этом пишет так: «Война жестоко коснулась не только тех, кто непосредственно принимал в ней участие. Война целилась во многие будущие поколения,  пришедшие в мир и приходящие уже после 1945 года. Целилась, испытывая на прочность, на миропонимание, на стойкость, на мужество, на нравственность людей». Под прицелом войны оказалось и моё детство.
   Война как бы разделила его на две неравные части. Довоенная, очень коротенькая частичка, светит из далёкой той жизни яркими, солнечными, счастливыми, улыбающимися лицами самых близких мне людей – отца и двух дядьёв, ушедших в раскалённый ад страшной битвы и не вернувшихся из нее.
   Вторая часть детства – это долгие годы так и не сбывшихся ожиданий возвращения с фронта отца и постоянное, бесконечное желание вволю поесть хлеба. Не того хлеба, который пекла тогда моя мама, из мякины, клевера и высушенных картофельных очисток, а настоящего, душистого, ноздрястого, с кислинкой, из высокосортной ржаной муки. Две буханки такого хлеба я купил только в летние каникулы после окончания девятого класса на собственные заработанные деньги.