На подножном корме

   Вот тогда заботы о подножном корме, о пропитании стали прямо-таки терзать головы меня и моих приятелей. И как-то сама собой сформировалась ватага в полтора десятка деревенских ребят самого разного возраста. Верховодили в ней подростки, а пятилетняя мелкота, вроде меня, ни в чем не хотела отставать от старших. В поле, в лес, в карьеры, на Волгу – везде вслед за ними, только бы не отстать, только бы вместе.
   В какую бы дальнюю даль малышня не уходила с ватагой, страшно   нам никогда не было: коллективно спасались от дождя в каком-нибудь  шалаше, коллективно находили пропитание, чем-то делились, бывали и  драки, но никогда не доходило до большой крови и серьезных травм.
   Все шишеловские и басовские поля, обсушенные и обласканные весенним жарким солнышком, наверное, никогда не слышали столько детских  голосов. Мы шастали по полям из края в край, искалывая босые ноги на прошлогодней грубой стерне. Искали водянистые, сочные песты или как мы еще их называли «столбики» – побеги хвоща. Сначала наедались ими до отрыжки, а затем набирали про запас. Знали, что старшие ребята где-нибудь разведут костер, будут рассказывать что-то интересное, а мы, малышня, слушая их, запас умнём за милую душу. Насытившись и набив за пазуху столбиков, ребята обычно щепкой или какой-нибудь палкой выковыривали корни хвоща. На них попадались сладковатые на вкус некрупные клубеньки. Их тоже съедали, похрустывая песком на зубах.
   Если на картофельном поле попадалась картошина прошлогодняя, да уже не мороженая, а словно свежая, сочная, над полем раздавался радостный вопль, и картошина с хрустом исчезала в бездонном детском желудке. Не брезговали и мороженой, плоской, как лепешка, черной и неприятной с виду. Набивали ею карманы, чтобы дома матери что-то приготовили из этой драгоценной добычи.
Перед домом Соцковых в Шишелове росли три молодые липки. Они никогда вовремя и полностью не опушались листвой только лишь по той  причине, что маслянистые вкусные почки их мы обчищали задолго до   распускания. Так и стояли липки до середины лета с голыми ветками,    ожидая появления новых побегов.
   С началом мая природа одаряла нас уже щедрее: появлялись щавель,  дикий лук, дикий чеснок, потом диголь, кашка, репка, клевер и много  других луговых и лесных растений, которые использовали в пищу.
   Клеверные головки с их медовым нектаром высасывали с особым наслаждением. И не беда, если на них кому-то попадалась какая-то букашка или даже оса – выплюнет он все содержимое, проорет что-то благим  голосом, а приятель уже проявляет заботу: сует ему в рот кислый, сочный  стебель цветущего щавеля: «На! Заешь скорей!»
   А как каждому из нас хотелось всегда хотя бы обыкновенных сухарей! Хлеба тогда в деревне почти не видели. Мама моя через день пекла серого цвета колобушки, бог знает какого состава и по каким рецептам. Жевались  эти колобушки с трудом и царапали горло.
   Однажды Женька Либизов на общее ватажное сборище принес большой кусок дуранды – спрессованный кукурузный жмых, подслащенный патокой. До этого я даже и не знал, что где-то еще есть такая вкуснятина. Мы разделили дуранду на несколько кусочков, чтобы досталось каждому, и долго смаковали лакомство.