Pepita

Борис бродил по Невскому проспекту, выжигая часы ставшего ненужным дня, после того как прождал сорок минут под часами Александру - девушку с параллельной группы, не пришедшую на свидание.

Дождь то накрапывал, то моросил, а то и, реализуя необъяснимые вспышки небесной ярости, буквально лил, как из ведра, покрывая тёмной, почти чёрной водой асфальт и камень Невского проспекта. Ботинки, ноги, шея, плечи и голова были уже мокрыми, не смотря на купол «Трёх слонов» над Борисом, а внутри, в груди - куда, вроде бы, и не должен был проникать внешний холод, сердце щемила обида, досада и злость на Сашу. «Что же она за стерва такая?! Динамо крутит уже 3 месяца! То «да», то «нет», то «да - значит нет», то «нет - значит да». Ничего не понятно!».

Идти в общежитие было ещё рано - ребята, знавшие что он на свидании, засмеют, как неудачника. Борис брёл по «наиболее опасной» стороне проспекта, уже не смотря под ноги, и не сторонясь луж. Всё произошло, обмочился уже, терять нечего…

Добравшись, таким образом, до Фонтанки и Аничкова моста… «Аничков мост - мост покорения коня человеком, а тут Лошадка покорила человека», - задумавшись, пробормотал Борис, он не стал переходить проспект в сторону к общежитию, а будто сомнамбула, побрёл дальше в направлении площади Восстания, но оказавшись застигнутым новой волной обострения гнева Ильи-пророка, решил переждать его в более сухом и безопасном месте.

Так, волею судеб, он очутился у довольно странной двери, не похожей ни на парадную жилого дома, ни на магазин, ни на государственную контору. Высокая, тяжёлая двустворчатая тёмно-коричневая, со строгой, но несколько помпезной или, даже вычурной резьбой дверь, с длинной толстой деревянной отполированной рукоятью, закреплённой в медных зеленовато-жёлтых чашках, привлекла взор, открывая собой возможность не только спрятаться от дождя, но, казалось, обещая Борису и нечто Иное.

Он вошёл в относительно небольшой по площади, но с высокими, порядка 4 метров потолками, холл. Нежно-розовые с белым стены, украшенные растительным орнаментом в стиле модерн, белый потолок с лепниной, шикарная круглая люстра, украшенная хрустальными серьгами, каменный пол с мозаикой - всё внушало покой, степенность и благородство.

«Не то, что у нас в общаге… » - подумал Борис. Мысли об общежитии вновь вернули его к образу Александры: стройной, весёлой, раскованной, и с первого взгляда, не казавшейся интеллектуалом девушке, отвлекающей своим лёгким нравом и редкой для Севера какой-то восточной, сирийской, что ли, или турецкой красотой, но первые же месяцы учёбы показали её глубокую образованность, и удивительно широкий кругозор.

Вчера, на лекции по основным термодинамическим процессам в газах, она так громко и вызывающе смеялась, обсуждая что-то с соседом по парте, представителем малых народов Кавказа - Ильясом, что профессор Мариан Альбертович Ковальский был вынужден прервать лекцию и вывести Александру на кафедру, видимо, решив предать её публичной порке. «Дети любят порку…». Старик Ковальский предложил Саше рассказать аудитории, что же, такое представляют, «мать их, термодинамические процессы в газах?».

Александра подняла чёрные тонкие брови, сделала удивлённо-задумчивую мину, чем вызвала лёгкий смех в аудитории, предвкушающей скорую расправу над легкомысленной и нерадивой студенткой, но тут же достаточно чётко и связно поведала, что «термодинамическим процессом в газах называется переход газа из одного состояния в другое, характеризуемое изменением давления, температуры и плотности. Изменение состояния газа происходит вследствии подвода к нему, или отвода от него теплоты, при выполнении газом работы, или приложения к нему работы…».

Проф. Ковальский ошарашенно смотрел на юное дарование, и не верил своим ушам, с крупными мясистыми мочками, и седыми волосами, торчавшими из ушных проходов, что придавало им сходство с позднеосенними кустами. - Матушка, а может быть вы можете назвать и наиболее характерные термодинамические процессы?

-От чего же не назвать, Мариан Альбертович? Александра вдруг сделалась серьёзной, сосредоточенной и какой-то, что-ли, взрослой: «Наиболее характерными термодинамическими процессами являются процессы, в которых один из параметров состояния, а именно плотность, давление или температура, остаётся постоянным. Так, процессы, происходящие при неизменном объёме, а соответственно и плотности газа, именуются изохорными. Здесь важно понимание удельной теплоёмкости газа при постоянном объёме…».

С каждым Сашиным «изохорным», «изобарным» или «изотермическим» густые седые мохнатые брови Ковальского поднимались всё выше и выше, пока лоб профессора не превратился в стиральную доску, после чего он затряс головой и сказал: «Всё! Это уже не смешно!».

Лекция продолжилась, но читая про адиббативные, протекающие при отсутствии теплообмена между газом и окружающей средой, процессы Ковальский вдруг запнулся на моменте корреляции работы и расширения, совершаемого газом за счёт уменьшения его внутренней энергии, а в случае сжатия… уменьшения… простите, увеличения… за счёт затраченной на сжатие работы… Простите… И ушёл в спасительный монолог про первый закон термодинамики: «… ибо энергия не может быть ни создана, ни уничтожена, она может быть только преобразована из одного вида в другой, причём всегда в эквивалентных количествах…».

Борису была непонятна эта сложность... Как в одном человеке уживалась свобода, граничащая с вульгарностью, и достаточный уровень образованности по базовым физическим дисциплинам, позволяющим не корпеть над учебниками; миловидность и женственность, сочетающаяся с грубостью, а порой и пошлостью; явная одарённость в танцах и пении, отнюдь не занимающая собою всё место, а оставляющая пространство, достаточное для реализации навыков рисования и каллиграфии.

-Молодой человек, вы не опоздали? Глубокий чистый тихий, но при этом ясный и чёткий, явно принадлежащий женщине в возрасте, голос прервал размышления Бориса, и он, обернувшись, увидел откуда-то материализовавшуюся пожилую «фею». Она была в длинном чёрном атласном, сложного покроя, средневековом платье с зашнурованными «адскими окнами» прорезей по бокам грациозной талии, через которые просматривалась котта - кроваво-красная нежнейшего шёлка туника. Ниспадающий до пола атлас, прикрывал несколько вычурные, то ли средневековые, то ли вообще сказочные туфельки, поблескивающие серебрянными пряжками. Шею украшали бусы из чёрного полированного камня, а в руках она держала такую же волшебную, блестящую чёрную лилию. Фея смотрела на Бориса пронзительными голубыми, как у чёрного лемура, глазами, несколько не соответствующими своей силой и молодостью испещрённому мелкими морщинами, будто картина кракелюром, лицу.

Теперь, будучи с таинственной незнакомкой из прошлого в одном пространстве, Борис отметил запах её духов. Это было что-то очень не современное, совсем не похожее на подобную освежителю воздуха, яблочно-пудровую химозу, которой обильно прыскались его однокурстницы. Это был запах, мгновенно перенесший Бориса на своих невидимых молекулах в тёмную, опасную, колдовскую, тревожную, но в тоже время полную чудес и неожиданных встреч, атмосферу сказок Гауфа.

Филигранно выверенная смесь амбры и мускуса, восточных пряностей и миндаля, чёрной кожи и белых цветов поместила его в ту часть средневекового рынка, где улыбающиеся смуглые усатые и бородатые мужчины в чалмах торгуют диковинными приправами, и где можно столкнуться нос к носу с маленьким человеком в потрёпанном халате, шароварах и широким поясом, с большой головой, на которую надет огромный тюрбан, и большущими же туфлями с загнутыми носами, которыми он шаркал по брусчатке…

- Молодой человек, вы не опоздали?
- Куда?
- На лекцию по классической Испанской литературе.
- Я… Да! Наверное опоздал, простите…
- Тогда, поспешите! Лекция уже начинается!

Фея пригласила жестом Бориса к одной из дверей холла, отворив которую он оказался в зале с приглушённым светом, но наоборот, достаточно ярко освещённой сценой, на которой стоял мужчина, не менее странный по одежде и настроению, чем его средневековая помощница, пригласившая Бориса на лекцию.

- Здравствуйте, дорогие друзья, меня зовут Фернандо Иванович, я доцент кафедры испанской филологии нашего университета. Сегодня у нас ознакомительная лекция по классической Испанской литературе. После лекции вы можете побыть в этом зале, и непосредственно ознакомиться с уникальными  книгами Испанских авторов, которые мы привезли из нашей университетской библиотеки.

Тут Борис, через темноту, заметил, что по стенам зала расположены многочисленные деревянные полки, заставленные разномастными книгами. Некоторые из них были явно старинными и, наверное, действительно уникальными изданиями: тяжёлые кожаные переплёты с тиснением и длинными лентами-закладками, но некоторые выглядели как обычные потрёпанные книги 50-60х годов: среднеформатные, в картонных, оклеенных тканью корках, или покрытые безликими бумажными и целлофановыми обложками, а были и вообще толстые, похожие на кирпичи, пачки листов бумаги, собранные скоросшивателями.

Фернандо Иванович монотонно перечислял бесконечных испанцев: Франсиско Де Кеведо И Вильегас, Лопе Феликс Де Вега Карпио, Хуан Руис Де Аларкон И Мендоса, Педро Кальдерон Де Ла Барка, Тирсо Де Молина, Хосе Де Эспронседа И Дельгадо, Мариано Хосе Де Ларра И Санчес Де Кастро, Хуан Валера И Алькала Галиано, Педро Антонио Де Аларкон, Густаво Адольфо Беккер, Бенито Перес Гальдос, Мигель Де Унамуно И Хуго, Висенте Бласко Ибаньес, Рамон Мария Дель Валье-Инклан, Пио Бароха И Несси, Антонио Мачадо Руис, Хуан Рамон, Хименес, Мигель Эрнандес…

Доцент продолжал раскрывать тему, скурпулёзно расплетая витиеватые сюжетные узлы XIX века: «Пепита Хименес - роман, состоящий из трёх частей. Первая из них содержит письма героя - семинариста Луиса де Варгаса, адресованное его духовному учителю и дяде. Во второй - неизвестное лицо даёт необходимые пояснения и дополнения к истории, от которой мы узнаём из писем. И, наконец, заключительная часть, представляющая собой письма Педро де Вергаса, отца Луиса, к тому же духовному лицу, служит эпилогом».

Какой он монотонный, этот Фернандо Иванович… - думал Борис, и представлял, как было бы хорошо, если бы здесь, рядом с ним сидела бы Александра. Тогда время бы шло по другому.

«Место действия - андалузская деревня, в которую 22-летний Луис приезжает погостить перед принятием сана».

А ей 18 лет, и она, вроде живёт в деревне, или каком то небольшом городке. Как-то говорила, что ездит туда на выходных на Всеволожской электричке.

«Уже в первом своём письме герой весьма подробно рассказывает своему наставнику о некой Пепите Хименес, 18 летней вдовствующей красавице, предполагаемой будующей супруге дона Педро де Варгаса, тоже вдовца. Вскоре, как явствует из следующего письма, Луис знакомится с Пепитой. Это обаятельное, и по мнению многих достойное существо занимает всё большее место в посланиях юноши».

Это как мы с Александрой. А ведь я, почти постоянно, думаю о ней. Она не выходит из моей головы и моего горячего сердца. Ну, вот… уже как эти Педро, Хуаны и Мигели стал говорить.

«Готовящий себя к роли миссионера, Луис прилежно изучал необходимые для этого науки, и уже прочно утвердился в своём намерении. Поэтому сначала расположение, потом разгорающееся чувство к Пепите он объясняет себе и дяде, как чисто духовные порывы. Однако твёрдость и вера в своё высокое предназначение постепенно начинают изменять герою, а Пепита отвращает от благочестивых помыслов. В конце концов, видя свою слабость, герой решает бежать из деревни».

Да, это точно, Александра своим видом отвращает меня от благочестивых помыслов (что у них за вычурный язык!?). Твердости же и веры в высокое предназначение у меня сразу было не много. Но, куда, куда мне бежать?

«Вторая часть книги даёт возможность ближе узнать героиню. Здесь выясняется, что Пепита Хименес очень скоро разобралась в своих чувствах к юноше, и пустила в ход все доступные ей средства, дабы завоевать его сердце. Узнав о намерении Луиса покинуть отчий дом, Пепита использует последнее средство, и на прощальной встрече сама объясняется в любви».

Во, мне бы так… А пока она даже на свидание не пришла ни разу!

«Герой, не устояв, вынужден отказаться от прежних честолюбивых планов, и выбрать жизнь в миру. Из писем дона Педро, повествующих о дальнейшей жизни молодой четы, следует, что ни Пепита, ни Луис не ошиблись, соединив свои жизни».

Фернандо Иванович закончил лекцию, стянул с головы бархатный берет, артистично тряхнул чёрными с сединой локонами, став в эту минуту похожим на победившего тореадора, и сказал, устремив взор куда-то, то ли в ясное прошлое, то ли в настолько же тёмное будущее: если у вас нет вопросов, то можете приступать к ознакомлению с уникальным фондом нашей испанской библиотеки.

- Фернандо Иванович! Скажите, пожалуйста, откуда у вас такое необычное имя?
-Спасибо за вопрос! Тут интересная история. Мой отец участвовал в гражданской войне в Испании в 1936-1939гг. Он служил в НКВД СССР и был направлен в составе советских военных специалистов в Испанию на поддержку левых социалистов - республиканцев. Во время работы с испанскими товарищами он познакомился с моей мамой. Она служила секретарём-шифровальщицей у Негрина в Народном фронте. Там, в Испании я и родился… Отцу удалось через Африку вывезти меня, годовалого малыша, в СССР, а маму… маму арестовали каратели Франко, долго пытали, заставляя рассказать про отца и его товарищей, но она стойко выдержав пытки, не выдала его. Маму повесили в 1939 году в политической тюрьме в Мадриде…

Борис краем уха слушал Фернандо Ивановича, пока листал пыльные книги на испанском. Языка он не знал, и не совсем понимал цели «ознакомления с уникальным фондом нашей испанской библиотеки». Но, его внимание привлекла одна книга. Она отличалась от всех своей хорошей сохранностью, при явных признаках достаточно старого издания. На кожаной светло-коричневой обложке красовалась золотая надпись: JUAN VALERA Y ALKALA GALIANO. “Pepita Jimenez”. 1874/Ed. y prol. de M. Azana. -  Madrid: Espasa-Calpe, 1935.- LXXII, 251p.

Надо же, какое совпадение! Доцент рассказывал подробно именно про Пепиту, и вот она! Борис с волнением взял в руки книгу. Обложка была тёплой, немного грубоватой и сухой. Она пахла смесью амбры и мускуса, восточных пряностей и миндаля, чёрной кожи и белых цветов… Борис открыл книгу, и из неё выпала, словно осенний лист, желтовато-серая, сложенная вдвое полоса бумаги, видимо использовавшаяся прошлым владельцем в качестве закладки, или бумаги для пометок. Так делают некоторые читатели - создают какие-то важные пометки при чтении книги…

Борис поднял с паркета пожелтевший листок, развернул его и разобрал в витиеватой чернильной каллиграфии: «De las cartas de don Pedro se desprende que ni Pepita ni Luis se equivocaron al unir sus vidas!»

(https://youtu.be/LoBJ1wg4QU0)