Чьё детство была война

                Чье детство было- война.
За окном пасмурный весенний день. За ее спиной таких дней пробежало много- почти на целую человеческую жизнь. Сколько всего было, и не упомнишь. Но эти воспоминания не уходят. Потому что это было детство, а по нему, как в той песне- пулей у виска пронеслась война и оставила свой след. Тяжкий, а потому незабываемый.
Рассказ ее слушать очень тяжело, не потому, что иногда голос доходит почти до шепота. А потому что события встают перед тобой, как в старом кино, на черно- белом киноэкране со всеми подробностями, то сплошной лентой, то обрываясь, и швыряя из стороны в сторону по лихим военным дорогам.
Она до этих дней с содроганием вспоминает теленка. Ему всего несколько дней, и у него совсем недавно подсохли тощие кучерявые бока, а он на тонких, еще неокрепших ножонках бредет по разбитому военному большаку. Где горят машины, идут толпы угрюмых людей, где кроме ярких зловещих сполохов все серо и мрачно, и где он этому миру совсем безразличен. А он бредет и зовет мать. Он совсем  один. И еще, как по такой же военной дороге идут солдаты, и где- то меж их нестройных рядов машина тащит широкую платформу, и сверху, на подстеленных тряпицах- ребенок, ее возраста, лет трех- четырех. И он тоже один. Вот для нее образ войны. Для нее и ее детства.
Отца она почти не помнит. Только смутные воспоминания- он, приехавший из Средней Азии, показывает коробочки с хлопком, как тот растет. Осталась довоенная фотография, где отец, сидя у стены с занавешенным одеялом держит на руках ее. Да старенькое, потертое письмо с фронта, от командира части, где уже воевал отец. Короткий рассказ о его гибели. Еще она знает, что он был учитель.
Села и деревни своей и большой и малой Родины она изучила, путешествуя от одной к другой в отступлениях и эвакуациях. Никольское, Яковлево, Камынино, Касторное и украинские села Николаевщины. Где пешком, за руку с матерью, где среди узлов, на тачке, что тащит ее дед где в телячьем вагоне или на открытой платформе, среди груды металлолома.  Детский впечатлительный взгляд оставил свою память- впервые увидела побеленную хату снаружи и тому удивилась: оказывается хату можно белить не только изнутри. И мальчишка, которого мать угостила сухарем из своего мешка, а он на первой станции, как только поезд тронулся, сиганул с этим мешком с платформы.
Но были и настоящие раны, и не только душевные. Как осталась жива- рассудить трудно. Видно и выручило одно, что была малолетним ребенком. Иначе как понять, что даже немец- врач сжалился, увидев раздробленную детскую ножонку, в которой копошатся черви. Когда делали операцию, приказали матери стоять рядом. И та, услышав, как хрустнула откусываемая косточка, потеряла сознание. Но она этого не видела. Ей даже не было страшно. Помнит длинный высокий стол, марлю на лице, как что- то зашипело, заиграла хорошая музыка, и она ушла куда- то меж небом и землей.
Но что- то заставило детскую жизнь уцепиться и остаться на земле, и потом ценить ее и долго идти по ней. Трудиться, несмотря на инвалидность, трудиться каждый день и час, растить детей и не забывать близких, кому ее труд нужен. Научиться всему, что должна уметь женщина, и не только. Словно хотелось отблагодарить жизнь, за то, что испытав ее  детство военным лихолетьем, она подарила ей долгую судьбу. И долгую память.
Детство, омраченное войной. Сколько таких судеб прошло, и идут рядом с нами, незаметно, не высвечиваясь, скромно радуясь подаренной жизни. Не коря и не упрекая своего прошлого, и печалясь лишь за тех, кому не выпало вырваться из того огненного смерча живым, а остаться с нами рядом только в памяти, только на поблекшей фотографии, да в строках истертого неумолимым временем, письма командира. Хотя в нашей памяти они навсегда. Потому что их жизнями устлана дорога из прошлого в настоящее.

22. 04. 2012 г.