За живою водой 45. В гостях у бабушки Арины

45. В гостях у бабушки Арины

И снились бабушке Арине какие-то мрачные подземные лабиринты, и она всё бродила по ним, натыкаясь на странных полусумасшедших ланцепупов, источающих уныние и безнадёгу. И вдруг её кто-то окликнул:

– Арина!

Она открыла глаза и проснулась.

Горница была облита молочным светом, и у кровати стоял старец с благочестивым лицом.

– Я, господи, – ответила бабушка Арина.

Она опустила ноги с кровати и села на неё.

– К тебе заявились гости, – сказал старец. – Встань, и прими их.

– Кто они, господи?

– Отрок из Чаши Слёз, и князь Переяславский, Святослав Владимирович. Они идут к священной горе Меру, чтобы почерпнуть там живой воды. Пусть отдохнут с дороги, а потом проведешь их в Соловьиную рощу и дашь им эту птичку.

В ладони старца возникла глиняная фигурка птахи. Он поставил её на полку под образами.

– Зачем, господи?

– Она укажет им путь.

Она хотела спросить старца еще о чём-то, но он вдруг исчез, и свет померк – лишь слабый язычок лампады теплился на полочке у иконы Христа Спасителя и его пресвятой матери.

Бабушка Арина встала с кровати, оделась и подошла к ликам святых. На полке она увидела маленькую глиняную птичку, разрисованную с большим искусством. Выходит, это был не сон?

И тут до её слуха донесся стук. Она прислушалась. Похоже, стучали в подвале.

Бабушка Арина перекрестилась, положила птичку в карман платья, зажгла лампаду и пошла в подвал. В дальнем конце его была дверь, запертая на засов, но куда она вела, ей было неведомо.

То, что находилось за этой дверью, было покрыто мраком тайны, и эта тайна с детских лет будоражила её воображение.

Выросла бабушка Арина на Подоле, неподалеку от Кириловой церквушки, откуда открывался восхитительный вид на широкую старицу Славутича – естественную гавань, в которую заходили корабли со всех концов земли. Насупротив старицы вливал свои воды в Славуту величавый Днестр, а наверху Подола, на семи холмах, раскинулся старый город; по берегам седой реки стояли дремучие леса, и немало дубрав и рощ было и на самом Подоле.

По вечерам, управившись с делами, порученными ей мамой, Арина выбегала на улицу поиграть с детьми в разные игры – жмурки, бубенцы, золотые ворота, и каждый такой день был похож на чудесную сказку. И в этой сказке был один славный мальчик, при виде которого у неё вспыхивали щечки и сердечко начинало биться с глубокой нежностью. И когда они играли в ручеёк, и он брал её за ладошку, и вёл за собой…

Ах, невинные детские годы!  И сейчас еще сердце её обмирает и как-то печально вздыхает, вспоминая об этих ушедших деньках…

Однажды Алёша – так звали того мальчика – привел её в погреб своего дома, и, округляя глаза, показал эту дверь, и рассказал ей о том, что она ведет в подземные лабиринты, в которых водятся злобные духи тьмы. И что, если пойти по этим лабиринтам, можно попасть в некую таинственную пещеру, наполненную сокровищами и усеянную человеческими костьми – и каждый, кто попадал в неё, уже не возвращался назад. А сторожил эти несметные сокровища, по его словам, трехголовый дракон, и прислуживали ему юркие подземные карлики. И его мама строго-настрого запретила ему открывать эту дверь – ибо, войдя в неё, он сгинет безвозвратно.

А потом молодые люди повзрослели, и поженились, и у них родились дети, и Арина тоже рассказывала своим мальчикам об этой таинственной пещере, и о драконе, и о духах тьмы, и наказывала им держаться от неё как можно дальше.

И текла жизнь молодой четы своим чередом, пока под стены Киева не пришел злой и ужасный колдун Гарольд Ланцепуп со своими выродками. И её муж, в числе прочих ратников, вышел с ними на бой. И после этого она его уже больше не видела…
Сейчас этой женщине не было еще и сорока пяти лет, но горе согнуло её, избороздило её лик морщинами, и она стала похожа на старуху.

Между тем дверь продолжали стучать…

Бабушка Арина спустилась в погреб и поставила лампаду на полку с горшками и кадками, в которых хранила соления и зерно. Потом отодвинула засов и отворила дверь. Из темноты, пошатываясь, вышел отрок в грязной мокрой овчине, с мечом в одной руке и потухшей лампадой в другой. За ним, едва переставляя ноги, шёл козёл.

Бабушка Арина бухнулась в ноги Конфеткина и заплакала.

– Да что вы, бабушка, – удивленно промолвил Конфеткин слабым от усталости голосом. – Встаньте.

Однако её плечи продолжали сотрясаться от рыданий, и слезы ручьями катились из её глаз.

– Наконец-то, наконец-то, касатик ты мой, сокол ты наш ясный, – бормотала она, обнимая его ноги и целуя его сапоги. – А мы-то так заждались, так заждались тебя, солнышко ты наше ясное! Уж так заждались!

Он ласково коснулся её плеча, взял под руку и осторожно приподнял на ноги.

– Ну, что же вы, бабушка…

– Арина, – сказала она. – Я бабушка Арина.

– Ну что же это вы, бабушка Арина, – ласково произнес комиссар. – Что же вы так?

Она припала ему к груди, словно маленькая девочка, и всё плакала и плакала навзрыд, не в силах удерживать слёз. И он обнял ей – очень бережно, словно свою родную мать, и стал поглаживать её по гладким седым волосам.

Наконец она отстранилась от него.

– Ах, гости вы мои дорогие. Вы уж простите меня, бабу глупую, – залопотала бабушка Арина, смахивая рукавом слезы с очей. ­– Сейчас, я сейчас.

Она суетливо закрыла за ними дверь, задвинула её на тяжелый засов, и вдруг опять бухнулась на колени – но на этот раз уже перед князем Переяславским.

– Святослав Владимирович… солнышко ты наше красное… – она обвила его шею сухонькими руками и расплакалась. – Уж как досталось тебе, сердечному… Заколдовала, заколдовала тебя проклятая ведьма, ведьма чёрная, ведьма лютая, змея подколодная… Ах, родные вы мои, дорогие вы мои, сердешные! И как же это вам, бесценным моим, удалось уйти из самой Городецкой башни?

Конфеткин недоумевал.

Ведь бабушка Арина – это его чистейшая выдумка. Он брякнул о ней, когда его приперли к стенке, ибо ничего лучшего на тот момент ему в голову не залетело. И вот теперь он у неё в гостях. Случайность?

А откуда ей ведомо, что пришедший с ним козёл – это заколдованный князь Переяславский? И что они бежали с ним из Городецкой Башни? Да и о нём самом, похоже, она неплохо осведомлена.

Ох, не проста бабулька! Ох, не проста…

– Ну, что же мы стоим? Идемте, идемте в горницу, гости вы мои дорогие…

Когда они казались в горенке, комиссару пришлось подивиться опять.

…Обыкновенное русское жилище, с большой печью, обмазанной глиной, с крохотными оконцами и с иконами в красном углу, однако часть его почему-то была отгорожена и в ней похрюкивали двое поросят.

Странно… Поросята – и в горнице… Почему не в хлеву?

– Сейчас, сейчас, мои дорогие, – щебетала бабушка Арина.

Она захлопотала, нагрела воды и, как ни конфузился легендарный комиссар, помогла ему обмыться – лила ему на голову воду из ушата, а потом, несмотря на все его протесты, вытерла её рушником. Он видел, что бабушка делает это с удовольствием, от всей души, и не осмелился перечить ей, дабы не огорчать старушку. После процедуры омовения бабушка Арина принесла ему женскую одежду и велела нарядиться в неё, он заупрямился было, (даже губу нижнюю оттопырил капризно) но она стояла на своем: мол, время лихое, повсюду рыскают шпионы Гарольда Ланцепупа, ищут сбежавшего Вакулу, неровен час нагрянут, а так, в женском платье, им будет его не распознать.

Затем бабушка Арина забрала у него одежду в стирку и принялась обрабатывать князя Переяславского: обмывала, обчищала его, пока тот не тот не стал выглядеть более-менее прилично.  Потом накрыла на стол.

Несмотря на свой почтенный возраст, энергии у бабушки Арины было, хоть отбавляй, и она едва не плясала перед ними вприсядку.

Она попотчевала своих гостей, чем могла, а потом уложила спать, причем комиссару досталось место на печи, а князю Новгородскому на охапке сена, вместе с поросятами.

Едва голова Конфеткина коснулась подушки, он погрузился в глубокий сон.
Проснулся он от громкого стука дверь.

– Сейчас! Сейчас иду! Иду! – услышал он голос бабушки Арины.

Она подлетела к Конфеткину, повязала ему на голову цветастый платок и наказала:

– Лежи да помалкивай, притворяйся больным.

Она пошла в сени.

– Ну, что так долго не открывала? – донесся оттуда грубый мужской голос. – Аль укрываешь кого?

– Да кого ж мне укрывать-то, государи вы мои, – отвечала бабушка Арина елейным голоском. – Одна я живу, и не заходит ко мне никто…
 
Незваные гости вошли в горницу. Конфеткин лежал на боку и делал вид, что спит. Он чуть приоткрыл глаза. Сквозь пушистые веки он различил двух ланцепупов. Как и все человекомуравьи, они были недомерками – где-то метра под полтора, но вид имели чрезвычайно чванливый. Одеты в кожанки, с чёрными повязками на рукавах. За поясами – плети. На головах – кепки, тоже из кожи. Глаза на выкате, губошлепы… Лица наглые, самодовольные, иссине-серого цвета.

– Так, говоришь, посторонних нет?

– Никак нет, господин полицай.

– Не полицай, а шуляк, дура.

– Никак нет, господин шуляк, – поправилась бабушка Арина.

– А это кто? – шуляк кивнул на Конфеткина, и комиссар смежил очи, старясь придать себе вид умирающего лебедя.

– Дочка моя, Алёнушка, – залебезила бабушка Арина. – Вишь, захворала, лихоманка её так и бьет…

Ланцепуп мазнул по Конфеткину равнодушным взглядом.
 
– А мальцы в доме есть?

– Да.

– И где они? – оживился шуляк.

– Да вот же, – бабушка Арина указала на поросят.

– А! – протянул ланцепуп. – Заколдованные, что ль?

– Да, государь ты мой, заколдованные. Деточки мои милые, Алёшенька да Ивасик. По возрасту-то они, вишь, как раз вышли, вот волшебник их в поросят и оборотил. Ужо хотел изжарить на вертеле, насилу вымолила, и теперь живут со мною. Они, да доченька моя Алёнушка ненаглядная, – пояснила старушка.

– А это чо за козёл?

– Так, животинушка божия… а не хотите ли, судари мои, отведать зелья хмельного, чай продрогли на службе в этакую-то непогоду?
   
– Гмм… Это можно, – солидно крякнул в кулак ланцепуп.

Бабушка Арина налила им в кружки хмельного зелья. Они выпили, закусили солеными огурцами.

– Ты, бабка, смотри… – важно изрёк второй шуляк, жуя огурец. – Из острога сбежал государственный преступник, Вакула. Запоминай хорошенько приметы: русый, голубоглазый, статный, голос звонкий. Коли проведаешь чо про него, дуй немедля в комендатуру, чтоб сообщить нам. Поняла?

– Поняла, государи мои, поняла, – закивала бабушка Арина.

– А начнешь вертеть, да крутить – так смотри-тко… – пригрозил ланцепуп. – Возьмём твоих ребятушек, да и сожрём. Они у тебя раскормленные, и нам, под пиво да медовуху, за милую душу пойдут.

Он обратился к напарнику:

– Ну так шо, ещё на посошок?

Шуляки выпили повторно, закусили и, наконец, выкатились из хаты.

– Да, – прокомментировал Конфеткин, когда дверь за ними затворилась. – «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд, как будто не видна…»

– Чего?

– Да это я так, присказка такая есть…

Друзья пробыли в гостях у бабушки Арины почти неделю, и за это время отъелись и окрепли. Бабушка Арина прикладывала к ране на ноге князя Переяславского какие-то травы, и она довольно быстро затянулась. К ней еще дважды заходили шуляки, запугивали, выпивали на дармовщину и убирались восвояси, но было ясно, что оставаться дальше в этом гостеприимном доме было слишком опасно – и не только для них, но и для бабушки Арины и её детей.

Вечером шестого дня Конфеткин сказал своей хозяйке:

– Завтра уходим. Отъелись, отоспались мы у вас – пора и честь знать.

Она нисколько не удивилась этому.

– Коли так – то я вас проведу, – сказала она.

– И куда же?

– В Соловьиную рощу.

Куда идти, Конфеткин и сам не знал. Решил, что первым делом следует выбраться из Киева и двигаться на восток – а там, куда кривая выведет.

– А почему в Соловьиную рощу? – спросил он.

– А Бог его ведает… Так мне сказали.

– Кто сказал?

Хозяйка пересказала ему своё видение. Комиссар потёр нос:

– Понятно… И где же эта птичка?

Бабушка Арина вынула из кармана птичку и протянула её Конфеткину:

– А вот.

Он взял её и внимательно осмотрел.

– И как же это, интересно знать, она станет указывать нам путь?

Старушка лишь сдвинула плечами.

– Ладно. Разберёмся… – сказал комиссар и спрятал птаху в карман. – И далеко до этой рощи?

– Коль поутру выйдем, так до полудня и дойдём.

Поднялись с рассветом. Поели. Бабушка Арина обрядила Конфеткина в длинный сарафан – до самых пят. Нарумянила щеки, насурьмила брови, повязала женский платок, и получилась красна девица – хоть сейчас под венец, налетайте, сваты! На сарафан он надел свою старую овчину – ничего более подходящего не нашлось. В карманы бабушка Арина насовала ему сухарей, положила продукты в котомку – дорога-то дальняя… Взяли лукошки для создания алиби и двинулись в путь. Одно лишь не понравилось комиссару: меч пришлось оставить (хороша была бы красна девица с мечом в руках!)

Шли по Подолу берегом реки. Небо было затянуто свинцовыми тучами, дул борей – того и гляди хлынет дождь. Шагах в ста сердито пенился Славутич, горою ходили высокие волны, вздымаемые горышняком, и ни один рыбак не отважился вывести свой челнок в такую непогоду на рыбалку. А уж ходить сейчас по грибы да ягоды…

Хотя, впрочем, с другой стороны, ненастье было им и на руку. Полицаи попрятались в тёплых местах, и они дошли почти до самой рощи, не встретив ни одного соглядатая.

Итак, они были уже почти у самой цели, когда услышали за собою отрывистый, словно собачий лай, окрик: «Стоять!»

Они остановились.

К ним приближались два рослых откормленных бугая – из целовальников. Походка у них была ленивая, расхлябанная, на лицах, не отмеченных печатью высокой духовности, лежало выражение вселенской скуки и лени.

– Слава ланцепупам! – хрюкнул один из них, вяло приподнимая ладонь.

– Героям слава! – четко, по-уставному, ответила бабушка Арина.

– Куда идёте?

– В лес по грибы.

– Да кто ж в таку непогодь по грибы-то ходит? – усмехнулся полицай. – Ты что, совсем сдурела, бабка?

– Есть захочешь – так и пойдешь, – отрубила бабушка Арина. – Дома-то шаром покати. Может, хоть ягоды какой, али грибов наберём, пока зима совсем нас не застукала.

Это объяснение показалось целовальнику убедительным.

– А это кто? – он кивнул на Конфеткина.

– Дочь моя, Алёна.

– Хороша девка, а? – подмигнул второй. – Аппетитная…
 
– Побойся Бога, – всплеснула руками бабушка Арина. – Она же девица ещё. Аль ты в Бога не веруешь?

– Ладно, ладно, бабка, давай не бузи, а то мы живо тебя в участок заберем, – веско произнёс полицай. Второй обхаживал их медленными кругами, подозрительно озирая со всех сторон.

– А отроков в пути вы не встречали? – начал выспрашивать первый.

– Встречали, – сказала бабушка Арина.

– Где?

– Там! – бабушка Арина махнула ладошкой за спину. – Проходил мимо какой-то парень.

– Куда?

– Так откуда ж мне знать, государи мои? Шагал себе куда-то к реке.

– А как он выглядел?

– Ну… годков так девятнадцати… статный такой… с русыми волосами, – стала вспоминать бабушка Арина. –  Глаза, кажись, голубые… Да, точно, голубые…

Патрульные переглянулись.

– А козла зачем тащишь с собой? – осведомился тот, что расхаживал кругами.

– Дык, пусть попасется малость, травки пощиплет… Все ж тварь божия, живая душа.

– Чтой-то ты, бабка, шибко языкатая, а? – с сомнением в голосе заметил тот, что расхаживал кругами.

Бабушка Арина опустила голову, выражая всем своим видом смирение и покорность.

– Ладно, давайте, дуйте отсюда, – разрешил первый. Его напарник подошел к комиссару и ущипнул его за ягодицу. Комиссар, подыгрывая ему, пугливо взвизгнул и отскочил. Полицаи довольно загоготали.

– Ну, что стоим? Давайте, проваливайте отсюда! Живо! Покудова я не передумал! – полицай топнул ногой. – Ишь, грибники…

Целовальники посмотрели вслед удаляющейся троице, а потом повернули вспять – искать русого мальчишку с голубыми глазами.

Продолжение 46.  В Соловьиной роще  http://proza.ru/2023/01/08/726