108 Дней Ее Жизни. День 23. Gauche on fingers

Гуашь на пальцах.
_______________________________________
Мы можем не помнить, но наши пальцы не забывают прикосновений. На них остаётся незримый след каждого человека и предмета. И касаясь их вновь, по телу пробегает дрожь и обрывки воспоминаний мелькают перед глазами.
_______________________________________
День 23

   Почему-то люди редко задумываются о других. Они могут помогать вам, разговаривать, видеть вас каждый день или только по уикендам. Неважно. Но кто сказал, что они горят желанием залезть к вам в голову? Всем плевать, каким ты видишь этот безумный мир. Никто не полезет в твою шкуру для того, чтобы заглянуть вглубь тебя и почувствовать твою жизнь. Люди — эгоисты. Даже когда они думают, что помогают, ими движет чувство, которое они принимают не так, как оно есть. Считают, что так лучше для кого-то и, может быть, так оно и есть. Но в первую очередь они делают это для собственного успокоения, чтобы это чувство отступило. Всё приходит и уходит неосознанно. И даже если они задумываются хоть немного о внутреннем состоянии других, никогда его не поймут. Ты не был там и не видел того, что видел он. А если и был, то уж точно не являлся тем человеком с его взглядами и суждениями, с его сознанием.
   Я закрыла глаза и загорелась новой мыслью: а если у человека нет души? Как он будет поступать? Допустим, есть человек, у которого по какой-либо причине отсутствует душа. Он также, как и все учится, работает, ходит в «Макдональдс» и в кино. Вопрос в том, как он будет принимать решения, когда потребуется, как отреагирует на подарок на Рождество, повышение на работе или на смерть своей собаки, которая всю жизнь была с ним? Думаю, ему было бы плевать, даже если наступил бы Апокалипсис. Но хоть какие-то желания и мысли у него быть должны. Я не о желании поесть или поспать, например, я о другом. Желание что-то сделать или сказать, куда-то пойти или поплакать, засмеяться. Есть ли это? Ощущает ли он радость, боль?
   Вообще, что такое боль? Боль — это физическое состояние повреждающее душу. Хочешь вылечить душу, вылечи тело. Но, что делать, если лечить тело без души? Повреждать нечего. Внутри пусто. Этот человек был бы вроде зомби. Тело не считается живым, если нет души. Смерть дарует нам покой, а что будет с ним? Ему всё равно.
   «Слишком много вопросов, дорогая» — пронеслось в моей голове.
   Снова это происходит.
   «Ты права. Всё, что мы делаем, для нас самих. С этим не поспоришь.»
— Я не хочу сейчас с тобой разговаривать.
   «Да ладно тебе, давай поболтаем.»
— Нет. Исчезни, сейчас же.
   «Слушаюсь.»
   Понятия не имею, который час, даже в окно не выглядываю. Но, кажется, недавно только начало светать. Или нет? Может, уже давно рассвело? Шторы в моей комнате очень плотные, они практически не пропускают свет даже в самый солнечный день. Ночью я уснула и упала с кровати. Не знаю, как так вышло. Однако, факт того, что я упала на пол во сне остаётся. На бедре и плече выступили синяки, они всё ещё болели. В голове каша. Те же самые сны преследуют меня. Такое ощущение, будто у моего мозга не хватает фантазии на что-то ещё. Я застыла на одной ступени и не двигаюсь дальше. Почему? Раньше всегда стремилась подняться выше, развиваться. Ничто и никто не мог сломить моё стремление. Не понимаю, что же со мной произошло, я просто стою на месте. Не похоже на меня. Все вопросы, которые я задавала, пускай даже самой себе, были решены. Теперь же, ответов не хватает на то количество вопросов, которое меня мучает. Какая-то неопределённость. Мне это не нравится. Совершенно.
   В животе забурчало, и я решила на время отложить свои раздумья. Со вчерашнего вечера ещё осталось немного картофеля и кусок курицы, которую я разогрела. Чашечка свежезаваренного кофе была поставлена рядом. Всё-таки радует, что хоть иногда я ем, как все нормальные люди.
   Когда я доела, кофе почти остыл. Я взяла кружку и направилась в свою комнату, к ноутбуку. Куча диалогов, писем от незнакомых мне людей, наверное, будут закрыты вечно. Кто-то пытается быть психиатром, кто-то великим пикапером или хочет просто завести со мной знакомство. Я ответила только Джеффу. Он спрашивал, как мои дела и не дожидаясь моего ответа прислал фотографию с подписью: «Я собираюсь на работу». На фото он в чёрно-бордовой форме бармена и бейджем «Джефф». Он улыбается и видно, как сонно, но игриво блестят его глаза. Сообщения он прислал вчера вечером, в 7:43. Парень работает с восьми вечера до восьми утра следующего дня, при этом пытается поступить в колледж на юриста, поэтому постоянно или на работе, или сидит над книгами и различными бумагами. Свободного времени в обрез. Понимаю, почему он выглядит усталым. Но, похоже, его не пугают подобные трудности. Всё-таки, настроение и стремление намного выше, чем было бы у других, при таком раскладе.
   Немного пролистав диалоги, я уже собралась выходить, но остановилась. В последнее время ко мне повышенное внимание, однако дело не в этом. Всегда игнорировала парней, явно пытавшихся подкатить ко мне (девушек, кстати тоже). Мой взгляд остановился на сообщении:
   «Много ли людей, которые тебе писали, с которыми ты общалась, остались в твоей жизни? …»
   Но остановилась я из-за другого:
   «... Мы когда-то были знакомы. Я был частью твоей жизни.»
   Я открыла. Он был подписан как «Призрак», никакой информации о нём на странице не было, так же, как и предыдущих диалогов. Я никогда не переписывалась с ним, по крайней мере с его теперешней страницы.

Эйприл:
   «Все мои близкие рядом, мне никто не нужен. Кто ты?»

   Конечно, это была ложь. Я совсем одна, никого нет. Ответ последовал незамедлительно.

Призрак:
   «Тогда почему ты здесь? Заходишь в блог, в котором пишешь так же редко, как выпадает снег в Аризоне?»

   Не знаю, я ведь действительно крайне редко добавляю новые записи и ещё реже, с кем-то обмениваюсь сообщениями. Я просто сижу.

Эйприл:
   «Кто ты?»

Призрак:
   «Ты можешь называть меня как хочешь, любым именем.»

Эйприл:
   «То есть, ты не собираешься раскрывать свое инкогнито?»

   Я некоторое время еще надоедала ему с вопросами о его личности, однако он не раскололся. Странный. Хотя, кто бы говорил о странностях?
   Пытаясь найти обход его загадочности, я написала:

Эйприл:
   «Тогда, когда мы успели познакомиться?»
   Так я могла бы хотя бы предположить, что это за человек. Но он понял, что я пытаюсь сделать.

Призрак:
   «А ты умная. Но раньше ты была более раскрыта миру. Думаю, время тебя сильно поменяло.»

   Эти слова могли бы послужить подсказкой, только вот сложно понять, какую из ступени моих изменений он когда-то занял. Ибо на последней, когда я стала той Эйприл, что есть сейчас, я не общалась совершенно ни с кем, кроме Мэтта и ребят Киша. Я совершенно не считаю мимолётных людей улиц и забегаловок. Или стоит?

Призрак:
   «Ты можешь написать мне всё, что захочешь или не писать вовсе. Твои близкие рядом, тебе решать, как поступать.»

Эйприл:
   «Думаю, прощаться пока не станем. Ты мне нравишься.»

   Действительно, его загадочность притягивала мой интерес. Хотелось узнать побольше о нём. Он когда-то был частью моей жизни, как он сказал, но я не могу вспомнить. Так я ему и написала, а он ответил, с долей какого-то сожаления, что я бы не смогла его забыть, если он правда был частью меня когда-то. Призрак объяснил это тем, что мы мало общались. Странно это всё. Редко я забываю какие-то важные моменты и разговоры, однако, бывает. Но людей... Это, наверное, шутка. Я никому не отвечаю, поэтому нужно было как-то привлечь моё внимание. Что ж, у этого призрака получилось.
   Раньше была более раскрыта миру? Когда это? Я всегда была замкнута и сдержана. Значит, я всё-таки кому-то доверилась... Кому? Я не... Стоп, другая я точно знает. Мысль позвать и спросить ее была очень даже привлекательной, но в то же время я не желала её присутствия. Пусть лучше сидит внутри меня. Позже я узнаю, кто он.

Эйприл:
   «Что ты знаешь обо мне?»

   Несколько минут он печатал, но прислал не так много. Скорее всего, думал над ответом и удалял написанное, а потом снова писал.

Призрак:
   «Знаю, что у тебя есть проблема, которую ты не можешь решить. Тебе приходится жить с этим. Ты постоянно убегаешь.»

   Проблема? Кажется, он знает о моей болезни или когда-то я так и назвала лейкемию — проблемой. Я всегда старалась сделать так, чтобы о ней знало, как можно меньше людей. Возможно, ему я говорила, что это просто проблема. Хотя сейчас я бы назвала это проклятьем. И я не убегаю. Никогда.

Эйприл:
   «Я меняю места жительства не с целью убежать, а для того, чтобы сменить надоевшую обстановку.»

Призрак:
   «Ты можешь обмануть меня, но никогда, НИКОГДА не обманывай себя. Речь ведь не только о физическом побеге.»
   На этой ноте я закрыла ноутбук. Даже думать об этом не хочу. Какой-то непонятный человек утверждает, что знает меня и что-то обо мне. Что-то в этом есть, какое-то притяжение, интерес, но немного пугает. Да пошло оно всё к чёрту!
   Однако, когда я варила на кухне кофе, мысли возвращались к тому диалогу и я каждый раз их прогоняла. Мой организм снова потребовал какой-то подпитки. Тосты с сыром и кофе пришлось буквально заталкивать в себя. Аппетита не было, хотя мозг подавал сигналы недостатка еды. Слабость слегка наплывала, голова отказывалась нормально работать. Я чувствую себя такой жалкой.
***
— Эйприл, сиди спокойно! — мама собирала мои чёрные волосы в хвост, после неудачных попыток заплести косы. — Такая маленькая и неугомонная ты у меня, — она улыбнулась.
— Я уже не маленькая, — я показала ей семь пальцев, и она снова улыбнулась.
— Хорошо-хорошо. Тогда, тебе стоит найти работу. Все взрослые работают, — мама подала мне лёгкую куртку, и я просунула руки.
— А можно я буду работать с тобой? Чтобы ты всегда была рядом.
   Мама работала в довольно-таки большом и уютном цветочном магазине в самом центре Сиэтла. Сегодня она взяла выходной.
— Конечно. Но нужно знать очень-очень много цветов, чтобы там работать, солнышко.
— Я выучу, — пообещала я, а потом немного помрачнела. — Ты точно будешь со мной? Мне ТАМ не нравится, — говоря «там» я имела в виду приют, в котором жила, и мама поняла о чём я.
— Ты уже большая девочка, но тебе нужно будет ещё немного подрасти, и я заберу тебя. Ты больше никогда туда не вернёшься.
— Правда?
— Конечно, — она поцеловала меня. — А теперь, пойдём в машину.
   Огромное белое здание и такая маленькая я. «Километровые» иглы так и норовят ткнуть тебя побольнее, а злые врачи мечтают положить себя на хирургический стол или в палату, отдавая на растерзание иглам и капельницам. Я всегда боялась больниц. Что-то внутри меня подсказывало, что девочки моего возраста не посещают такие места чаще нескольких раз в год. А я здесь, практически, живу. Я даже в приюте появляюсь реже. На все мои вопросы мама и медсёстры отвечали: «Потерпи немного и всё будет хорошо» или «Ничего страшного, не стоит волноваться». Что будет хорошо? Зачем терпеть? В чём дело?
   Я снова лежу на твёрдой койке в белой палате, а в моей руке, в самой вене, катетер с каким-то лекарством. Ко мне заходит та же медсестра, что и обычно. Красивая, молодая женщина с добрым лицом. Именно ей я надоедала постоянными вопросами. Но на этот раз она ответила более-менее чётко.
— Эйприл, это всё для твоего блага.
— Зачем? У меня всё хорошо.
— Пока, — как-то беспокойно ответила она.
— Что это значит?
— Твоя болезнь...
— Я не болею, Вы ошибаетесь. Мама часто болеет, у неё болит голова. Она устаёт на работе и дома.
— У тебя необычная болезнь. Она пока спит, а мы стараемся убить её до того, как она проснётся.
— Что будет, если не делать это? — Я уже начала волноваться. — Она должна умереть, а если нет, то я?
— Ты умная девочка, — по её щеке скатилась слеза. — Здесь умирают и взрослые, и дети. Не понимаю почему такое случается именно с такими, как ты. Такие маленькие.
   На этот раз я не стала спорить насчёт «маленькая-не маленькая». Сейчас я поняла, что возраст совершенно не имеет значения. В этот момент всё изменилось. Изменилась я и мир вокруг меня. Я не говорила маме, что знаю, зачем мы приходим в больницу, но теперь я покорно выполняла всё, что мне говорили. От вечно улыбчивой и энергичной Эйприл осталось мало. Теперь вместо улыбки и озорных глаз — пустота. Мама ничего не говорила, однако я чувствовала, что она всё поняла. Мне было страшно.
***
   Сон. Это был сон. Я потеряла сознание, когда шла в свою комнату. И это не обычный сон, а воспоминание. Я никогда не забуду тот день. Тогда я выросла сразу лет до пятнадцати, когда полностью осознаёшь, что всё совершенно не такое розовое, как кажется, что у этого чёртового мира есть сотни тысяч вариантов убить тебя или хотя бы просто толкнуть. Толкнуть так, чтобы на всю жизнь.
   Неприятные мурашки пробежали по коже. Мама. Она была так близко, я ощущала её тепло, биение сердца, слышала голос. Далёкое прошлое. Это был апрель, а через пять лет мама и моя сестрёнка разбились. Тоже в апреле. Ненавижу этот месяц.
   Я поднялась, не спеша, с пола. Ох, чувствую на бедре уже есть синяк. В зеркале я увидела синеющее пятно под левой бровью.
— Проклятье! — выругалась я, умываясь холодной водой.
   В отключке, я была долго, в доме уже темно. Наступила ночь.
— Прекрасно, ещё один день потрачен впустую. Я даже не заметила его. Эй, кто там наверху?! Верните моё время! Лжецы, забрали часы, которых у меня осталось так мало...
   Наверное, это смешно: девушка с растрепанными волосами, немного подбитым мокрым лицом стоит на одной ноге (так как левое бедро очень болит после падения), чуть согнувшись и запрокинув голову вверх, пытается докричаться до кого-то в потолке в ванной. Больная на всю голову, понятно же.
   Я спустилась на пол, скользя спиной по стене. Схватилась за голову.
— Мама...
   Я не должна была вообще появиться в этом теле, в это время. Не должна была оказаться здесь совсем одна, потеряв семью, и не должна вскоре потерять свою жизнь. Я не в своей тарелке. Мне нужна обычная скучная жизнь, которая будет такой же, как у всех. Люди жалуются на однообразие и серость будней, а я напротив — хочу этого. Скорее всего, я бы тоже скулила, что каждый последующий день похож на ксерокопию предыдущего. Однако, мои ксерокопии тоже мало различимы: раньше это была вечная больница, лечение, одиночество, ожидание, боль и всё сначала. Так продолжается и по сей день, но слово «больница» я пока вычеркнула.
   Ненавижу свою жизнь, ненавижу! Чёртова болезнь, душераздирающая боль и недостижимость — НЕ-НА-ВИ-ЖУ! Ещё и эти галлюцинации... Я псих, по мне «плачут» такие психоаналитики как мистер Ротман. Он бы уже надел на меня смирительную рубашку и закрыл в одиночной камере с белыми мягкими стенами.
— Зачем меня мучить? — взмолилась я. — Если тебе и правда нужна моя жалкая жизнь, забери уже её!
   Я кричала и била кулаками стены — меня никто не слышал. Самое обидное то, что сама убить себя я не могу. Дело не в страхе, а в чёртовом обещании Кишу. Мы много пережили с ним и ребятами. Я не могу солгать ему, подвести. Не могу.