Об уровнях осознания понятия патриотизм в современ

     Человек первого уровня осознания понятия «патриотизм» (наиболее массовый) – это объект тотального пропагандистского патриотического с милитаристским уклоном манипулирования. Он живёт в пространстве патриотического мифа и намертво схвачен цепкими лапами патриотических стереотипов. Главный лозунг на этой ступени: «Смерть врагам!» Это уровень оптимизма, и его можно обозначить так – мы патриоты и знаем, кто наш враг. Патриотизм, глубинный, посконный, дремучий, рычащий, даёт брутальную уверенность в себе. Человек, исповедующий этот миф, готов мириться со многими житейскими неудобствами и даже иногда вполне разумно связывает их с некомпетентностью и мошенничеством родного государства, костерит его почём зря. Но власть для него священна, и он на неё не покусится. Часто этот человек зол на тех, кто не разделяет его убеждений, и даже может распустить руки на эту тему. Всё зависит от уровня его культуры, которая, как правило, невысока. Однако у человека, питающегося этим мифом, есть и достоинство: он честен и искренен. Кстати, если говорить о социальном статусе этой части населения, то обычно это люди, работающие в реальном секторе экономики, а не офисный планктон.
     Человек второго уровня осознания данного понятия (часто это претендующие на звание представителя творческой интеллигенции и подражающие таковым) с презрением относится к тем, кто находится на первом уровне, и считает хорошим тоном и свидетельством интеллектуальной развитости поиск других точек зрения. Конечно, он немедленно их находит, обращаясь к альтернативным источникам информации. Оттуда льётся поток антипатриотической (либерально-глобалистской) манипуляции с тем же милитаристским уклоном. И это не менее цепкие лапы. Лозунг остаётся прежним, просто поменялся враг: мы переросли разрушительное для человечества понятие патриотизма и боремся с патриотами. Это тоже уровень оптимизма, однако слегка смущённого некоторым когнитивным диссонансом от осознания того, что в стане патриотов продолжают оставаться многие и многие родные люди и уж конечно большинство представителей старшего поколения.
      Вариант этого второго уровня – антипатриотическая позиция с пацифистским уклоном. Милитаристами объявляются все патриоты. Это крайне выгодная позиция – общественные симпатии всегда на стороне тех, кто льёт слёзы по жертвам (чаще всего, впрочем, это слёзы крокодиловы). Глубинная подоплёка этого антипатриотического мифа уходит корнями в немудрёный и вечный тезис определённой части российской интеллигенции: у нас всё плохо, а там всё хорошо. И такой миф вполне имел бы право на существование, если бы от него не подванивало холуйством или, образно говоря, смердяковщиной (знаменитая цитата из романа «Братья Карамазовы»: «хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе»). Мещанская мечта о благополучии здесь и сейчас со всеми его атрибутами (биде, компьютер последней модели, автомобиль престижной марки, туристические поездки по миру, свободная любовь, высокая должность) питает этот холуйский миф, в котором Благополучие выступает альфой и омегой земного бытия (а другого и не предусмотрено).    
      На третьем уровне осознания понятия «патриотизм» обитает человек, уже способный приподняться над насущной реальностью, осознать шаткость и мифологичность обеих указанных выше позиций. Как правило, он обладает неплохим историческим и в целом гуманитарным образованием, поэтому как патриотические, так и либерально-глобалистские ценности в своих крайних проявлениях для него неприемлемы (что, впрочем, не мешает ему именовать себя патриотом). Ему равно омерзительны лозунги, как рычащие брутальные патриотические, так и мещанские холуйско-космополитические. На этом уровне главный лозунг – это лозунг пацифистский: «Долой любые кровопролития!» Эта позиция искренняя и ничем плохим не подванивающая, но крайне пессимистичная. Человек не видит никакого выхода вообще, высокий уровень интеллекта и духовные запросы не позволяют ему удовлетвориться частными смыслами своего существования. Самое драматичное для него начинается, когда он вынужден иметь дело с молодыми, которые просят объяснить суть происходящего и прояснить позицию. В таком случае приходится пользоваться унылой фразой типа: «Сынок, ты не представляешь, как в мире всё плохо, правды жизни нет нигде и, вероятно, не может быть в принципе!» Кстати, сынок может и спросить, зачем его в таком случае произвели на свет. Вряд ли он удовлетворится рассказом об иллюзорности социального бытия, насквозь прошитого мифологиями всех мастей, и фатальной невозможности гармонии в мире, который начинался с того, что Каин убил Авеля.
      На четвёртом уровне находится человек, ужаснувшийся пустоте, образовавшейся при утрате мифа. Он судорожно ищет опору, и руки его трясутся. Если он не найдёт опору, то погибнет, а опора-то должна быть общая – человек уже достаточно долго думал, чтобы понять, что Спасение (в высшем смысле этого слова) может быть только общим. Он либо понимает, либо чувствует интуитивно, что ему нужен некий конструкт, организующий его личный мир и мир близких ему людей. Осознавая мифологическую природу социального бытия, он тем не менее ищет приемлемый для себя миф, увязанный со своими жизненными смыслами. Вполне вероятно, что этот человек знаком с известной мыслью А. Чаадаева о том, что не через Родину, а через Истину лежит путь на Небо, но когда он думает об этом, то у него внутри что-то не складывается. Возможно потому, в устах Чаадаева Истина звучит как какой-то уж совсем абстрактный конструкт, а Родина – вот тут она рядом, вот они полунищие бабки с кошёлками, вот она, наша история и наша культура, вот он, родной русский с матерком язык, вот она резвящаяся молодёжь, не понимающая, зачем на свет родилась...
В общем он, этот человек, с тяжёлым вздохом объединяется с многочисленными представителями первого уровня, всеми силами пытаясь облагородить этот патриотический миф, изжив из него агрессивность и вписав его в контекст более широкого культурно-исторического мифа и контекст противостояния цивилизаций. И это залог его, пусть и плохонького, но оптимизма.
      А на пятом уровне – человек вышеуказанными проблемами не озадачивается, поскольку уходит из социальной жизни совсем, либо по модели Диогена с его бочкой, либо по модели Пандидо Хамбо ламы Итыгелова, сидящего в центре российского буддизма в дацане под стеклянным колпаком. И ни жив он, и не мёртв…
Впрочем, есть ещё модель христианского отшельника, который просто молится о том, чтобы мир не рухнул окончательно.