Спасительные валенки

Рассказ про войну, оккупацию и валенки.

Одна сотрудница уходила на пенсию и устроила нам, коллегам, прощальный ужин.
На столе были пироги, салат, ну и водка.
И после пары небольших стаканчиков поведала она нам как попала в эти места.
Родилась она в Винницкой области, но, волею обстоятельств, оказалась на Алтае.

Итак: когда немцы уже отступали, то они посчитали удобным для себя расположиться в избе ее родителей.
Жили там мать, бабушка, сама она, а ей тогда было 6 лет.
Отец ее работал в строительной артели, уехал еще до войны на заработки, да так и не вернулся. Позже, после войны о нем делали запросы, и ответ был такой - пропал без вести.

Был у нее еще брат, тогда ему было 1,5 года. Всех немцы выгнали из дома, и пришлось устроиться в сарае для животных.
Корову и прочих давно уже забрали, поэтому там было пусто. Раньше там была крыша из соломы - и солому тоже забрали для лошадей.
На полу только осталось немного. А было зима, и морозы стояли довольно сильные.

И на всех осталась одна пара валенок. Эти удалось спрятать, остальные забрали.
Их завернули в тряпки, закопали в землю.

Прятали еще муки немного, зерна и замерзшей картошки, остатки с прошлых времен.
Днем заходили полицаи иногда. Немцы днем обычно заняты были.
Полицаи могли зайти и посмотреть, нет ли чего ценного, съедобного.

Валенки они выпытывали отдельно и мы все боялись, что мальчик валенки покажет.
Слово это - валенки - мы не говорили, и он не знал, о чем его спрашивали.
Показал бы по глупости - убили бы нас всех.
Могли бы на себе показать ему и спросить: где такие? Но нет, не было на них валенок, видимо им не полагалось.
От холода и недоедания мальчик этот болел и потом умер ночью еще при немцах.

Развести огонь страшно. И что жечь? За хворостом пойти далеко и опасно. И от голода не было сил.
По очереди в эти валенки дышали ночью и вроде теплее. Все равно сна не было, потому что ночью особенно холодно.
Днем только удавалось немного подремать.

Немцы в сарайчик не заглядывали обычно, потому что он от дома метров 15 или 20.
Днем они возле пушек своих толкутся, приходит в сумерках и печку ночью топят.
И когда войска наши были близко, то и эти засобирались убегать.
Пришли в сарайчик трое. Два только руки в рукава прятали, перетаптывались, и все молчали.

Раньше они постоянно кричали своими лающими голосами, а сейчас их мороз донял.
Третий увидел хороший платок на голове бабушки и схватил его.
А она пыталась удержать. Да отпусти ты его, мать говорит, застрелят же сейчас нас всех.
Немец бабушку пнул, она упала, а он сейчас же платок на голову надел. А на тех тоже были платки, и на ногах навернуты тряпки. Пошли согнувшись, иногда подпрыгивая.

Платок тот был из козьего пуха, бабушка его под плохоньким ситцевым прятала, а этот разглядел.
По улицам села немцы ехали весь день, на транспорте и на телегах.
Последние все дома подожгли, стояли потом толпой рядом, грелись, и когда стало затухать уехали.
Тогда мы решили выйти к дому, посмотрели, а бабушка-то умерла. Мы ей голову завязывали тряпками, но это не то, что тот платок был, волоса были у нее редкие.
Вышли к дому, ну что там, все сгорело, ничего не осталось кроме нескольких кусков половика.
На улицу еще несколько человек вышло из жителей, зажгли костры из остатков и так ночь прошла.
Утром бойцы наши проехали на машинах, а потом от властей приехали на санях и увезли нас в город, в райцентр.

Там тоже и сгоревшие и разваленные дома, и целых сколько то было. Привели нас в один дом, а там вещи, которые немцы награбили, но не успели увезти. Они на полу кучами лежали, и здесь мне ботинки нашли и пальто, а матери платок и увели в другой дом, где мы поезда ждали.

Поезд подошел, мы залезли в вагон и долго ехали на восток. В вагоне дуло, но там была печурка небольшая.
А в Барнауле нас пересадили в полуторки крытые брезентом. Пригодились куски половика из сгоревшего дома, подстелили их на лавки. Везли долго, и вот приехали.

Видим там серые саманушки нам приготовленные, люди местные вышли, лица нездоровые, угрюмые, ребятишки прибежали кто в чем и с заплатками на одежде.
Так наверное здесь и заживем как они, также плохо. А зашли в избы там тепло, печи растоплены, стоят столы, а на них картошка вареная кучами.
Мальчик один подбежал к столу, схватил картошку, разломил ее руками. И то он одну половинку откусит, то другую, а когда все съел, кожуру в рот засунул и держал там так.
Мы тоже сели на лавки у стола, брали и ели эту горячую, но в меру, картошку, большую, рассыпчатую, и кажется ничего вкуснее мы не ели много дней. От тепла и от еды лица раскраснелись, оживились.
Здесь хорошо, здесь можно жить.
… … …
Мы все картошку поели, а потом принесли козье молоко и всем налили и по небольшому кусочку хлеба к нему дали.
Здесь председатель колхоза зашел и говорит: больше пока еды не будет, вам нельзя, поспите пока. И пошел к другой избе, и так все обошел на деревянном протезе, руки одной тоже у него не было, оторвало взрывом на войне.

Мальчиков подстригли совсем, девочек покороче, посыпали головы порошком от вшей, переодели в чистое и уложили спать.
Пришла бабушка и пела нам песню, и мы уснули.

Спали долго, глубоко. Проснулись, а на полу циновки поменяли и принесли другую одежду.
А как мои ботинки из свиной кожи, а пальто? Не бойтесь, говорят, хорошее не выкинули, чистят еще и сейчас принесут.

Вот так здесь и осталась, замуж потом вышла. А на родине была, ну теперь там ничего моего нет. Посмотрела и вернулась.