Гл. 5 Камни умеют ждать

Заведите киску. Ее можно гладить... Шерстка мягкая и теплая. Правда и хлопот много. А вот с камешками меньше. Их тоже можно гладить, греть в ладошках, прикладывать к щеке. Бывают теплые, колючие, нервные - как и кошки.

Еще учась в горном, я снял комнатку, куда-то ведь надо было девать мою коллекцию. Поначалу ездил с геологами на поиски самоцветов, да и сам подрабатывал на кафедре минералогии. Я думаю, Хозяйка медной горы мне бы непременно завидовала и уж точно вышла бы за меня замуж. Но камушки меня интересовали больше чем девушки.

Они разлеглись в  моей комнатке где-только можно: на столе, буфете, спинке кровати. Щеточки аметиста, друзы раух-топаза, отполированные нефриты, лазуриты, чароиты. Но мне все мало.

Приехав в Красноярск, меня уже задарили самоцветным мусором. Контора делала сувениры для иностранных гостей, я тоже думаю, что это лучший подарок. Русскими почему-то считались родонит и малахит. Маленькая трещинка, и камень выбрасывали. А тут я подоспел с раскрытым рюкзаком.

Но наконец к конторе подкатил ЗИЛ с надписью "геологическая". Подобные надписи меня всегда возбуждали, хотя для других они звучали просто, как " белая ворона". Кузов был заполнен до отказа палатками, спальниками и прочим хозяйством, а для студентов остался узкий лаз под брезентовым потолком.

Машина неспешно ползла через Западный Саян, фырча в жиже русских дорог,  а мы все толкали и толкали ее, в промежутках парясь среди баулов. Иногда останавливались, пробегались вдоль речушки полсотни километров - и дальше, на юг.

Один маршрут был подлиннее, уже с лошадкой монголькой породы. Она постоянно где-то тонула, а мы спасали ее, словно для того и идем. Вокруг невиданные красоты, а ведет нас такой хмырь, все его раздражает, вот не думал, что такие геологи бывают. Он собирался вот-вот жениться, а тут куда-то послали на край света. И что в нем невеста нашла? Вот ни за что бы не вышел замуж за него.

И кончилась еда. Только ядовитые грибы. Мы их варим и сливаем синюю воду, опять и опять варим. Грибов все меньше, но эта алхимия продолжается. Наконец, тебе достается пара ложек грибной вытяжки. Заедаем черемшой, ягоды здесь еще не растут.

Но зато летают облака, их можно достать рукой и помять. А иногда и тарелочки. Видно, не одни мы тут что-то ищем. Водопады шумят, заглушая ругань. Определенно,  геологу лучше ходить в одиночку. Почему нельзя?

Дорога назад, как по этапу в кандалах. Лошадь кажется поджала ножки, и мы ее просто тянем по болоту. В ухо залетает бабочка, сил нет отогнать. Она долго там трепыхается, ощущение, что это птица залетела. Вот выведет там птенцов, и будут все обзывать скворечником.

Красивые камни посыпались с неба.  Почему не собираем? Какой-то бред. Ах, это град! Возле "геологической" все рухнули и долго не вставали. Первая очнулась лошадь, она поцеловала в нос и помогла встать. Как жаль, что кофе в СССР не смогли изобрести, а было бы легче.

Теперь впереди Тува ( сейчас она стала Тывой). В Кызыле мы съедим в столовой по две хлебных котлеты (райское наслаждение!), снимемся у обелиска "Центр Азии",  потом в тополиной роще всю ночь будем увертываться от падающих деревьев, такая вот погода. Ночью ведь не видно, куда и какое дерево падает - просто " русская рулетка". Наутро обнаружили, что половина огромных тополей упала, а мы все целы. Чудеса!

 Тувиночки все время что-то жевали. А вот и бабки эту жвачку продают. Потом мне рассказали, как ее делают. Собирают кедровую смолу, долго пережевывают, скатывают в шарики и продают. Глядя на пару оставшихся бурых зубов этих старушек, что-то расхотелось жевать.

Второе национальное блюдо - соленый тувинский чай. В него еще бросают баранье сало, льют молоко и все остальное, что найдут. Но кажется, больше ничего и нет в их юртах.  Все лица сморщенные то ли от солнца, то ли от чая, определить возраст после тридцати невозможно.

В конце лета все-таки доезжаем до границы с Монголией. Погранцы неслыханно рады нас видеть, как и мы этот желтый песок, стада верблюдов, шелковых винторогих баранов и маленькие блюдечки соленых озер, над которыми кружатся бакланы. Из растительности только карагач -  кустики с настоящими золотыми стволами.

Все страдают от жажды, вода только та, что с собой. Только я весьма спокойно прожариваюсь  и бегаю по хребту на краю пустыни Гоби. Но больше работаем с кайлом, долбя канавы. Где-то должен быть нефрит. Ведь и Китай недалеко, а там его...

И мы опять падаем. Что-то в этом сезоне падучая напала. Пару глотков воды разрешают. Очертания верблюдов становятся четче, а вот и кайло стало звенеть, как по металлу. Вот он, родимый. Почти черный, редкий.

Я хватаю глыбу нефрита и бегу с ней в лагерь, словно страус на длинных тоненьких ногах.
- Нашли-и-и-и!!!

Бакланы пытаются перекричать, они конечно тоже рады. Мне жмет руку уж не помню кто, помню - жена у него была тувинкой.

И как ехали назад - не помню, ну нисколечко. Как будто жизнь с этим нефритом кончилась.  Радость походила-походила, да и притихла.

Очнулся я только в аэропорту. Рюкзак весил 50 кг, я заплатил за перевес и уже представлял, где я размещу свою коллекцию, может на кровать? Спать-то можно и на полу.

В Ленинграде, не доходя до автобуса, лямки рюкзака охнули, и вся каменная бомбочка рухнула на тротуар. Я обнял рюкзак словно невесту, так и ввалился в свой каменный музей.

Камни замурлыкали, я их долго гладил, рассказывая про нефритовую страну, по которой ходят верблюды, пока мы все не заснули.