Гоголь-моголь

   – Юрка – Гоголь-моголь! Юрка – Гоголь-моголь! Юрка – Гоголь-моголь! – закричали наперебой ребята, поддразнивая приятеля.
   Юрка не обижался на ребят за такое прозвище. Он считал, что здесь нет ничего постыдного или неприятного для него. В непонятном этом словосочетании слышалось что-то и возвышенное, и загадочное, и притягательное, что не противоречило характеру и наклонностям Юрки. Можно даже сказать, льстило ему.
   Гоголь-моголь – взбитый яичный белок с молоком и сахаром, он никогда не съедал за столом. Ему не терпелось выбежать со стаканом этого деликатеса на улицу, чтобы прихвастнуть перед ребятами, с улыбочкой пройтись перед ними, пошевеливая ложечкой в стакане и причмокивая в предвкушении удовольствия от еды. Никому из ребят родители не предлагали кушанья, которым ежедневно лакомился Юрка, единственный сын у матери. Мы скромно отворачивались от Юрки, старались не смотреть в его сторону, занимались своими делами, играми, о чем-то говорили друг с другом, а он все ходил и ходил рядом, позвякивая ложечкой в стакане.
   – Нинка, хочешь ложку облизать?
   – Лижи сам, дурак, Гоголь-моголь!
   Юрка смачно облизал ложку, еще раз громко позвенел ею в стакане, вычищая остатки кушанья, опять облизал ложку и унес стакан домой.
   Я не мог перенести все это и, чтобы как-то перебить неприятный приступ голода, подпрыгнул, достал до нижней ветки липы, пригнул ее, сковырнул несколько почек помясистей в пригоршню и бросил добытое в рот. Ветку сразу же облепили все ребята. Почки были не вполне сформировавшиеся, но уже достаточно набухли, имели вполне съедобный сладковатый, маслянистый вкус. Кто-то из ребят, разжевав, сразу же проглатывал содержимое, кто-то выплевывал, высосав только сок из  этого неожиданно появившегося дармового угощения.
   Шум, гвалт, обмен мнениями и споры ребят о вкусе почек взбудоражили успокоившегося было Тобика. Он опять забегал, забухал лаем и зазвенел цепью.