Долг платежом красен. Глава 17. Откровение продолж

   Глава 17. Откровение (продолжение).

Нина сидела, сцепив пальцы ладоней в такой крепкий замок, точно отгораживалась от невозможного признания, от немыслимой боли в глазах сразу потухшей женщины, которая, возможно, уже не в первый раз произносила эти страшные слова вслух, в который раз, осознав, наконец, варварство тех страшных дней своей юности.

Вера сделала еще один глоток вязкой жидкости, показала рукой на бутылку:

— Ты будешь? Не подумай, что я увлекаюсь спиртным! Я — железная леди. У меня страшная сила воли, но сегодня я себя развязала, не удержалась. Столько лет прошло, а помню каждую минуту, проведенную в этой квартире. Все было внове, очаровательно и притягательно — эти умопомрачительные поцелуи, радость прикосновений, незабываемая страсть двух неиспорченных сердец! Костя меня бросил решительно и бесповоротно, повторяя, как в бреду, бессчетное количество раз: «Как ты могла?» Я рыдала, оправдывалась, обещала рожать ему каждый год детей, но он ушел навсегда. Теперь я его не виню.

Нина опять включила электрический чайник. Голова как-то странно кружилась, словно что-то размагнитилось внутри, и требовалась крепкая подставка, чтобы тебя не вело в сторону.

— А потом? — Нина, чтобы успокоиться, достала из холодильника яйца, сделала яичницу с колбасой, с десяток бутербродов, салат из помидоров. — Вера, чтобы не напиться, давай перекусим. Что было, то прошло. Теперь не вернешь.

— Да, ты права. Хватит пить! Убирай коньяк! Это мужики слабенькие, не умеют остановиться вовремя, а мы умеем притормозить на поворотах, поэтому и живем дольше. Хорошая ты хозяйка, быстрая, моторная. Кому-то явно повезет. Наливай чай и слушай дальше, если не надоело:

— Я стала посредственной моделью. Что-то в моей карьере не клеилось, не хватало какой-то одержимости, шика, уверенности, но на кусок хлеба я себе зарабатывала. Мужчин сторонилась, боясь ненароком залететь и опять стоять перед выбором. Все время хотелось есть, и эта навязанная вечная голодовка раздражала. Иностранца я так и не встретила, зато ко мне прилепился обеспеченный молодящийся старик. Мне было двадцать два года, а ему пятьдесят шесть. Представляешь, разница — тридцать четыре года. И с высоты своих мудрых лет он шептал о неувядаемой молодости чувств, мечте всей жизни засыпать в объятиях молодого тела, дарящего свою красоту чувственности опыта и страсти. И я продалась. Не верь всем этим притворяющимся актрисам, которые, не краснея, лгут с экранов телевизоров на весь свет, что старики-мужья — россыпь чувств и наслаждений. Это — чемодан проблем, болезней, неудовлетворенности, ревности и капризов. И ты, как добросовестная жена, должна упреждать все прихоти мужа, разыгрывать на протяжении долгих лет умную и ласковую недотепу, терпеть в постели безнадежные потуги сексуальных домогательств. Господи! Какой же надо было быть идиоткой, чтобы сменить свою свободу на это подобие жизни в вечно больничной палате!

— А с Константином вы так и не встречались больше? — Нина, сопереживая гостье, все время ждала почему-то, что рано или поздно всплывет в рассказе Веры имя Дениса.

— Мой муж, какой-то банковский воротила, купил приличный дом в Железноводске, куда мы выезжали, как раньше говорили, до революции, «на воды» в мае или июне, пока города кавказских минеральных вод не накрывало знойное лето, а в Петербурге становилось тепло.

И после возвращения в город на каком-то торжественном вечере в ресторане я совершенно случайно встретила Константина. Их компания шумно праздновала какой-то юбилей, или они отмечали завершение какого-то успешного мероприятия, сейчас я уже не помню, но ребята за длинным столом были уже хорошо подшофе, громко разговаривали, смеялись, танцевали. Нас с мужем проводили в банкетный зал, где царила такая приличная скука и откровенная показуха светских манер, что я невольно прислушивалась к шуму и гомону в соседнем зале. И, выждав определенное время, извинившись, вышла, чтобы поздороваться с Костей.

Я уже пять лет была замужем, прекрасно выглядела, была шикарно одета. И мне захотелось продемонстрировать перед человеком, который меня бросил, свою исполнившуюся мечту стать независимой и богатой.

Развеселившаяся компания выплясывала в это время по кругу под музыку греческого танца сиртаки, положив друг другу руки на плечи. Какой-то паренек втянул меня в хоровод, и я увидела, какими глазами внезапно протрезвевший Константин смотрел на меня. После танца он сразу же подошел ко мне, схватил за руку и повел к выходу на улицу. Или винные пары, или моя гибкая фигура, извивающаяся в танце, напомнила наши прошлые встречи, но это был совсем другой Константин.

— Вера, я знаю, что ты замужем, но это ничего не меняет! Я ничего не могу с собой поделать! Я люблю тебя! Поедем ко мне, я познакомлю тебя со своей матерью! Она прекрасный человек! У меня много заказов, ты ни в чем не будешь нуждаться. Пойми и прости меня, я был тогда жестокий, наивный, маменькин сынок в свои двадцать с лишним лет. Теперь все изменилось! Я рисую только тебя на своих картинах? Думаю только о тебе!

Он попытался поцеловать меня, но я показала на видеокамеры при входе. Чужой человек стоял передо мной, что-то говорил, но ведь за эти девять прошедших лет он, ни разу не сделал попытки найти меня, хотя великолепно знал, где живут мои родители. Не было абсолютно ни одного звонка, хотя я специально не меняла старый номер. Да, этот мальчик тогда ужасно обиделся на меня, пусть жил с этой обидой все годы, возможно, страдал, воплощал мой образ в своих картинах, но не нашел ни одной минутки, чтобы просто встретиться и сказать в лицо, что не может без меня. Девять лет мог, и вдруг все изменилось?

Я выдернула свою ладонь из его ладони, глубоко вдохнула и, не сказав Косте ни слова, вернулась в банкетный зал к своему мужу. В машине, возвращаясь, домой, твердо решила: хватит терпеть, подаю на развод!

Но через месяц у мужа случилось прободение язвы желудка, ему сделали не очень удачную операцию, у него стало барахлить сердце, прыгать давление. И на полтора года я превратилась в домашнюю сиделку и медсестру.

Это страшно осознавать, что пачки денег, ради получения которых улетели юность, зрелые годы мужа, которые давали некоторую свободу, мнимое верховенство над людьми, на самом деле не могут продлить самое бесценное — жизнь. И эти его перепады в настроении, лихорадочный настрой на немедленный перелет в Израиль в какую-то суперсовременную клинику с фантастическими результатами по излечению подобных заболеваний, затем переход на лечение народными средствами, на которые тратились баснословные деньги, увлечение сеансами ясновидящих и мошенников-колдунов, химиотерапия — все это тянулось, как сплошной кошмар. Тогда она боялась задать себе только один простой вопрос: «За что мне это?», на который знала ответ: «Ты получила то, что хотела!».

И, когда стала вдовой почти в двадцать восемь с половиной лет, узнав, при озвучивании завещания, что получит после дележки с взрослыми детьми и бывшей женой в наследство — трехкомнатную квартиру в Москве и приличный счет в банке, но при условии, что никогда больше не выйдет замуж, — сразу же улетела в Италию. Для вступления в наследство нужно было ждать после января долгих полгода, но она решилась, и сразу после сорока траурных дней сама позвонила Константину:

— Я жду тебя в Неаполе.

Костя прилетел на следующий же день. Наверное, если люди созданы друг для друга, или где-то в небесной канцелярии в книге судеб записаны их приметы и сроки встреч, то, что суждено, обязательно случится.

Они ни слова не сказали в свое оправдание, в защиту, просто шагнули на пороге номера в отеле навстречу друг другу, закрыли дверь на ключ, и отдались друг другу, упиваясь любовью, как сумасшедшие. И, когда Костя пытался что-то сказать, она закрывала ему рот ладонью и шептала: «Молчи!».

Март пролетел, как неделя. Весенняя погода добавила своего хмельного звона в их ненасытную жажду обладания, радостного ощущения неразрывности судеб. Все вокруг было интересно, ново, свежо и не забываемо. Но в начале апреля позвонили из Петербурга: матери Кости сделали операцию по удалению желчного пузыря. И Костя в этот же день улетел домой. Расставаясь в аэропорту, Вера сказала твердо:

— Я не готова к новому замужеству. Жди моего звонка. Возможно, через год после смерти моего мужа я тебя позову.

И тут Нина не удержалась от вопроса, прервала рассказчицу:

— Вера, а Константин не познакомил тебя со своим другом Денисом?

— Нет, но из Санкт-Петербурга ему по поводу матери звонил именно какой-то Денис. Костя сказал тогда, что Денис заботится о его матери лучше родного сына. И я почувствовала какие-то нотки ревности в его голосе. И еще он сказал, что познакомит меня с Денисом только, когда Денис женится. А иначе его рыжий друг точно отобьет его любовь.

Нина резко встала, но тут же схватилась за стол: опять комната поплыла под ногами, словно началась качка. Вера, увидев ее побледневшее лицо, перехватила Нину за талию и повела решительно в зал на диван со словами:

— Закусывать надо, подруга!

Нина ощупала живот, тошноты не было. На всякий случай выпила таблетку.

Вера стояла у окна, задумавшись, потом попросила:

— Если тебе лучше, пошли в мастерскую!

И она, как и Денис, стала расставлять картины вдоль стен, рядом со столом, диваном, шкафом, и внутри этого невероятного обособленного пространства оказались именно те женщины, которые в разное время вдохновили художника, зажгли его воображение, созданные образы которого легли талантливыми мазками на полотно.

— Нина, ты знаешь, если бы я была рядом с ним постоянно, он не успел бы столько нарисовать! — Вера провела пальцами по волосам извивающей в страданиях пленницы на картине. — Да, теперь я вижу, как он меня любил и ненавидел одновременно! И мне очень жаль его мать. И жаль себя! Нина, тебе интересно, что было дальше? Пошли на кухню! Я не могу здесь находиться! Слишком все здесь напоминает о нем.

Нина опять включила чайник:

— Мы за все время так к чаю и не прикоснулись, — она попробовала конфеты, — я тебя слушаю.

Вера усмехнулась:

— Только один раз в жизни я поступила так, что до сих пор глажу себя по голове и радуюсь: молодец! Молодец, что плюнула на условности! Молодец, что любила без памяти! Молодец, что родила от любимого человека дочку!

— Что? — Нина обожгла себе губы крутым чаем. — У Кости есть дочь? И где она сейчас?

— У моей мамы, пока я здесь у тебя в гостях. Но почему у меня в жизни все время закручивались такие несуразные спирали, чтобы увести меня от нормальной счастливой семьи? Когда я вернулась в начале апреля в Москву и поняла, что беременна, то сразу решила ничего Косте не говорить до вступления в наследство. Если бы я тогда не цеплялась так за эту обеспеченную жизнь, плюнула бы на все и уехала назад в Питер? Возможно, и Костя сейчас был бы жив! Он звонил мне каждый день. В начале мая потребовал, чтобы я приехала к нему. Он увез свою маму в какой-то шикарный санаторий Министерства Вооруженных Сил на берегу Финского залива для восстановления после операции. И мы опять были в его квартире одни. И никто не мешал нам. И я должна была остаться здесь с ним как его жена. Но Костя, наверное, стеснялся своей матери, или просто инстинктивно чувствовал, что я не подхожу под тот идеал женщины, который она придумала для своего сына.

Мы были уже зрелыми любовниками. Каждое мгновение, прожитое на этом диване в мастерской, осталось теперь со мной, как волшебный, чарующий сон, подарок судьбы. Но я опять ничего не сказала ему о будущем ребенке. Меня смущала начатая им картина, на которой была изображена ты, Нина! Костя посвящал меня в тонкости индусских теорий, говорил о кармическом долге, а когда я спрашивала: «Кто эта девушка?», он таинственно улыбался и произносил торжественно: «Это моя муза!» Мы поссорились, я наговорила ему кучу глупостей и уехала. Когда после раздела имущества через полгода, родственники мужа оставили меня в покое, я решила жить только ради ребенка. Вторая половин беременности протекала тяжело, врачи боялись угрозы выкидыша, а Костя опять молчал. Наверное, ждал моего приглашения.

Когда я родила Иринку в Москве в двадцатых числах декабря, то из родильного дома сразу же позвонила Константину. Но его телефон молчал. Я звонила по десять раз в сутки, и днем, и ночью, а его телефон разрывался там, рядом с ним, под многометровым снежным настом в горах Австрии, когда его уже не было на этом свете. И я обиделась: он опять меня бросил. И это неведение спасло меня и мою дочь от отчаяния, иначе бы точно перегорело материнское молоко. Я попросила через месяц свою мать узнать, куда Костя пропал. И в конце февраля она сообщила мне, что он погиб под лавиной.

Каждую минуту тогда я проклинала себя за все: за эгоизм, за молчание, за необоснованную ревность. Спасибо, Нина, что ты меня выслушала, но мне пора идти.

Нина вскочила со своего стула:

— А почему ты не показала Костиной матери ее внучку? Вы ведь обе любили Костю?

— Сейчас моей малышке год и восемь месяцев. Этот звоночек — копия своего отца: пушистые волосы, высокий лоб, улыбка во весь рот, все зубки наружу. А тогда я не нашла в себе мужества прийти к Ирине Александровне сразу и помочь ей в ее безмерном горе. Опять оставила все на потом. Ведь в ее глазах я была предательницей, из-за которой ее любимый сын так страдал, и возможно, погиб, отправившись с другом на эти горные склоны в чужой стране.

— Я не могу тебя осуждать. Но давай вернемся на грешную землю. Эта квартира должна принадлежать твоей дочери. Нам нужно завтра же идти к нотариусу. Бедная Ирина Александровна! Если бы она знала, что после Кости осталась родная кровиночка, она бы не выискивала дальних родственников! — Нина сразу же вспомнила про Дениса. Ведь телефон на окне молчал. — А почему друга Константина не оказалось рядом с ним в тот трагический день, ты не знаешь?

Вера встала из-за стола, молча прошлась по квартире, застыла на долгие пять минут в дверях мастерской, потом решительно шагнула к входу:

— Ниночка, у моей дочери есть квартира в Москве, и она обеспечена так, как тебе и не снилось. Разговор об этой квартире считаем закрытым. Неужели ты думаешь, я смогла бы тут жить, где каждая мелочь напоминает мне о Косте и моем предательстве? Я еще неделю побуду у матери в гостях, и ты обязательно придешь к нам и познакомишься со своей маленькой родственницей. Это теперь твоя законная квартира. Договорились? И еще. Все подробности о смерти Кости моя мать узнала у соседки Ирины Александровны, с которой когда-то работала вместе. А я так и не успела с Костиной мамой познакомиться. Она буквально сгорела через год после смерти Кости. А друг Константина чудом остался жив, задержавшись на один день по делам в Париже. Вот такая проза жизни. Прости меня!

На другой день в обед Нина вылетела в Адлер.

И, уклоняясь старательно от желания увидеть сквозь перину плотных облаков далекую землю, от зловещего гула турбин, она нырнула в откровения дневника, но через несколько минут закрыла тетрадь. Вчерашнее знакомство с Верой, приоткрывшаяся дверца в жизнь Кости, а, самое главное, такой невозможный разворот жизненных полос, заставил еще раз пролистать мысленно свою не длинную жизнь.

Неужели так подло устроен мир, следуя теории реинкарнации, что только в следующей жизни душа сможет преодолеть те проблемы, которые не были решены раньше в этой жизни? И кому в будущем достанется та боль Ирины Александровны, так и не узнавшей, что ее сын был счастлив? А Константин, который не сумел погасить свою устремленность в будущее, не получив в этой жизни сполна счастья отцовства и истинную преданность любимой женщины?

Случайности захлестывают нас постоянно, пытаясь утопить в несправедливостях, печалях и несчастиях, но каждый из нас, как маленький непотопляемый кораблик, пробкой пробивается наверх, сквозь страдания и напасти, и упрямо продолжает свой путь.

Правы мудрецы, изрекавшие: «Спешите жить и наслаждаться здесь, в этой жизни». Возможно, потом будет лучшая жизнь, но она осуществится уже для других людей, пусть даже с твоей душой, пострадавшей в прошлой жизни.

Черноморское побережье встретило неприветливо. Море второй день штормило, и Нина застала всех своих в кухне в разгар ужина. Ее неожиданное появление вызвало такой всплеск радости, что младшая Настя даже расплакалась. Сердце невольно защемило, когда обнимала перегревшихся под знойным солнцем своих девочек, которые просто готовы были раствориться в маминых руках, не отходя от нее ни на минутку, словно опасались, что она опять растает в дверном проеме.

Зато бабушка от неожиданности уронила тяжелую чугунную сковородку, на которой жарила блины, когда Нина показала всем билеты на завтрашний вечерний поезд «Адлер — Москва».

Она ни слова не сказала о появлении в ее жизни мужчины, который перевернул ее жизнь вокруг невидимого стержня на все сто восемьдесят градусов потому, что с его исчезновением она сама себя спрашивала: а это не мираж случайно? И только, закрыв глаза, ныряя в случайные воспоминания жарких объятий и откровенных прикосновений, буквально вспыхивала огнем желания и повторения его ласк.

Мать Нины, словно забыла, как сама несколько лет назад, оставила дочь с внучками, устремившись за мужчиной, который случайно встретился на ее жизненной дороге, проявил интерес и тоже не хотел одиночества на старости лет. Отчима не было дома — он уехал на машине в Краснодар, посмотреть состояние квартиры, потому что затянувшееся жилье в курортном домике у бывшего однополчанина на берегу моря стало его раздражать.

И только, уложив девочек спать, Нина подробно описала всю историю получения наследства, оставив для себя в памяти и не посвящая мать в моменты быстрого сближения с совершенно незнакомым мужчиной. Ни слова не было сказано о той сумме денег Дениса, благодаря которым Нина прилетела на юг. От такого напряженного дня, утомительного перелета, волнений и радостного возбуждения от встречи со своими кровиночками кружилась голова, и было только одно желание — крепко-крепко заснуть без всяких сновидений. Телефон молчал.

Поездка в Красную Поляну, подъем на огромную высоту в горы по канатной дороге, искренний восторг девчонок, приличный обед в кафе среди цветочного рая у какого-то предприимчивого владельца огромной пасеки, целый пакет с баночками различного меда, кремов на меду — все радовало. Но одновременно присутствовало какое-то постоянно накапливаемое чувство тоскливого одиночества, будто ушло, испарилось из жизни что-то очень важное, причем, надолго.

На перроне у вагона мать перекрестила всех и прошептала:

— Только не наделай глупостей, доченька!

Или она поняла, что Нина многое не договорила, или просто опасалась, как все матери, как тяжело одинокой женщине придется вместе с детьми в чужом, огромном городе без помощи близких, без работы, даже при наличии квартиры, которую никто не видел пока. Телефон молчал.

Один день в Москве, в мягком очаровании словно вернувшегося лета, в восторге от стремительного метро, Красной площади, прогулок по историческому центру и паркам возле Большого театра должен был запомниться дочерям, которые не переставали удивляться и радоваться, постоянно переспрашивая: «Мама, а, правда, мы будем жить в Санкт-Петербурге? А нас запишут там в школу?».

Она смеялась, шутила, а самой хотелось плакать, неизвестно, почему. Зря она опять не послушалась Дениса, поступила по-своему, наперекор его просьбе. Чего она испугалась? Что девчонки не примут сразу Дениса? Или она, наоборот, опасалась возможной, непредсказуемой реакции его, как любого мужчины, на препятствия в виде детей, с которыми его женщина вынуждена будет считаться в первую очередь, и с которыми будет делить свою нежность и время. Ведь совсем другое дело, когда женщина принадлежит тебе полностью, растворяясь в твоей воле и желаниях, без оглядки по сторонам.

Вспомнилась невольно индусская пословица:

«Все, чего мы желаем, но не имеем, мы обретаем, когда входим в сердце свое, ибо только там пребывают все истинные желания, пусть и прикрытые ложью».

А телефон молчал.


       http://proza.ru/2020/02/29/1553