Старость

Разгар лета. На улице идеально тепло - градусов двадцать пять, не более. Слабый ветерок легко покачивает зелень деревьев. Их шелест, как релакс, успокаивает и наполняет умиротворением. Солнце в зените. Небо безоблачно-голубое, высокое и прозрачное. Я иду в магазин по извилистой дорожке, зажатой между, теснящимися друг к другу, многоэтажками.

Эта дорога знакома мне с детства. За сорок пять лет я ходил по ней так много и так часто, что детали ландшафта, элементы домов, деревья, кусты, трава уже давно слились в нечто единое, нераздельное. Убери хоть что-то из этого целого, и я тут же, скорее подсознательно, чем осознанно, замечу перемену.

Но годами в этой, окружающей меня, среде практически ничего не меняется. Новая краска на окнах, очередная траншея, вырытая ремонтниками и не засыпанная с прошлой осени... кто-то вкопал покрышки, соорудив таким образом импровизированное заграждение вокруг детской площадки... Я все замечаю, но это детали, составляющие единое целое, которое в моем восприятии остается неизменным.

Другое дело, когда на месяц-другой покидаешь родные края. А если жизнь вырывает тебя из привычной среды обитания так далеко и так надолго, что ты лишь усилием воли можешь вспомнить те места, то, по возвращении, единое целое перестает быть по родному знакомым. И вроде та же траншея, и те же балконы, но что-то незримое изменилось в этом до боли привычном пейзаже. Знакомом и каком-то новом одновременно.

Миновав пятиэтажку из силикатного кирпича, я выхожу к старому дому, еще, наверное, хрущевской застройки. Это тоже многоэтажка, длинная, с пятью или даже шестью подъездами. Поравнявшись с первым из них, замечаю как во втором - раскрываются двери и немолодая, полная женщина в не очень чистом домашнем халате, с растрепанными, небрежно уложенными и уже основательно поседевшими волосами, выносит обычный стул и ставит его на крыльце перед подъездной дверью.

Крыльцо - как бы на возвышенности от двора, так что, чтобы подняться на него, нужно преодолеть небольшой бетонный лестничный марш. С двух сторон оно ограждено перилами. Стул старый, сделанный еще из дерева, а не из ДСП как сейчас, стоит на крыльце одиноко, как трон. Женщина скрывается в дверном проеме. Не знаю почему, но меня заинтриговала эта сцена. Что же будет дальше?

Я замедляю шаг, но видя, что женщина все еще не возвращается к стулу, решаю подождать. Не спеша достаю из кармана пачку сигарет, считаю сколько их в ней, наконец достаю одну и прикуриваю. Уже поднимая голову замечаю, что дверь медленно приоткрывается и в дверном проеме появляется старушка. Кажется, что ей не меньше восьмидесяти или даже девяносто лет. Ее голова опущена и со своей диспозиции я практически не могу рассмотреть ее лица.

Женщина в грязном халате одной рукой поддерживает ее под руку, а другой пытается удержать дверь, норовящую захлопнуться под силой сжатия старой скрипучей пружины. Наконец «грязному халату» удается подвести старушку к стулу и усадить на него. Несколько секунд она взирает на плоды своих усилий и, признав для себя качество выполненной работы удовлетворительным, тут же исчезает за дверью.

Подхожу ближе и практически равняюсь с крыльцом. Отсюда я уже вижу лучше, все так же наклоненную старушечью голову в простом платке, завязанном под подбородком, и могу разглядеть черты лица. Но почему-то в глаза сразу же кидаются ее , сложенные на коленях, руки. Они не похожи на женские. Толстые костлявые пальцы сомкнуты, а под их ногтями видны тонкие черные полосы, по-видимому, грязи. Темная, сморщенная кожа на них, кажется просто наброшенной на кости. Не представляю, что может делать этот практически полностью беспомощный человек сейчас, но прекрасно понимаю, что за десятки лет своей жизни эти руки потрудились тяжело и немало.

Любой бы прохожий, глядя на эту старушку, подумал, что она спит на своем таком же старом, как и она сама, стуле. Я же вижу, что глаза ее открыты. Когда-то они были голубыми или по крайней мере светлыми, но годы выбелили их, не оставив и следа от прежней яркости цвета. Эти глаза смотрят в одну точку. В них нет ничего: ни печали, ни радости, ни тоски, ни надежды. В них полное равнодушие и безучастие. Ни запах травы, ни шелест деревьев напротив, ни тепло ласкового солнца - ничто не может возродить в этих глазах блеск жизни. Они погасли и погасли уже давно.

Я смотрю на эту старую женщину как завороженный. "Вот итог! - восклицаю я в душе, - Вот итог страданий, нечеловеческих усилий, любви и боли, борьбы за что-то или кого-то!"

Свершенные и несвершенные планы! Мечты, надежды!.. Уже все позади. Впереди ничего. Пустота - это все, что остается в человеке, когда он, живя, перестает жить. Пустота в душе и в безвольно опущенной голове. Ни эмоций, ни мыслей. Тело просто ждет, когда один из его органов или несколько сразу, окончательно сломавшись, разорвут тонкую нить, еле-еле удерживающую его на плаву существования. Еще немного и нить порвется. Для человека наступит небытие, а для тела – преобразование в перегной. Оцепенение ума и души наконец станет совершенным.  Какой же тогда смысл в этой жизни-борьбе если ты все равно остаешься ни с чем?! Пустота души и безумие разума!

Рождаясь, мы начинаем свой путь к смерти. Получается, что целью любой жизни и есть смерть, хотим ли мы этого или нет, вне зависимости от того, какой смысл ей придаем. Получается что все наши усилия души и разума - суть бессмысленность? Наши переживания бесплодны? А любовь, приносящая столько боли и наслаждения? Она тоже обречена на выцветание без плодов и права на возрождение?

Суета сует...