Олигарх - 1

  Из записок стюардессы международных авиалиний

Полную версию см. на портале Литрес
Елеонский В. Ошибка стюардессы: повесть. М., 2018.

                ***

  Любовное объяснение со вторым пилотом Артемом Ясеневым оказалось до жути романтичным.

  – Тело у тебя как у богини, а мозги куриные, не зря, значит, анекдоты про блондинок.
 
  – Много вы знаете про блондинок!
 
  – Теперь знаю!.. Послушай, Шакурова, мне нужна жена, а не кукла для утех, так что иди своей дорогой или лесом, как тебе удобнее, и не приставай ко мне, улетишь очень далеко.
 
  Фортуне, как видно, доставляет неизбывное удовольствие забавляться со мной, что ж, ничего не поделаешь, а переживать, стенать, молить её я, честно говоря, устала да и не видела теперь в этом никакого смысла.

Наши чаяния не во власти судьбы,
В её власти лишь ставить подножки,
А в ответ на стенания, крики, мольбы
У судьбы обаяние кошки.

  Когда мы ожидали очередной брифинг, я рассказала девочкам анекдот. Наша бригадир Рита Началова делала вид, что читает парижский журнал мод, но я-то понимала, что мегера ловит каждое моё слово. Анекдот был такой.
 
  Сидят юные блондинки-стюардессы в комнате отдыха лётного состава.
 
  – А у Боинга семьсот шестьдесят седьмого модификации 400 ER размах крыла пятьдесят девять целых девять десятых метра, – увлечённо говорит одна, – крейсерская скорость восемьсот пятьдесят один километр в час…
 
  – А мощность каждого из двух двигателей двадцать пять тысяч сто пятьдесят пять лошадиных сил, – живо подхватывает вторая.
 
  – Это, Светик, если в штатном режиме, а в форсированном…
 
  В этот момент в комнату входят красавцы-пилоты, и Светик строго прикладывает палец к губам:
 
  – Тсс, девочки, всё, хватит, говорим только о французских тряпках, слышите, только о тряпках!
 
  Девчонки мои жизнерадостно расхохотались, а Началова скривила свою и без того кислую и щедро напомаженную рожу. Случайно повернув голову, я вдруг увидела задумчивого Артема, он сидел в отдалении, явно прислушивался к тому, что я рассказывала, а я его, дура, не заметила!
 
  От невесёлых мыслей меня отвлек зловещий голос Началовой.
 
  – Ты, Шакурова, я смотрю, продолжаешь упорствовать в своей ереси, думаешь, что умнее всех, ладно, посмотрим. Поверь моему опыту, такие, как ты, в гражданской авиации долго не задерживаются!
 
  Не знаю, что на неё вдруг нашло, звучало устрашающе, и настроение было испорчено ещё до того, как мы оказались в самолете. Отдельные пассажиры, едва войдя в салон, как всегда теребили по разным пустякам и крепко раздражали своей простотой. Я ходила между кресел словно сомнамбула.
 
  Мой коллега Женя Лосев выглядел неважно. Похоже,  он плохо провёл ночь, то есть нарушил главное условие успешного полёта – хорошенько выспаться перед вылетом.
 
  Тем не менее, он держался молодцом, вёл себя так, как будто между нами ничего не произошло, и я снова (в который раз!) восхищалась его особым, глубоко скрытым мужеством.

  Я была убеждена, что Женя рано или поздно разочаруется во мне, а разочарование в таких эффектных особах, как я, всегда ужасно. Следовало непременно оградить мальчика от этого. Жалко превращать его в монстра. Он достоин лучшей участи!
 
  Такую как я любить долго невозможно, поэтому я выйду замуж за того, кого сама полюблю, и буду нести этот крест до конца. Такова была моя судьба, я в этом была просто уверена, словно известная потомственная цыганка мне на ладони нагадала. В действительности никаких цыганок мне было не нужно, я сама себе была цыганка, видела своё будущее как маг в хрустальном шаре и не испытывала по поводу своей судьбы совершенно никаких иллюзий.
 
  С таким настроением я летела в том злополучном рейсе в Пекин. Вскоре меня шокировали пассажиры, однако совсем не так, как раньше.
 
  Во-первых, в салоне было достаточно много пустых кресел. Во-вторых, пассажирами были, либо  коротко подстриженные крепкие подтянутые мужчины средних лет, либо интеллигентные очкарики, зарывшиеся с головой в ворох документов и напрочь забывшие о том, где они вообще находятся.
 
  Кроме того, сразу бросалось в глаза, что в своей массе они какие-то немного странные. Пассажиры обычно попадаются в основном беспокойные, надоедливые, не очень вежливые и глупые.
 
  В этот раз пассажиры большей своей частью были улыбчивыми, спокойными, сдержанными, чрезвычайно вежливыми и умными. Им ничего было не надо, даже воды, и они ничего не боялись, ни гула механизма уборки шасси (что это?), ни странных звуков в двигателях (а они не остановятся?), ни трясущихся в иллюминаторах крыльев (а они не отвалятся?).
 
  Даже когда нас стало сильно колбасить над Тянь Шанем, – мы попали в зону сильной турбулентности, и Глебов никак не мог нащупать курс, который вывел бы наш аэробус из неё, – они не проявили ни малейших признаков тревоги.
 
  Я таращила на них глаза так, словно увидела марсиан. Бывает же такое!
 
  Правда, моё замешательство продолжалось недолго. Женя минут двадцать с удовольствием наблюдал за моей реакцией, а потом не выдержал и тихонько шепнул на ухо:
 
  – Это свита.
 
  – Хм, свита, а где король?

  – Загляни в салон первого класса, увидишь.
 
  Да какие проблемы! Я пошла, осторожно отогнула занавеску и заглянула. Там, словно арабский шейх в своем личном самолете, спиной ко мне непринуждённо развалился человек с растрепанной седеющей шевелюрой вольного художника. Он расположился в огромном кожаном кресле перед внушительным столиком, который ломился от выпивки и закуски. Кроме него, никого из пассажиров в салоне не было.
 
  Началова, прежде чем что-то спросить, садилась на корточки, словно дрессированная собачка, – VIP-клиент не должен смотреть на бортпроводника снизу вверх, – и противно лебезила перед ним. Наши девчонки носились, как угорелые, только успевали таскать коньяк и деликатесы – красную икру, крабовое мясо, осетрину, фуагру и еще бог знает что. Как в этого шпунтика всё влезало, не могу сказать. Богатырским телосложением он не отличался, – был довольно мал и заметно щупл.
 
 Когда VIP повернул голову, чтобы прикурить от обалденной зажигалки (в самолетах нашей компании курение строго запрещено!), я разглядела его невзрачный профиль, – выдающийся вперед тонкий, однако довольно длинный нос с горбинкой, недельная седая щетина на впалых щеках и какой-то неживой сухой блеск в стального цвета глазах.
 
  Женя снова наклонился к моему уху.
 
  – Олигарх.
 
  – Какой-такой олигарх?
 
  – Близкий друг нашего главы государства, руководит какой-то то ли топливной, то ли энергетической корпорацией, врать не буду, но то, что он ворочает такими деньжищами, которые нам даже не снились, это совершенно точно!
 
  Мне вдруг стало любопытно, какое я произведу на него впечатление. Женя попытался меня отговорить, но я решительно ступила в салон походкой принцессы Кембриджской. Когда мне что-то втемяшивалось в голову, скалы должны были рухнуть, а океан – раздвинуть воды!
 
  Я, растягивая удовольствие, медленно приблизилась к эксклюзивному пассажиру, по-матерински заботливо склонилась над ним и поймала его рассеянный взгляд, он вяло жевал балык.
 
  – Добрый день, меня зовут Елена Шакурова. Я – бортпроводник. Скажите, каковы ваши впечатления о полёте, есть ли какие-либо пожелания. Не стесняйтесь, мы постараемся всё учесть и, конечно, образцово выполнить!
 
  У олигарха отвисла нижняя губа, он ошарашенно воззрился на меня каким-то странным помертвевшим взглядом. Поразительно! Лицо худое и бледное как у лагерника, мотающего третий срок, а нижняя губа упитанная, жирная и мокрая.
Из полураскрытого рта на меня вдруг хищно глянули острые крысиные зубки.

  – Э, а кто это?!..
 
  – Я вам, кажется, представилась.
 
  – Да я не тебе! – визгливо рявкнул олигарх.
 
  В следующий миг из-за шторки выскочили двое парней, оба плечистые лобастые и совершенно лысые. У них были такие лица, что если бы я встретила их где-нибудь в тёмной подворотне, то наверняка решила бы, что на меня напали профессиональные насильники.
 
  Впечатление было настолько ужасным, что в первую минуту я даже не заметила, что одеты они были, словно клерки офиса, в элегантные строгие черные костюмы. Охранники подхватили меня под белы рученьки, на которые, между прочим, были натянуты умопомрачительные алые лайковые перчатки, и бесцеремонно потащили к выходу из салона.
 
  Я опомнилась и, конечно, как положено принцессе, возмутилась.
 
  – Э, полегче, парни. Чего вы меня лапаете? Я ведь укусить могу!..
 
  В ответ один из них дохнул на меня запахом дорогой жевательной резинки и произнес неожиданно приятным и предельно вежливым голосом.
 
  – Милая девушка, вы нарушаете протокол службы безопасности, к Артуру Оскаровичу нельзя подходить без согласования с нами. Будьте умницей, не надо поднимать шум, угостите нас лучше зелёным чаем.
 
  В общем, я вздохнула с облегчением, когда, наконец, раздалась команда Глебова:
 
  – Экипажу приготовиться!
 
  Самолет начал снижение. Мы проверили, все ли пассажиры пристегнуты, обязательно найдется какой-нибудь баран, желающий то ли выпендриться, чтобы привлечь к себе внимание симпатичной бортпроводницы, то ли продемонстрировать свою крутизну, вредность и наплевательское отношение к своей безопасности и жизни окружающих его людей, которых он, похоже, просто ненавидит.
 
  – Пристегнитесь, пожалуйста!
 
  – А если пристегнусь, вы меня поцелуете?
 
  – Обязательно, но только после успешного приземления, естественно.
 
  – Нет, я хочу сейчас!
 
  – Будете упорствовать, вас вместо поцелуя встретят у трапа наручники.
 
  – Да ладно, я  сам полицейский!
 
  В общем, когда удалось всех уговорить, даже самых крутых в кавычках, мы погрузились в свои кресла и сами пристегнулись к их сиденьям. Всё привычно и знакомо.
 
  По своим внутренним ощущениям и звукам, раздававшимся снаружи, я давно научилась безошибочно определять, когда самолет входит в глиссаду, выпускает шасси и касается колесами взлетно-посадочной полосы.
 
  Древняя старушенция, которая сидела в первом ряду напротив, вся морщинистая, как Баба-яга, однако в целом довольно ухоженная и, я даже сказала бы, репрезентабельная, достала из карманчика своей модной кофточки из ангоры зеркальце и принялась прихорашиваться, подводить тени под свои выцветшие глаза, которые, кажется, видели ещё царские балы Санкт-Петербуга.
 
  Фу-ты, ну-ты! Девушке под сто лет, а она туда же.
 
  Я едва сдержалась, чтобы не прыснуть со смеху. Она заметила мою реакцию и обиженно поджала свои нездоровые сиреневые губы.
 
  В этот момент самолет вошёл в глиссаду. В животе запорхали бабочки, так обычно бывает, потому что во время глиссады те, кто находится в самолете, могут временами испытывать легкое состояние невесомости.
 
  Всё шло в штатном режиме. Ещё немного, и колеса коснутся бетонки.
 
  Вдруг моей старухе сделалось плохо. Не знаю, что на нее повлияло, – чувствительность к перемене места, изменение давления при посадке, утомление от дальнего беспосадочного перелета или то, что я испортила ей настроение.
 
  Моя реакция была совершенно непроизвольной. Теперь я очень жалела, что не сумела сдержаться, и она её заметила. Почему я вечно сую нос не в свои дела и оцениваю, причем делаю так, что все замечают! Прихорашивается как юная леди весьма пожилая пассажирка. Да ради бога!
 
  Думать надо, Лена, о своих обязанностях, ан нет, Лена опять вляпалась. Я поклялась себе отныне смотреть на все чудачества пассажиров холодно и бесстрастно, словно мраморная безрукая статуя Афины Парфенос в Лувре.

Продолжение см. Олигарх - 2.