Фронтовые монологи. Встречи и расставания

Фронтовые монологи. Встречи и расставания.

Назар Шохин

В Торонто жизнь пришлось начинать практически с нуля. В городе вблизи озера и залива было влажно. Прямые улицы, рассеченные квадратами кварталов, метрополитен – все, казалось, подчинено зарабатыванию денег.
Сравнительно быстро мне удалось получить место помощника прораба на стройке: в жизни, совсем по Хемингуэю, оказалось не так уж трудно устроиться, когда нечего терять.

Пришлось вживаться в абсолютно новую христианско-иудейскую реальность. Я уже, похоже, нашел в Торонто Льва Евсеевича, который как будто бы осел на Баттерст-стрит с ее похожими на советские гастрономами, книжными магазинами, магазинами одежды и ресторанами.
Дочь бывшего букиниста, открывшая мне дверь, сообщила однако о недавней смерти отца, а день спустя согласилась показать его могилу на еврейском кладбище со строгими аллеями и торжественными в своей суровости елями.

Как мусульманин, я, как оказалось, не был одинок. Так, однажды я случайно забрел в ресторан, где крутили записи песен из советских кинофильмов, но он оказался дорогим, то есть, что называется, не по карману. Здесь я услышал диалог вполне себе милой, но необычной пожилой пары. Одеты были оба модно, по-западному, но разрез глаз выдавал их монголоидное происхождение. И говорили они… по-узбекски. И я решил вступить в разговор. Несколько приветственных слов и традиционных вопросов – и старик, поняв безысходность положения земляка, заплатил за меня, оставил свою визитку, после чего супруги, посовещавшись, пригласили меня на ужин.

Двухъярусный дом канадских бухарцев – очень далеко от Баттерст-стрит – стоял на просторной лужайке, для эмигрантов это было просто роскошно. Этакий маленький, уютный рай на чужбине для везучих и удачливых. Меня уже ждали хозяин в золотошвейном халате и хозяйка в атласном платье. Вскоре на дастархане появился плов: родная пища воспринималась здесь как-то по-особенному. Я рассчитывал погостить всего час, однако беседа затянулась.

Старики жадно выспрашивали буквально все про родную Бухару – про улочки, старинные дома, их прежних и нынешних владельцев, парк, родственников и знакомых, даже про старые городские карагачи. Я с трудом ворошил свою изрядно оскудевшую память, а супруги жадно ловили каждое мое слово, задавая вопрос за вопросом. Выяснилось, что родины они не видели уже полвека, с самой войны.

Нахлынувшая ностальгия светлых чувств не пробудила. «Встретились два дезертира одной славной армии – старый офицер выигранной войны и молодой офицер войны проигранной, оба с живой памятью о матери, детстве и юности, оба не желавшие вернуться в родную нищету, оба без всякой надежды хотя бы погостить на родине», – подумалось мне тогда.
 
Затем были день рождения старушки в дорогом ресторане со столом на три персоны, танцы без радости в глазах, пятничный молебен в местной мечети, где лицо старика омрачилось смертельной тоской… Прощание «до завтра» было слишком долгим. А потом… два тела, свисающих на веревке, закрепленной на перекладине потолка… И никакой предсмертной записки…
 
Я не считал себя убийцей, который довел стариков до самоубийства – этого самого страшного для мусульман греха. Но меня охватил страх за будущее, опасение, что жизнь моя за океаном будет равносильна длительному, горькому самоубийству – своего рода дезертирству дезертирства, тому самому отрицанию отрицания, от которого я бежал.

«…Умирать надо либо в бою, либо через пулю в лоб», – писал мой литературный гуру, а старик, утративший силы бороться, получается, трус?..

…Вспомнился эпизод из романа Хемингуэя, когда жандармерия выхватывает из толпы, бегущей вместе с отступающей армией, старых заслуженных офицеров, у которых не было возможности не отступать, и расстреливает…

Новый Свет (Торонто). - 2022. - №4(38).

Снимок: район Торонто.