Казахи и Православие

Нельзя быть зацикленным исключительно на научно-фантастических сериалах – но если очень хочется, и если уже к этому привык, то что же с этим поделаешь. Но мозги из-за этого начинают плавиться. Третьего дня я обнаружил, что когда иду по улице - то подсознательно ищу связи между домами и заборами – один к одному, многие к одному, многие ко многим, двунаправленные или однонаправленные… При виде заправки - задумался над этой новой сущностью и тем, какие  у неё есть атрибуты для связи с заборами и домами.
 
Переработал, бывает.

Но фантастические сериалы коварнее.
 
Я раскрутил свою хозяйку атеистку сходить на Рождество в церковь. Мы пошли в Софийский собор. По дороге я внимательно слушал её размышления о:

1. неприемлемости коммерциализации объектов культа;
2. ваши чудеса - это бред;
3. о  том, что она никогда не исповедовалась, и не понимает, чего она такого особенного натворила;
4. что наше представления про ад, чистилище и рай – это набор глупостей;
5. а наш обычай есть плоть и пить кровь своего Бога - выглядит чудовищно и страшно.

На это я возразил, что негоже слишком буквально относиться к вещам, имеющим метафорическое значение, что жизнь без щепотки иррациональности теряет вкус, а если она боится есть плоть Иисуса и пить его кровь – то достаточно попробовать пару раз – и втянешься. Тем более, что ничего такого уж слишком ужасного в этом нет. Процесс пресуществления, пусть и скрыт от глаз прихожан, не ошарашит никакими новыми открытиями, даже если будет записан на скрытую камеру. А гигиенические несообразности, связанные с эпидемическими требованиями в свете страшилок о новом приходе ковида – которого, как мы удостоверились в прошлый раз, не существует, - всего лишь являются инструментом для приведения собственной иммунной системы в боевой порядок. Иммунная система чахнет, если не подвергается нападкам соборности. Поэтому в Боге мы сильнее, а без него – слабы и разобщены.

Мы шли по городу в направлении церкви, погода была прекрасная, я почувствовал себя ещё более прекрасной принцессой, и воодушевлённо ринулся защищать христианство дальше.

- Идея пресуществления воды в вино, вина в кровь, хлеба в плоть либо в большее количество хлеба, а одной рыбы в множество рыб - всего-лишь красочный повод задуматься о функциональности предметов окружающего мира. В них нет ничего сущностного. Они - функция – то есть, некая оболочка, свойства которой меняются при помещении в неё новой переменной. Христианство просто подчёркивает, что наш мир – это оболочка, в которую может быть помещено всё что угодно. Вода – может быть вином, хлеб – человеческой плотью, многое – одним, а одно – многим. Это развивает фантазию, делает жизнь красочнее и интереснее. Даже идея о непорочном зачатии – надолго обогнала своё время. Она заставляла и заставляет задуматься о важности и сложности подтверждения истинности событий, происходящих в человеческой жизни. Она явилась предпосылкой развития криптографии и появления ключей шифрования – сделавших невозможным подделку жизненно важных транзакций и утверждений. Если вы сомневаетесь в непорочности зачатия Иисуса или в его воскрешении – то, благодаря непрестанным размышлениям об этом, мы сейчас живём в мире, в котором любое другое жизненно важное для нашей повседневной жизни событие, может быть верифицировано исчерпывающим образом. 

Тут я, честно сказать, сам не понял, что имел в виду. Не всегда удаётся выразить мысль до конца, если приходится импровизировать, а в начале предложения нет ни малейшего понимания, что будет в его конце.

Моя хозяйка посмотрела на меня с сочувствуем, уточнила, правильно ли она поняла, что я сейчас разговаривал именно с ней – а не с кем-то, кто в неё, по моему мнению, вселился?

- А твоё недовольство коммерциализацией, - продолжил я, не обращая внимание на её сарказм, - всего лишь отражает непонимание сути процессов, происходящих в церкви.

Я остановился, закрыл глаза, и отключился на короткое время:

<<Система распределения денежных потоков внутри Православной Церкви, также как и в любой другой, зависит от ряда негласных обычаев, скрытых от глаз непосвященных. Бытует частое заблуждение, будто основные средства наша церковь выкачивает из карманов прихожан через продажу свечной утвари. Претензии неофитов к этой стороне церковного заработка, и всего подобного, всего лишь отражают их полную неосведомленность. В действительности, основным источником дохода церковных приходов, расположенных в крупных городах и районных центрах, являются молебны. Именно эти обряды влияют на поддержание и сохранение общественных структур власти. Нельзя недооценивать людей, в силу разных причин исторического характера получивших уникальное право на прямое общение с миром потусторонних сил. Именно они решают – кому жить, а кому - нет. Для обычного прихожанина молебен представляет из себя нечто исключительно позитивное, - в нём можно просить только чего-нибудь хорошего для живых, и для мёртвых. Но существует так называемый чёрный молебен, право совершения которого предоставляется избранному кругу лиц, обычно именуемых чёрным священством. Благодаря усилиям церковной пропаганды, под черным священством или монашеством принято подразумевать некий круг лиц, духовно отрешивших себя от искусов мирской жизни, отказавшихся от брака, частной собственности и тому подобного. В действительности, это обычные церковные чиновники, которым разрешено совершать черный молебен, а  прочие известные требования, которые обычно принято предъявлять к некоторым из них, являются своего рода страховкой того, что получаемые средства не будут использоваться нецелевым образом. Именно в чёрном молебне крутятся основные денежные потоки, ибо через него выполняются заказы на ротацию кадрового состава органов общественного управления на всех уровнях и ветвях государственной власти.>>

Перед моими глазами замерцали непонятные радужные круги. Голова немного кружилась. Я почувствовал, что меня кто-то дёргает за рукав куртки. Открыв глаза я убедился, что по-прежнему стою – точнее иду - по дороге к церкви вместе со своей хозяйкой.

Она заметила, осторожно заглядывая в мои глаза, что никогда ничего не слышала про чёрный молебен, и переспросила, неужели это правда?

Я пожал плечами и ничего не ответил. В голове стоял неприятный шум, и вообще на душе стало  как-то мутновато.

Мы зашли в Софийский храм. Я оглянулся по сторонам в поисках лотка где купить свечки, но вспомнил, что в Алмате в самих храмах сделки купли-продажи не осуществляются. В отличие от Московских. Здесь в Алмате свечки покупаются в отдельных пристройках, которые обычно снаружи храма. Я зашел  в такую и встал в очередь. Женщина передо мной озадачила продавщицу сложной проблемой – она просила подать молебен о здравии младенца – ему уже две недели, уточнила она, -  но у него еще не было имени – потому что родители никак не могут определиться, какое имя дать ребёнку. Продавщица уставилась на неё в растерянности. Как и я. “Как же это можно разрешить, - подумал я, - если внешний контекст фильтра пуст, а внутреннего нет. В этой ситуации нет никакой возможности тем кто снаружи понять, о ком, из тех кто внутри, идёт речь… Никакая из известных мне связей не поможет. Можно, конечно, прикрутить какой-то локальный индекс  - и присваивать ребёнку без имени временное системное имя – но при большом количестве записей такой костыль вряд ли будет работать стабильно. Да и монахи не согласятся молится по алиасам, которые потом рефакторить, – можно, конечно, добавить новый атрибут с указанием момента присвоения имени…”

- Давайте я просто запишу о здравии его Мамы такой-то со чада? - предложила продавщица.

Мы все в очереди облегчённо выдохнули.

Мы с хозяйкой купили по две свечки – одну за здравие, другую за упокой, – как я её проинструктировал, - и пошли в храм.

Время было обеденное, служба давно кончилась. Я поставил свечки, перекрестился – и тут меня опять накрыло фантастическими сериалами.

Покачиваясь, я вышел на воздух и сел на скамейку напротив входа. День был восхитительный – свежий и тёплый, хоть и зимний, где-то далеко в Москве брат завидовал мои плюс восьми – а я смеялся над его минус двадцатью пятью. Свечки продолжали стоять в храме – одна за упокой, другая за здравие – я поставил её перед иконой Серафима Саровского.

Свечки – это боты. Продолжал размышлять я. Нужда в свечках существуют только потому, что иногда необходимо по какой-то причине заменить своё личное присутствие своим техническим двойником. Свечки – это наши перифералы – личные предстоятели перед престолом Божиим. Пока мы сидим – они стоят и горят, выполняя за нас необходимую работу. Есть свечки – они очень дорогие – которые могут гореть хоть сто лет. Каждому христианину нужны всего две свечки – одна за упокой, другая о здравии, – они будут гореть в течение всей его жизни, восполняя факт его физического отсутствия – если такое случится по слабости ли, по неверию ли…

- Держи! – радостно крикнула хозяйка, протягивая мне журнал “СВЕТ ПРАВОСЛАВИЯ В КАЗАХСТАНЕ”.

Я с радостью схватил этот журнальчик и принялся читать.

В прошлый раз это не кончилось почти ничем хорошим.

Мы пришли с женой на праздник – Пасха это была наверное – в храм в Ясенево, и я стал читать местную газету. Я быстро понял, что читать мужиков крайне тяжело – мужики всё время выёбываются, чтобы показаться мудрыми и какими-то поучительными. Конечно не все, иногда можно встретить что-нибудь спокойное, но это рулетка. А вот всё что пишут женщины можно читать с удовольствием. Есть, конечно, свои особенности – газета была достаточно толстой, чтобы я их мог углядеть. Раза в три больше этого Казахского журнала. Примерно на каждом третьем развороте была статья про Патриарха Кирилла – то храм какой откроет, то выступит с обращением на форуме, то еще чего. На середине газеты я даже загадал – не заглядывая в конец – сколько примерно еще статей про патриарха там должно появится – и оказался прав. Не знаю, о чём это говорит – то ли о том, что у него дела пошли не ахти как, то ли это порядок такой заведён.

Из всех противных мужицких словоизлияний – одно повопление выделялось особой мерзотностью. Его содержание сводилось к простому утверждению – хохлы всегда были мудаками, мы их предупреждали, разговаривать теперь не с кем и не о чем, мы всё делаем правильно, потому что иначе нельзя. Вот и вся мысль. Но расписано это было – в отличие от других повоплений в том же ключе - с эдакими клерикально-образными, почтенно-служительными оборотами речи, высокодуховно вопрошающе-обращательными к почтенному приходу церковному… Пошлое тошнилово церковно-советской вязью. Бяка.  Читаю я и думаю – сколько ж ты сука такая в чинной рясе - с собой в ад утащишь народа. Кошмар.

Ну я жене протягиваю газету – и говорю – вот этого урода не читай, а вот эту статью – там была другая хорошая и интересная – читай.

Ну конечно она сначала прошлась по говну.

Приезжаем на дачу – жена с пожилой соседкой встретилась – делится новостями – так эта соседка начинает ей рассказывать, что у них в Ясенево появился светоч духовный, мысли православной промыслитель – они теперь все к нему ходят на проповеди и книжки его читают – и как же его зовут – а вот как его зовут. Как-как? Вот так. Да он же мудак конченый? – удивляется моя жена. И стоят они так с соседкой, смотрят друг на друга, и думают – о чём же дальше поговорить.

И зачем мне этот хер поганый на глаза попался. И газета была толстая – всякого прочего говна там тоже было достаточно, чего я именно на этом остановился… ужас. А главное - зачем. Теперь вот и с соседкой не о чем поговорить.

А вот “Cвет православия в Казахстане” – другое дело.

- Вот смотри, - говорю я хозяйке, - тут написано “Церковь учит, что в таинстве крещения человеку прощаются все грехи предыдущей жизни”. Это лишний раз подтверждает, что твоё понимание загробного существования христианских душ ошибочно. Рай – это не более чем хаб, сортировочная станция. Он не является целью – он является этапом пути, промежуточной остановкой. Попавшие в рай возвращаются на землю, дабы творить дела любви и добра. Чтобы попасть в рай – это нужно, безусловно, заслужить – поскольку право перерождения не может даваться закоренелому мудаку. Но благодаря этому мир становиться лучше – количество праведников в нём неизменно растёт, а объем насилия и зла неуклонно падает. Только православные христиане способны познать эту истину. То, что в таинстве крещения человеку прощаются все грехи предыдущей жизни, лишь подчёркивает стремление нашей Церкви дать возможность перерождения даже не полному праведнику, и говорит о том, что чиновники загробного царства пропускают через райские врата даже тех, кто – по формальным признакам – и не заслуживает нового перерождения в человеческом облике. Они проявляют к ним милость. Пусть ты двоечник – главное, чтобы ты был способен меняться.

- Ты хочешь сказать, что православная церковь топит за перерождение?

- А твоё возмущение таинством причастия тем более говорит о полном непонимании происходящего. Это не мы едим плоть и кровь нашего Бога – это Он проникает в нас, и в этот момент мы становимся сосудами благодати и творим чудеса, потому что мы не более чем перифералы, чей жизненный смысл реализуется только в тот момент, когда им овладевает Высшее Существо. Не каждый сосуд достоин этой благодати. Ты должна исповедаться, чтобы стать достойной и обрести смысл.

Я встал со скамейки, размахивая руками, и опять отключился.

<<Существует заблуждение, будто таинство исповеди позволяет человеку как-бы избавиться от совершённых грехов. Мол, совершил что-то плохое – поди исповедуйся – и всё – после этого ты уже и не виноват ни в чем. Слова избавление, отпущение, прощение по недоразумению ассоциируются с неким уходом от ответственности за совершённые злодеяния. В действительности, ни с кого никакая ответственность не снимается ни во время исповеди, ни после неё. В этом смысле, даже если бы церковь предоставляла прихожанину сертификат с перечнем отпущенных грехов, это бумажка была бы абсолютно бесполезна – за исключением ситуаций, требующих вмешательства и контроля светских органов по борьбе с преступностью и бандитизмом. Смысл исповеди не в том, чтобы от чего-то избавить или снять с души камень,  - а в том, чтобы подтолкнуть человека измениться к лучшему. Способность меняться на протяжении всей своей жизни – отказываться от дурных привычек, взглядов, плохого поведения – пожалуй, самое сложное и недостижимое из всего, что от нас можно потребовать. Мы не любим меняться, тем более после сорока.  Церковь не интересует, где и сколько вы подворовываете, кого убили или трахнули, – её забота – наше духовное развитие, то есть – способность меняться. Таинство исповеди – всего лишь напоминание о том, что человеку необходимо меняться, желательно к лучшему. Конечно, в зависимости от изменения политической ситуации и исторического контекста, “лучшее” всегда можно трактовать конъюнктурным образом – но это не делает ущербным сам инструмент, подталкивающий человека к изменению.>>