Человек и общество в эпоху бедствий

Человек и общество в эпоху бедствий
«Пожар второй мировой войны и другие катастрофические события не удивили меня. С конца 1920-х годов в своих лекциях в "Социологии революции", "Социальной мобильности" и особенно в "Динамике" я предсказывал их в общих чертах и неоднократно предостерегал беспечно веселящееся, оптимистичное и декадентствующее бездуховное общество Запада о неминуемых войнах, кровавых революциях, разрушениях, обнищании и пробуждении в человеке зверя. Мой диагноз и предупреждения были в то время "гласом вопиющего в пустыне". Многие коллеги, студенты и критики называли эти предсказания "бредом сумасшедшего" и "полной чушью". Когда разразилась вторая мировая война, кое-кто из них говорил мне: "Черт возьми! Вы оказались правы!"
Точность предсказаний не обрадовала меня, наоборот, эти катастрофы повергли меня в уныние и заставили острее ощутить трагичность человеческой жизни, в чем я уже имел возможность убедиться ранее на собственном опыте. Понимая, что потребуется определенное время и известные усилия для облегчения страданий и преодоления "мерзости запустения", вызванного войной, я сознательно продолжал свои исследования и писал научные работы, полагая это лучшим противоядием от моего депрессивного состояния. Война и другие катастрофические события подвигли меня на изучение схожего влияния голода, эпидемий, кровавых революций и войн на ментальность и поведение людей, охваченных этими бедствиями, на экономику, политику и институт семьи, на социальную мобильность людей, их нравственность, веру, эстетические интересы и творческие способности. Результаты исследования были опубликованы в книге "Человек и общество в эпоху бедствий". Сформулировав общие закономерности во всех исследованных областях общественной жизни, в том числе "закон религиозной и нравственной поляризации" и "общее правило усиления военизации социальной жизни правительством при возникновении катастрофических ситуаций", я хотел показать, какие изменения ждут нас впереди.
К несчастью, слишком мало простых людей услышали эти предупреждения. Большинство, ведомое невежественными политиками и эгоистичной властной элитой, едва ли обратило внимание на них. Действия их по-прежнему безнадежно глупы: вместо предотвращения катастроф они увеличивают вероятность возникновения бедствий. Не считаясь с миллионами человеческих жизней, потерянных напрасно в мировых войнах и прочих военных конфликтах и революциях, умерших от голода и эпидемий; несмотря на гигантскую растрату природных ресурсов и национального богатства, эти слепые пастыри слепого человеческого стада не дали людям ни прочного мира, ни реальной безопасности, ни истинной свободы. Не создали они и справедливого, гармоничного и благородного общественного устройства. Вместо этого они высвободили гибельные силы - ненависть, массовые убийства, всеобщее помешательство, тиранию, - и поставили человечество на грань апокалиптического самоуничтожения».
Питирим Александрович Сорокин. Дальняя дорога: Автобиография
http://www.golubinski.ru/socrates/pitirim/12.html
Питирим Сорокин
Человек и общество в эпоху бедствий:
(Влияния войны, революции, голода, эпидемии на интеллект и поведение человека, социальную организацию и жизнь)
Перевод с английского и примечания В.В. Сапова
Московский государственный университет. Социологический факультет
Серия: Собрание сочинений Питирима Сорокина Место издания: СПб.: Изд. дом «Мiръ» 2012, 336с.,
http://mir.atropos.spb.ru/node/56
Книга П.А. Сорокина «Человек и общество в условиях бедствий» (Sorokin P. Man and Society in Calamity. New York, 1968 - первое издание - 1942) во многом носит итоговый характер, поскольку содержит в себе резюме почти 25-летних исследований и размышлений автора о социальных катастрофах («четырех монстрах», по образному выражению П.А. Сорокина), современником и очевидцем которых ему довелось быть. Эти «четыре монстра» суть войны, революции, голод и эпидемии. О голоде и революции Сорокин написал специальные монографии (Сорокин П.А. Голод как фактор. М., 2003; Sorokin P. Sociology of Revolution), войнам посвящена значительная часть третьего тома «Социальной и культурной динамики», пожалуй, только эпидемии остались, так сказать, бесхозными, но и это отнюдь не случайно: эпидемии по большей части являются вечными спутниками трех остальных «монстров» и самостоятельной роли в современном мире, наверное, уже не играют. Не случайно Сорокин, когда речь заходит об эпидемиях, ссылается по большей части на исторические хроники и даже на литературные произведения: «Декамерон» Боккаччо, «Дневник чумного города» Дефо и т.д.
…социологический анализ войн, революций, голода и эпидемий позволил Сорокину высказать о них немало новых и оригинальных суждений. А две закономерности, которые он обнаруживает в ходе анализа «четырех монстров», можно было бы назвать «законами Питирима Сорокина»
…Итак: все революции, все войны, все преступления, все насилия, вся несправедливость — все это происходит потому, что люди сами хотят всего этого. К сожалению, отмечает Сорокин, «пока люди таковы, каковы они есть, катастрофы являются великими воспитателями человечества». Отсюда первая закономерность: закон поляризации. В любом социальном бедствии люди разделяются на «святых» и «грешников», на тех, кто бескорыстно и самоотверженно приносит себя в жертву, и тех, кто на этом бедствии наживается. Другая закономерность: закон обратной селекции. Каждый из «монстров» убивает лучших, оставляя худших. Самый серьезный счет, который Сорокин предъявляет войнам и революциям, состоит в том, что они не просто уменьшают количество населения, но и ухудшают его качество, происходит напрасная трата генофонда нации. То же самое можно сказать о голоде и об эпидемиях, хотя применительно к этим «монстрам» действие обратной селекции не так очевидно. На войне лучшие первыми бросаются в атаку, уходят добровольцами и гибнут — и это понятно. Но во время голода или чумы Смерть машет своей косой словно бы вслепую: при чем здесь лучшие или худшие? Сорокин отвечает на этот вопрос подробно. Во время чумы одни так боятся заразиться, что рвут все связи с самыми близкими людьми и бегут куда подальше, другие же самоотверженно, с риском для собственной жизни, помогают совершенно чужим для них людям. Шансов спастись у одних явно больше, чем у других. И так — везде и во всем.
Книга заканчивается «взглядом в будущее»: в 18 пунктах Сорокин подводит окончательные итоги и дает свои, наиболее эффективные, на его взгляд, рецепты борьбы с «монстрами». Мы не будем их здесь перечислять и анализировать по той простой причине, что еще через полтора десятка лет Сорокин откроет для себя самое лучшее средство этой борьбы — Любовь, понимаемая в самом широком смысле: от Эроса до обычной, «простой» солидарности. Этой теме Сорокин посвятит последние десять лет своей жизни, тесно связанные с основанным им Гарвардским центром по изучению творческого альтруизма, но это уже другая история и другая книга...В.В. Сапов
***
Предисловие
Мы живем и действуем в эпоху великих бедствий. Войны и революции, голод и эпидемии опять бесчинствуют на нашей планете. Опять они собирают свою кровавую дань со страдающего человечества. Опять они оказывают влияние на каждый момент нашего существования: на наши умственные способности и поведение, на нашу общественную жизнь и культурные процессы. Как падший демон, они отбрасывают свою тень на каждую нашу мысль, на каждое действие, которое мы совершаем. В этой книге предпринята попытка описать воздействия, которые оказывают эти бедствия на процесс мышления, поведение, социальную организацию и культурную жизнь испытывающего их населения. Каким образом голод и эпидемия, война и революция изменяют наше мышление и поведение, нашу социальную и культурную жизнь? До какой степени они преуспевают в этом и когда и почему они оказываются менее эффективными? В чем причины этих бедствий и как можно с ними бороться? В книге, посвященной преимущественно этим проблемам, предпринимается попытка дать не подробное описание всех уникальных воздействий того или иного бедствия, а рассмотреть типичные воздействия голода и эпидемии, войны и революции, которые постоянно сопровождают все крупные катастрофы такого рода. Говоря академическим языком, мы попытаемся здесь сформулировать основные закономерности, регулярно проявлявшиеся во время подобных бедствий.
Книга начинается с краткой характеристики влияния бедствий на элементарные умственные процессы и интеллектуальную деятельность в целом, затем идет анализ их типичных воздействий на человеческое поведение и процессы жизнедеятельности: смертность, рождаемость, заключение браков. Далее рассматривается то, как бедствия изменяют экономическую, политическую и социальную организации, как они влияют на социальную миграцию и мобильность, на этическую и религиозную, научную и художественную, философскую и идеологическую активность общества. В последней части речь идет о причинах бедствий и способах эффективной борьбы с ними. Заканчивается книга кратким анализом кризиса нашего века в свете полученных результатов.
От сравнительно простых проблем, о которых говорится в первых главах, исследование постепенно переходит ко все более сложным и значительным проблемам теоретического знания и практического поведения. В последних трех частях книги обобщения и выводы поднимаются на уровень самых общих индуктивных обобщений социальной науки, проливая значительный свет на фундаментальные изменения в области социальной структуры и мобильности, этики и религии, науки и изящных искусств. Здесь социология бедствий превращается в общую социологию, так же как и в индуктивную философию истории. Один из ее выводов состоит в том, что бедствия не являются исключительно злом: наряду с разрушительными и пагубными функциями они играют и конструктивную положительную роль в истории культуры и творческой деятельности людей. Пока люди таковы, каковы они есть, катастрофы являются великими воспитателями человечества…Питирим Сорокин 1942
***
Предварительные замечания
Историческая судьба любого общества складывается так, что периоды его сравнительного благополучия и периоды бедствий постоянно сменяют друг друга. В какой-то определенный период общество наслаждается миром, порядком, процветанием и отсутствием явных катастроф. В другой период его жизнь омрачается бедствиями, которые по отдельности или все вместе обрушиваются на него и разрушают его прежнее благополучие. Рано или поздно эта катастрофическая фаза сменяется новым периодом процветания, который, в свою очередь, сменяется следующим периодом бедствия. И так это чередование происходит в течение всей истории изучаемого общества. Относительная длительность каждого из этих отрезков исторического пути у разных обществ разная. То эпоха благоденствия длиннее катастрофической, то более длительной оказывается фаза бедствий. Исторический путь некоторых обществ состоит преимущественно из периодов процветания, прерываемых изредка некоторыми порциями страдания. Путь, которым идут другие общества, состоит главным образом из мрачных отрезков, и лишь изредка попадаются на нем короткие участки «хороших тротуаров». Из многочисленных и разнообразных бедствий, которые обрушиваются на род человеческий, четыре бедствия, вероятно, случаются чаще всего и являются самыми разрушительными и страшными и вместе с тем наиболее поучительными и значительными, а именно — война и революция, голод и эпидемия. Эти четыре монстра и являются предметом настоящего исследования в аспекте их воздействия на наши мысли и поведение, на нашу социальную организацию и культурную жизнь. Поставив перед собой такую задачу, начнем с изучения их влияния на наши основные умственные процессы, а затем перейдем к их воздействиям на наше поведение, социальную организацию и культуру.
Прежде чем приступить к анализу того, как изменяются наши эмоции и аффекты под влиянием бедствий, мне хотелось бы обратить особое внимание на принцип разнообразия и поляризации этих воздействий на разные части населения. Принцип этот означает, что воздействия данного бедствия на тех или иных индивидов, на те или иные группы рассматриваемого общества на самом деле неодинаковы, а зачастую и противоположны, поскольку индивиды и группы отличаются друг от друга и в биологическом, и в социально-психологическом отношениях. Так, например, человек, обладающий иммунитетом к данному заболеванию, естественно, переносит его иначе, чем тот, кто таким иммунитетом не обладает. Смелый и высоконравственный человек ведет себя на поле боя совсем иначе, чем тот, у кого смелости мало и не все в порядке с моралью. Один становится подобным хорошо закаленной стали — нравственным героем, — тогда как другой превращается в труса, истерика или преступника. Это разнообразие и поляризация воздействий одного и того же бедствия неизбежно следует еще и из того обстоятельства, что не все члены общества в одинаковой степени испытывают на себе опасности и лишения, которые оно с собой несет. Даже во время войны, как правило, только часть населения непосредственно подвергается смертельной опасности и испытывает серьезные лишения. Остальное население испытывает их в меньшей степени, а некоторые группы почти и вовсе их не ощущают. И во время вспышек массового голода не все страдают одинаково: одни умирают от голода, другие страдают от него меньше, а кое-кто питается довольно прилично и даже наживается на чужой трагедии. Короче говоря, благодаря биологическим и социально-психологическим различиям и неравномерному воздействию того или иного бедствия, некоторые люди ведут себя как настоящие герои, а другие как преступники и негодяи; одни становятся людьми глубоко религиозными, другие — атеистами. Впоследствии мы более подробно рассмотрим этот закон разнообразия и поляризации воздействий, оказываемых бедствием…
***

Расстройство эмоциональной жизни во время войн и революций

Здесь мы должны провести различие между всем населением и теми, кто непосредственно подвергается опасности смерти, ранения или других увечий. Солдаты на поле брани, революционеры и контрреволюционеры, у которых есть шанс столкнуться с карательным отрядом, угодить на гильотину или на виселицу и т.п., — вот кто непосредственно испытывает самую серьезную опасность. Отсюда страх как всепроникающее и преобладающее чувство в их психологии. Будучи одной из самых мучительных и сильных эмоций, страх глубоко изменяет эмоциональную жизнь этих групп и разрушает ее. Многие ему поддаются; другие противостоят ему под нажимом таких контрсил, как чувство долга, смелость, стыд, опасение получить пулю в спину. Но даже и они пребывают между молотом страха и наковальней контрсил. В результате даже у самых смелых людей наблюдается из ряда вон выходящая, высоконапряженная эмоциональность. Изучение записок, воспоминаний и других свидетельств тех, кто лично принимал участие в международной или гражданской войне или же сталкивался с угрозой расстрела во время революции, не оставляет никаких сомнений в том, что во всех этих ситуациях главную роль играло чувство страха. Это четко установлено, например, К. Клаузевицем в его знаменитой книге «О войне»: «Бой порождает стихию опасности, в которой все виды военной деятельности пребывают как рыбы в воде, как птицы в воздухе. Непосредственным отражением опасности является стремление избежать ее, а при неисполнимости последнего — страх и ужас». Только благодаря чрезвычайно мощным контрсилам можно как-то нейтрализовать страх. Великий русский генерал Скобелев, прославившийся не только своими победами, но и своим личным мужеством на поле брани, когда один друг спросил его, не боялся ли он быть убитым, ответил: «Нет людей, которые не боялись бы смерти; а если тебе кто скажет, что не боится, — плюнь тому в глаза; он лжет. И я точно так же не меньше других боюсь смерти. Но есть люди, кои имеют достаточно силы воли этого не показывать, тогда как другие не могут удержаться и бегут перед страхом смерти. Я имею силу воли не показывать, что я боюсь; но зато внутренняя борьба страшная, и она ежеминутно отражается на сердце». Эти слова генерала Скобелева прекрасно передают то чудовищное напряжение и ту чрезмерную цену, какой расплачивается за него организм тех, кто не поддается страху перед лицом грозящей опасности. «На самом деле солдаты всегда боятся», — заявляет Бессиер, проделавший с французской армией всю кампанию 1914–1918 гг. В этом с ним соглашается майор Ардан дю Пик в своей классической работе о психологии боя. То же самое подчеркивают практически все активные участники войны 1914–1918 гг., чьи заметки и воспоминания опубликованы в замечательном собрании Ж. НортонКру. Но, наверное, самый глубокий анализ роли страха в бою сделан генералом Н. Головиным на основе собственного опыта и свидетельств непосредственных участников сражений. «Линия, разделяющая вас от неприятеля, — это линия смерти. К этой линии никто не любит подходить, а услужливый разум подыскивает тысячи удобных предлогов, чтобы избежать дальнейшего сближения». Наконец, это вполне согласуется с действительным поведением солдат во время многих сражений. Их раздирает стремление воевать и противоположное стремление избежать опасности. Если перед боем сильно первое стремление, то с началом сражения возникает все усиливающее желание избежать опасности, что фактически означает стремление избежать сражения. Оказавшись в этой мучительной ситуации, многие солдаты становятся трусами. Нередко они кончают жизнь самоубийством; еще более часты случаи членовредительства и нанесения себе увечий; многие, наконец, пытаются избежать опасности, притворяясь убитыми во время атаки, прячась в любом попавшемся укрытии или используя любое другое средство, имеющееся в наличии. В битве при Ваграме из 22 тысяч наполеоновских солдат только три тысячи дошли до позиции, которую им приказано было занять. Около семи тысяч были убиты или ранены, остальные 12 тысяч скрылись. Как? Залегли, притворившись мертвыми или ранеными, чтобы не идти вперед, как им приказывали. И это прославленные солдаты Наполеона! В других сражениях доля таких трусов (жертв страха) бывала еще больше. Факты подобного рода, вместе с другими свидетельствами, не оставляют никаких сомнений в том, что преобладающим чувством, охватывающим солдат действующей армии и революционеров в ситуации надвигающийся опасности, является страх. Кроме того, они показывают, насколько мучительным и хаотическим является то эмоциональное настроение, которое одновременно охватывает как трусливых, так и мужественных в такой ситуации и как резко меняется эмоциональная и аффективная сторона жизни под ударом войны и революции. Однако резкое изменение эмоциональной жизни во время войны не ограничивается одним только чувством страха и противодействующими ему контрсилами. Появляется масса других эмоций, таких как чувство жалости и сострадания по отношению к убитым и раненым товарищам, ярость и ненависть к врагам, экзальтированный восторг в случае победы и полное отчаяние при поражении, восхищение героизмом и презрение к трусости, негодование, вызванное чьей-то низостью, чувство удовлетворения от сознания честно выполненного долга и горькое сожаление в случае неудачи. Эти и множество других чувств всегда пробуждаются на войне и во время революционной ситуации. И все они достигают высокой степени интенсивности, быстро приходят и быстро уходят, отражая эмоциональную жизнь в целом как в высшей степени бурную и нестабильную. Беспокойство еще более усиливается в результате воздействия великого множества мучительных условий, неотделимых от войны и революции, таких как отсутствие необходимого элементарного комфорта, грязь и нечистоты, вид гибели и разрушения, в том числе убитые и раненые, боль от ран и лишений, окружающая обстановка тюрьмы и концентрационных лагерей, переживания по поводу безопасности дорогих людей и т.д.
Гражданское население, которое, как правило, не подвергается столь же непосредственно грозящей опасности, находится в несколько ином положении, чем другие группы.
Тем не менее война и революция порождают массу условий, которые глубоко затрагивают его эмоциональную и аффективную жизнь. Здесь страх тоже играет свою роль.
«Война пробуждает в людях страх за свой народ, за местных жителей, за членов семьи. Основными источниками страха являются: 1) опасность подвергнуться нападению и несправедливости, 2) экономические изменения, 3) угроза разлуки с семьей, 4) угроза нехватки еды и лишения предметов роскоши и удовольствий». В целом тревожные чувства и эмоции гражданского населения почти такие же, как те, которые охватывают людей, подвергающихся более непосредственной опасности: страх, тревога, жалость, угнетенное состояние, восторг в случае удачи, гнев, ненависть и родственные им чувства. Кроме того, материальные и прочие условия жизни этой более защищенной части населения тоже в чем-то сходны с теми, которые окружают группы менее защищенные. Разница состоит в том, что эмоции и условия жизни в какой-то степени менее экстремальны в первом случае, чем в последнем.
Резюме. Бедствия, о которых шла речь, вызывают внезапные, острые и глубокие изменения эмоциональной и аффективной жизни. Изменения, вызванные голодом и эпидемиями, войной и революцией, отличаются друг от друга, но, несмотря на это, все они являются причиной возрастания эмоциональной неустойчивости, все они вызывают большую эмоциональную напряженность, и наконец, они все вызывают болезненное или угнетенное чувство, вытесняя такие чувство, как радость и веселье. Это не означает, что их испытывает все 100% населения. Наоборот, как мы вскоре убедимся, часть населения их почти не испытывает или же переживает их совсем иным образом. Как и Скобелев, они могут бояться опасностей в бою, во время революции или чумы. Но вместо трусливого бегства они побеждают чувство страха и проявляют мужество; вместо того, чтобы пытаться спасти свою жизнь ценой жизни других людей, они приносят себя в жертву; вместо того, чтобы избегать опасности, они специально ищут ее; вместо того, чтобы ослабить контроль над своим эмоциями, они стараются не потерять хладнокровия и самообладания. Все эти противоположные по своей природе воздействия войны, революции и эпидемии на эмоциональную и аффективную жизнь всегда присутствуют в любом великом обществе и всегда отражаются на определенных его элементах.