de omnibus dubitandum 31. 247

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ (1662-1664)

    Глава 31.247. ПРИОБРЕСТИ ДРАГОЦЕННОСТЬ ПОЧТИ ЗА БЕСЦЕНОК…

    Не мысля, однако, затягивать все эти затруднения до такой степени, чтобы появилось время для поразительных открытий и, крайне нежелательных для ее плана случайностей, миссис Сканк сделала вид, будто покорена его натиском, обещаниями и, самое главное, головокружительной суммой, какую она же вынудила его назвать, и согласилась помогать ему во всем, так все, искусно обставив, что ему, и в голову не пришло усомниться, будто чистые руки этой добродетельной женщины хоть когда-нибудь касались такого сорта делишек.

БУТЛЕР (Butler) Давид (годы жизни неизвестны), голландец, плавал на корабле «Орел» капитаном (с Я. Стрейсом, …СТРЕЙС (Стрюйс) (Struys, Strauss, Strays) Ян Янсен (1630–1694), голландский путешественник, парусный мастер на русском корабле «Орел» в 1669 г., конюх и пушкарь в свите посольства Конрада ван Кленка в 1675 г.) в 1660–1670-х гг. Соч.: Копия письма, писанного в городе Исфагане Давидом Бутлером 6 марта 1671 г. // Стрейс Я.Я. Три путешествия. М., 1935. С. 352–374. Лит.: Записки иностранцев о восстании Степана Разина. Л., 1968. С. 6, 10–12, 25–27, 29–31, 33, 35–36, 54–59, 62–65, 77–78, 81, 84, 90, 121; Иностранные известия о восстании Степана Разина. Материалы и исследования. Л., 1975. С. 94, 119, 148, 152. Аннотация соч.: Письмо Бутлера посвящено событиям крестьянской войны под руководством Степана Разина.

Как он (Бутлер – Л.С.) вспоминал, ему сразу понравился её взгляд – неуверенный взгляд бархатных карих глаз. Она стояла в сторонке и, никого вокруг не замечая, сосредоточенно смотрела в окно, словно не ждала, что к ней подойдут, да и не искала собеседников. Весь её вид навевал покой, умиротворял, и Давид подошёл к ней и завязал разговор. А потом были письма...

    На обоих значился адрес Давида – Грейт-Рассел-стрит, – оба помечены 16 апреля. Год не указан. Оба начинались словами «Милостивая Precious!*», оба без подписи. Первое гораздо короче второго.

Милостивая Precious!

    Мысли о нашей необычной беседе не покидают меня ни на минуту. Не так часто мне, а может быть, и всякому смертному случается встретить собеседника, который соединял бы в себе столько готовности проникнуться чужими мыслями, столько ума и тонкости суждения. Я пишу, испытывая неодолимую потребность продолжить наш разговор, и, не раздумывая, ибо и Вы, как мне показалось, были так же взволнованы этой необычной обращаюсь к Вам с просьбой: могу ли я навестить Вас как-нибудь на будущей неделе? Я чувствую, что мы с Вами непременно должны вернуться к нашей беседе, и уверенность эта не блажь, не самообман. Мне известно, что Вы редко бываете в обществе, и мне удивительно повезло, что сегодня я вновь увидел Вас. Какое счастье, что, несмотря на легкомысленное балагурство, – нам удалось сказать друг другу так много важного. Вы, без сомнения, разделяете то чувство, которое...

*) Precious – англ. дорогая, прелесть

Вот что было во втором письме:

Милостивая Precious!

    Я то и дело возвращаюсь в мыслях к нашей приятной и неожиданной беседе. Не будет ли у нас возможности возобновить её и поговорить более пространно, в обстановке не столь многолюдной?

    Не правда ли, удивительно, что мы с полуслова так хорошо поняли друг друга? А ведь мы поняли друг друга на редкость хорошо, Вы согласны? Но хватит этих вздохов больного самолюбия, хватит разглагольствовать о моих personae, которые, как Вы справедливо заметили, вовсе не маски, скрывающие лицо автора.

    Я не хочу, чтобы Вы заключили, будто я ставлю Ваш тонкий слух и ещё более тонкий вкус не выше, а ниже своего. Непременно напишите Вашу историю о девушке: Вы сделаете из этого сюжета что то очень необычное и оригинальное. Кстати, не задумывались ли Вы о взглядах на историю первобытных народов – о том, что боги древности, а позднее герои суть олицетворения судеб и устремлений народа, рождающиеся в уме простого человека? Тут есть над чем поразмыслить: ведь предания о героях связывают с невымышленными замками и возводят к действительно происходившим преобразованиям в жизни – на современный взгляд это одна из любопытнейших сторон её истории. Впрочем, я опять за своё: Вы с Вашим живым умом и приобретёнными вдали от суеты знаниями, без сомнения, сами придумаете, как придать своей теме наилучшую отделку.

    Возможно, Ваше понимание, как сладостный дурман, вскружило мне голову, но меня не оставляет чувство, что Вы разделяете моё желание что нам обоим было бы полезно продолжить нашу беседу что нам необходимо увидеться. Я знаю, Если я не ошибаюсь, Вы также нашли наше знакомство важным интересным и, как бы ни дорожили Вы своим уединением...

    Всё так, но главное – Вы вышли, а значит, я могу надеяться, что, найдись важная причина, Вы согласитесь на время поступиться обыденным покоем ради…

    Я убеждён, что вы понимаете…

    В голове сами собой возникают предположения о времени и месте этого несостоявшегося диалога с неназванной женщиной. Год в письмах не указан, но они определённо написаны после сцены, происшедшей в 1666 году: причудливый, исступлённый монолог, в котором он признаётся в любви… 

    Бутлер охотно изображал героев, близких к безумию или обуянных безумием, создающих из обрывков жизненного опыта мировоззрение, которое помогает им выстоять.

    Так что, потаскав его как следует по всем кругам сложностей и трудностей, что необходимо для повышения цены той награды, к какой джентльмен стремился, она довела до того, что он прямо-таки помешался на маленьком сокровище, обладательницей которой я якобы была, и так рьяно стремился прибрать ее к рукам, что даже не позволил миссис Сканк, продемонстрировать великое ее мастерство повелительницы людских душ: он сам все сделал для того, чтобы, поглубже заглотнуть крючок, не требуя даже наживки.

    Нельзя сказать, что мистер Бутлер во всем был так близорук или что ему плохо ведома была столица и – по собственному опыту – та самая часть ее, с которой он ныне столкнулся; вовсе нет, только нашим союзником он сам сделал собственную страсть, которая ослепляла и пришпоривала его, заставляя гнать прочь всяческую осторожность или подозрение как препятствия на пути к ожидавшему его наслаждению.

    Впопыхах одолевая препятствия, летя сломя голову, понукаемый миссис Сканк, он, в конце концов, уже поздравлял себя с тем, что приобрел вымышленную мою драгоценность почти за бесценок: всего за каких-то триста гиней мне да еще сто посреднице – мизерная плата за все страдания, за угрызения совести, какие милая старушка из-за него испытывала первый раз в жизни. В оговоренную сумму, каковая должна быть выложена сразу же по предъявлении клиенту товара, то есть меня, не входили совсем не мелочные подарки, сделанные по ходу переговоров, пока я, в подходящие для того часы ненадолго появлялась в его обществе.

    Просто удивительно, как мало требовалось, чтобы мне – чуть-чуть приукрасив природную склонность к целомудрию – выглядеть в его глазах девственницей: весь мой облик, все движения мои, казалось, источали невинность, которую мужчины, так истово требуют от нас, только для того, чтобы доставить себе удовольствие уничтожить ее, совершая при том со всеми своими умениями, с горечью следует признать, бездну ошибок.

    Когда все статьи договора были полностью согласованы, а оплата должным образом обеспечена, ничего не оставалось, как исполнить самое основное, что сводилось к моей полной отдаче в его распоряжение: он мог использовать меня, как хотел.

    Правда, миссис Сканк и тут кое-что выторговала, скажем, отказ от того, чтобы все это устраивать у него дома: она все так ловко обернула, что он сам страстно убеждал ее исполнить его горячее желание – завершить эту бледную тень свадьбы в ее, миссис Сканк, доме. Та поначалу, разумеется, и думать о том не думала, чтоб устраивать в нем такое… она б и за тыщу фунтов не хотела, чтоб прислуга или, там, ученицы про такое дознались… имя доброе, единственное ее сокровище потеряло бы на веки вечные…

    С такими вот причитаниями даровано было согласие.

    Итак, ночь была назначена с учетом нетерпения, в какое клиент впал окончательно, хотя миссис Сканк не упустила ни единого указания, не забыла ни малейшей детали при подготовке, с тем, чтобы я могла с честью выйти из этой игры.

    Я имею в виду внешние признаки моей девственности, хотя мне, от природы, наделенной миниатюрностью и узостью тех органов, которые, становились реквизитом в спектакле, не пришлось прибегать ни к каким вспомогательным накладкам, которые используются в нашем ремесле для придания достоверности картине и, которые легко обнаружить самой обыкновенной горячей ванной. Что же касается необходимых кровавых симптомов прорыва, которые, если и не всегда, но, как правило, его сопровождают, то миссис Сканк посвятила меня в тайну своего собственного приспособления, какое просто не могло подвести и о каком мне еще предстоит рассказать.

    К приему мистера Бутлера все было приготовлено и устроено.

    И вот в одиннадцать часов, под покровом ночи, со многими предосторожностями, в глубокой тайне он был встречен самой миссис Сканк и ею же препровожден в спальню, где на старомодной ее кровати возлежала я, полностью одетая. Если и не страхи настоящей девственницы, то уж во всяком случае, страхи существа вовсе потерянного овладевали мною, что придавало мне вид застенчивый и стыдливый. Именно, такой вид и бывает, у невинности и целомудрия, так что отличить от них мой облик было бы трудно, даже глазом менее заинтересованным, чем у моего обожателя, уж позвольте звать его так, поскольку обычная в нашем ремесле кличка « хахаль » всегда казалась мне слишком жестоко неблагодарной по отношению к мужчинам за их оскорбительную слабость к нам.