ДОМА!

   С боем втиснувшись в переполненный некрасовский автобус на автовокзале в Ярославле, с напряжённым ожиданием вглядывался я в лица пассажиров, пытаясь увидеть среди земляков хоть кого-то из своих знакомых. Увы! В автобусе не было ни одного родного лица.
   А дома уже был накрыт праздничный стол, посреди которого возвышалась огромная сковорода с поджаренной до золотистой корочки плотвой. Это непревзойдённое лакомство, полюбившееся мне с раннего детства, могли готовить в русской печи только мама и бабушка. Сейчас для поджарки рыбы мы оставляем только тушки, удаляя хвосты, плавники и головы. А в те времена рыба на сковороде возлежала в своём непорочном великолепии с хвостиками, головами, плавниками и даже начинённая икрой и молокой. Мы съедали её почти всю, с аппетитом обсасывая головы. А похрустеть рыбьим плавничком, хвостиком или жабрами считали самым смачным удовольствием.
   Постаревший и как-то осунувшийся за годы моего отсутствия дед выставил к столу графинчик водки, настоянной по только ему известному рецепту на меду и апельсиновых корочках. Сковорода с рыбой быстро опустела. Тогда мама принесла вторую такую же сковороду. Мы, отвыкшие в армии от домашней еды, быстро уминали и рыбу, и пироги, и ватрушки, и тушёную картошку со свининой, и суп, и многие другие разносолы, которыми нас потчевали. Попутно рассказывали об армейской службе, о Севере, о дороге домой, о своих планах на будущее.
   Сидели за столом долго. Заходили в дом соседи и знакомые, поздравляли с окончанием службы, выпивали, желали нам успешно поступить в институты. Помню, прибежал откуда-то запыхавшийся мой сосед и друг детства Юрий Александрович Сахаров, внимательно  и оценивающе на меня посмотрел и, пожимая руку, сказал одну только фразу: «Вот какой ты стал!» И оба мы поняли, что имелось в виду. Прощался он три года назад с безусым мальчишкой, а сейчас встретился с серьёзным, сформировавшимся мужчиной.
   Уже к вечеру высыпали на улицу, долго катались на лодке по Солонице, а затем уселись на лавочке у ворот и запели песни. У Сахаровых в то время жила на квартире молодая учительница пения Некрасовской средней школы. Наши неорганизованные голоса заставили и её выйти на улицу, да ещё с баяном. С неописуемой радостью и удовольствием мы встретили поддержку девушки, и вполне профессионально до самой ночи над рекой звучали современные и старинные русские песни и романсы. Перепели мы тогда практически всё, что только знали. Ваня Покрепа несколько раз даже пускался в пляс.
   Утром я проводил Ивана в Ярославль. За время моей очной учёбы в институте с Иваном Ивановичем Покрепой мы встречались неоднократно. Он работал в какой-то юридической конторе на улице Свободы курьером и бегал с бумагами по всему городу. Одновременно с этим учился заочно в Московском финансово-экономическом институте. В дальнейшем Иван сделал неплохую карьеру: трудился директором базы в «Техснабе», затем работал начальником отдела снабжения на нефтеперерабатывающем заводе, на пенсию ушёл с должности заместителя директора завода силикатного кирпича. Уже в 80-х годах я узнал его рабочий телефон, позвонил, и девушка-секретарь сообщила, что Иван Иванович перенёс серьёзнейшую операцию, пока не работает. Потом мы созвонились всё-таки с Иваном, и я узнал, что у него была не одна, а девять операций, так что здоровьем он похвастаться не может, и всё это результат трагедии с единственным 22-летним сыном, которого он похоронил несколько лет назад. Отослал я Ивану несколько своих книжек, а вот встретиться так и не пришлось.
   Живы ли сейчас другие мои сослуживцы, где они, как поживают – ничего ни о ком не ведаю.
   Целый день я потом отдыхал от встреч и застолий. Сидел в саду у колодца на лавочке, наблюдал за дедом, который отрешённо и безучастно бродил по саду, ни к чему не притрагиваясь. Дед серьёзно болел, и через год осенью его уже не будет в живых.
   Мама, счастливая и радостная, летала по дому, как на крыльях, предлагала отведать одного, другого кушанья, ягод, овощей. Сохранилась фотография с того дня, сделанная Виктором Сависько, с моим изображением на корточках перед кустом крыжовника.