Царская кошка

Где много людей – там и еда. Люди, конечно, всякие бывают, кто-то злой, а кто-то жалостливый. Но голод перебивает страх. Придется выползти и что-нибудь поискать.
Голод еще хорош тем, что не дает заснуть. Накануне я как раз умудрилась сытно наесться – потому и уснула, забравшись под пустые мешки на чьей-то повозке. И не проснулась, когда повозка тронулась. Где я теперь? Почему вокруг так пусто, а людей при этом так много? И… не может быть.
Ни от кого не пахнет едой.
Так не бывает. Но так есть.
Я крадусь тихо, ступая по высохшей почве. Оглядываюсь. Люди кого-то слушают. Они любят говорить и слушать. Какой-то мальчишка все-таки замечает меня и хватает камень – успею ли увернуться? Но мать подхватывает его на руки, отец отбирает камень, грозит ему и усаживает рядом с собой. Спасибо.
Уже день, а земля не прогрелась. Пристраиваюсь на краю подстилки, где сидит безобидная на вид старушка, и пытаюсь задремать. Надо беречь силы. Голод еще не так силен, и очень скоро мне снится большое село, рынок, аромат рыбы… рыба! Это уже не сон! Я подпрыгиваю и, на ходу разлепляя глаза, бегу на запах. И утыкаюсь носом в корзинку. Откуда они ее взяли, здесь же нет ни моря, ни реки? А, неважно.
Кто-то ахает, кто-то тянется меня отогнать. Только сейчас замечаю, люди вокруг пахнут иначе, чем обычно. Они напуганы и обрадованы одновременно. Но мне нет дела до их странностей, кусочек рыбы – вот что я хочу. Большая рука хватает меня, я мяукаю и пытаюсь оцарапать.
И тут человек, которого они тут все слушали, оборачивается ко мне. Это правда: он так далеко – но видит меня! И рука ослабляет хватку. А другая рука сама – сама!  - протягивает мне рыбу!
 Я впиваюсь зубами в еду.
 - Ест и не знает, какое с ней чудо происходит, - говорит теплый низкий голос совсем рядом, надо мной.
 - Всё живое… - начинает второй, похожий на него, но не заканчивает.
Тот человек, которого все слушали, вновь что-то произносит. И мне кажется, что от него лучами расходится доброта. От людей даже пахнуть начинает иначе. Покоем, домом. Запах страха уходит. Хотя некоторые, наоборот, отчего-то злятся. Чего злиться, с ними же ласково разговаривают и кормят. Вон целые корзины хлеба к своим повозкам тащат, а приехали-то ни с чем. Значит, это тот человек позаботился о них?
Впервые любопытство перевешивает во мне интерес к пище. Хотя, если честно, кусок-то я уже доела. Пробираюсь между рядами людей, стараясь не подходить к тем, от кого все еще пахнет страхом. Уж очень хочется посмотреть на человека, в котором этого запаха нет ни чуточки, а вот чего-то нового, что вызывает радость и трепет – так много, что, видимо, хватает на всех, хотя люди и не дружат обычно с собственным обонянием.
Но я всего лишь кошка, а не птица. И пока я добираюсь – человек уже куда-то пропал.
Я пробираюсь к первой попавшейся пустой корзине и забираюсь под тряпки. Вовремя: корзину поднимают и несут. Судя по гомону, вся эта толпа собирается сняться с места и идти. Скоро я буду где-то в более привычных местах. Любое село для меня вполне подойдет. Хорошие люди найдутся, подкормят, а в остальное время, так и быть, половлю мышей.
**
 - Кошечка, иди сюда!
Девочки редко кидаются камнями. Чаще приносят что-нибудь съедобное. Подойду. Девочка худенькая, но взгляд живой и озорной. Протягивает руку. Я нюхаю пальцы – и мои лапы сами отскакивают, шерсть встает дыбом, а я шиплю, прежде чем успеваю что-то понять.
 - Кошечка, ты злая? – удивленно спрашивает девочка.
Нет, я не злая. Просто я чувствую то, чего не бывает. Страшно сказать, но скажу. Смерть. Смерть была в этой девочке. Но как же она ходит и говорит?
Девочка снова протягивает мне руку. Смелая какая. И я снова принюхиваюсь.
Я знаю этот запах! Здесь был тот человек, которого слушала толпа в пустыне! Он что-то сделал, и девочка ожила. Я и не замечаю, что мурлыкаю. А девочка меня радостно гладит.
Из маленького дома выходит женщина. И срывается на крик. Что такое?
Девочка вздрагивает и оборачивается. И я оборачиваюсь. Крыса! Всего лишь крыса сидит в другом конце двора. Я бросаюсь к ней, надеясь, что она испугается. Но эта откормленная тварь еще и зубы скалит. Давненько я не дралась с этими отродьями.
Когда все заканчивается, девочка обнимает меня и гладит. А муж женщины гладит по голове супругу:
 - Ну что ты плачешь, это всего лишь крыса.
 Женщина шепчет на ухо мужу что-то про дочку и продолжает заливаться слезами.
 - Это они за меня боятся, - объясняет мне девочка.  – Потому что я уже умирала. А потом пришел Божий человек и сделал меня опять живой.
Мне уже совсем нравится этот человек. Поискать его, что ли? Но век кошки короток, а здесь мне, кажется, будут рады еще долго. Женщина несет плошку молока. Плошку, мне!
И если уж тот, кого назвали Божьим человеком, не погнушался тут быть – то  я тем более останусь.
**
Девочка давно вышла замуж, стала матерью семейства. Ее родители состарились. Да и я не так хорошо уже ловила мышей и крыс. Понимала, что приходит мой черед уходить туда, откуда никто – кроме дочки хозяев – похоже, не возвращался. Спросила бы ее, как оно там, да ведь не поймет моего мяуканья.
В одну тихую ночь я просто проснулась в другом месте. Солнце было теплее, цветы в траве – ярче, свежее воздух, и ни одного дурного запаха. И это был не сон. Хотя бы потому, что даже во сне я всегда чувствовала и голод, и легкую боль в левой лапке: это пьяный человек пнул меня, когда я была еще котенком. А сейчас не было ни того, ни другого.
Я бежала по сочной траве, переплетенной цветами, и знала, что становлюсь моложе. 
Скоро на пути начали попадаться люди. Вместо обычных запахов они источали ароматы, подобно цветам. Я их знала: радость и восхищение, покой и нежность. На земле они пробиваются еле-еле сквозь все остальное, их очень трудно распознать среди остальных. Но сейчас все было иначе.
Люди шли и шли, двигаясь в том же направлении, что и я.
А потом я увидела царский трон. Спросите, откуда мне известно, что такое трон? До этого момента – не знала. Но в новом ярком мире все слова и понятия сами откуда-то появлялись в голове. Трон сиял и переливался, охраняемый какими-то умными величественными существами, вовсе не людьми, люди изумленно взирали на них, но не боялись. На одно такое существо я зашипела, потому что страж совершенно точно не собирался пропускать меня к царю.
Но – не видя царя – я почувствовала кожей, что он улыбнулся. И страж уступил мне дорогу.
На троне был тот самый человек, которого слушала тогда толпа. Тот, который коснулся маленькой мертвой девочки, чтобы она ожила. И я оказалась у самых его ног.
Вот только на ногах зияли раны.
Мне вспомнился пьяница, что пнул меня когда-то. И все злые люди, которые били других людей и животных. Люди причинили зло такому хорошему человеку! И я даже знала, за что. У всех других, кто имел власть, всегда был страх. Они знали, что их власть ненадолго. Любой стражник на рынке шел, выпятив грудь, а сам внутри дрожал. И только этот человек был величественным – но от добра и любви. Царем по-настоящему, а не по прихоти судьбы. И любил всех, а любовь так редко попадается на земле… так вот что за аромат наполнял сейчас все вокруг! Любовь!
И я бросилась зализывать его раны. Вокруг, казалось, наступила тишина. А мне не хотелось ничего, кроме бесконечно прекрасного взгляда этого человека на троне. Который мог бы меня остановить – но не делал этого, потому что останавливать любовь не надо. Даже любовь простой кошки. Хотя… я поняла вдруг, что она не делится на любовь кошки и человека, больного и здорового, красавца и горбуна. Она просто есть, она живет, и она и есть жизнь.
А еще я поняла, что этот человек был в самом начале. Еще до самой первой кошки. Еще до того человека, который дал этой самой первой кошке имя.
И я легла у ног царя, чтобы не расставаться с ним никогда.