Еврейские истории. Условие

Еврейские истории. Условие.

Назар Шохин

В доме напротив умирала дочь пожилой еврейки. Уходила совсем молодой и непонятно отчего, отходила, совсем поникшая и поблекшая, оставляя после себя двухлетнюю дочь. У самых ворот во дворе лечебницы сидел с надеждой на чудо зять.

Сама бабка решила туда не идти. Мало ли что: за внучкой нужно присматривать, и врачам мешать не надо, да и заразу (если есть) можно домой принести. Впрочем, давно оставившая работу, старуха продолжала помогать своим бывшим сослуживцам – в основном советами, правда, из дома. Медсестры – даже сам фельдшер! – принимали их с благодарностью, оставляя хозяйке, как говорится, что Бог послал: яйца, бутылки с молоком, караваи хлеба...

Более щедрыми были простые туземцы, которые за удачное участие в исцелении могли заполнить подвал бабули фруктами и овощами. Для многих обязанных ей своим исцелением таджиков она была просто Апа-Бася, мужики слезали со своих ослов, чтобы поприветствовать ее поклоном. Так что неприятностей из-за происхождения у нее особо не было. Правда, с местными алчными купцами у Баси-ханум разговор был короток: никаких бумажных денег, только николаевские монеты. Все накопленное старуха предусмотрительно рассовывала по десяти местам – так надежнее.

Однако в эти дни старуха сама готова была наградить того, кто спас бы любимую дочь от смерти. Обещать денег местным врачам не было смысла – они не могли победить смерть, а звать лекарей из Ташкента и Самарканда, похоже, уже поздно. Оставался… сам Бог.

Плохо, оказывается, что Бася не была аккуратной верующей. Она прожила всю жизнь не среди единоверцев, – их здесь было с десяток, да еще те, что приезжали по торговым делам, – а меж православных и магометан. Почти не ходила в местную синагогу, свысока смотрела на свою, доставшуюся от далеких предков, веру. Ее равнодушие, как ни странно, подогревал раввин, отца которого она когда-то вылечила от хвори. Но сейчас ей захотелось помолиться остатками вдруг всколыхнувшейся веры, обратившись к Богу напрямую, без посредников, со своим вроде бы выгодным условием.

Бабка склонила голову и тихо шептала. Уста шевелились сами по себе. Речь лилась легко, словно вырвалась на свободу.

«Элохим! Если тебе нужна человеческая жизнь, то призови меня на тот свет, лиши жизни меня ради дочери и ее младенца. Стыдно как-то: дочь умирает, а я – живая, здоровая?! Я добровольно отдаю тебе свою жизнь! Не сосуд с золотом – а жизнь! Я пожила всласть, забери меня, а не мое дите-кровинушку! Давно пришло мое время, забери с костями, с моей любовью к покойному мужу, умершим родичам, живой внучке. И будет при тебе баба, пусть совсем старая, зато послужит хоть холопкой при какой-нибудь едальне. Я еще вижу, читать и писать умею по-нашему, лечить не разучилась…»

…В доме напротив умерла-таки дочь: кто-то занавесил большие окна для передачи скорбной вести старухе.

В старушечьей груди застрял крик, застыли в глазах слезы, не содрогалось от рыданий тело. Поникли, почти сомкнувшись, плечи, вся она съежилась в один большой комок.

Неожиданно для себя старуха быстро встала, причесала свою крупную, сплошь седую голову. Оглядела комнату, остановив взгляд на спящем в кроватке кудрявом малыше, завесила тряпками, как полагается, зеркало и портрет дочери на стене. И поймала себя на мысли, что с каждой смертью родных проделывает это все более спокойно. Странно, но материнская боль, равно как и боязнь опытного врача, притупились – исчез куда-то страх перед смертью...

Бася открыла дверь. Первые зайчики солнца на ковре – словно извинительные ответы-полунамеки Бога. Жизнь продолжалась, словно в новом сне. Вот будет радости сегодня торговым лавкам, подумала старуха! Надо прибраться, найти посуды побольше, подумать, кому из соседей оставить на время внучку, накормить зятя… Старуха представила отца внучки после траура: ведь спустя несколько месяцев женится и, может, забудет о своем чаде. Тогда и понадобится накопленное.

На кладбище, помнила Старуха, есть место для нее и для дочери, где уже были похоронены ее муж и родные. На православных памятниках, когда умирают молодые, пишут «умер(ла) преждевременно». Ничего такого, разумеется, на надгробии дочери не будет. Не станет она рвать на себе волосы и причитать. Дочь избавилась наконец от своей боли, обрела-таки свободу. Пусть она упокоится в Эдеме.

Так хочется умереть, но только после свадьбы внучки, лет так через двенадцать-пятнадцать, умереть сразу, не обременяя внучку заботой и уходом. Бог, пощади без никаких старушечьих условий, пусть будет именно так, а Бася-бану – вполне обеспеченная вдова: Богу подсобит. Да, со смертью дочери она утратила большую часть себя, но в ней однако осталось то, что нужно для воспитания: сердце, руки и голова, а поможет заработанное и накопленное!
Может, в помощь себе нанять кухарку за рубль жалованья, чтобы она и белье стирала?

Ну вот, вроде и колени перестали болеть...

Литературный престиж. - 2022. - №10. - С.421-423.

На снимке: новобухарская больница. 1912.