Наследие Белого конвоя Глава 16

С АТАМАНОМ И БЕЗ НЕГО…

Пробираясь от Колпашево к Томску под видом торговца пушниной и самобытными изделиями народов Севера, пошитых большей частью старательной женой Атунды, которыми Киселева снабдили оленеводы-шаманы, штабс-капитан спешил. Восседая на оленьих нартах, он гнал от селения к селению, не испытывая особых преград, преодолевая кордоны, маскируясь от Красных разъездов и вездесущих агентов ЧК. Удуманная старым Чалгаем примитивная конспирация, удавалась на славу; сам шаман учил, что говорить и на кого ссылаться в случаях каких-либо неприятностей с военными или партизанами. Полностью одетый в эвенкийский, уютный зимний наряд, бывший командующий конвоем, оставшись в одиночестве, прекрасно справлялся с ролью селькупского торговца пушниной, умея искусно щурить глаза, когда того требовала ситуация, заодно и деньги заработал на предстоящую, долгую дорогу. Не имея при себе никаких документов, добравшись до занятого красноармейцами большого Сибирского города, он стал походить на обыкновенного деревенского жителя, рискованно снующего среди многоликой толпы без дела и целей на будущее. Цель, однако же, была ясная — по Транссибу на Иркутск, именно там расположился штаб Белого движения и туда ушли разрозненные формирования Первой Сибирской армии генерал-лейтенанта Пепеляева. Туда же, чуть ранее, убыла и ставка адмирала Колчака. В сложившихся условиях гражданской неразберихи, непосредственно они стали ему нужнее морозного воздуха, с которым он почти сроднился за долгое время блужданий по стылым просторам поймы огромной Сибирской реки.



Еще до начала мятежных событий Октябрьской революции, когда Григорий Михайлович Семенов, предложил Керенскому создать в Забайкалье конный монголо-бурятский полк, личные убеждения атамана подготовили внутреннее неприятие революционных идей, разрушавших, по его мнению, порядок, мощь и экономические устои государства Российского. Его решение о формировании добровольческих частей «из туземцев Восточной Сибири» не было спонтанным. Конечно, оно попахивало авантюрой, ибо будущее страны решалось не на далекой восточной окраине, а в Петрограде. Уже тогда у Семенова появились первые признаки сепаратистских настроений. Но это был искренний порыв, продиктованный желанием сохранить устои государственности и любовью к родному Забайкалью. В июле этого же года Семенов получил полномочия Комиссара по формированию добровольческой армии для Иркутского и Приамурского военных округов, и необходимую сумму денег от Керенского. Позднее его власть распространились на весь Дальний Восток, включая полосу отчуждения КВЖД. Уже в августе Семенов создал Особый маньчжурский отряд из китайских хунхузов, монголов и бурят, сразу же предприняв первую экспедицию против зарождавшихся в Забайкалье Советов рабочих и солдатских депутатов. Годом спустя, в мае восемнадцатого года, Семенов был избран войсковым атаманом Забайкальского казачьего войска. Бойкий, толковый, с характерной казацкой сметкой, отличный строевик, храбрый, он умел быть весьма популярным среди казаков и офицеров. Однако, Семенову не хватало ни образования, ни широкого кругозора, хотя он с успехом добивался поставленных перед собой целей и преуспевал в служебном росте. По соглашению с атаманами Амурским и Уссурийским он принял должность Походного атамана Забайкальцев, Амурцев и Уссурийцев со штабом на станции Даурия Забайкальской железной дороги. Таким образом в Забайкалье возник Даурский фронт, представлявший единственную реальную опасность для молодой Советской власти на территории от Урала до Приморья. Однако, собственные амбиции атамана возобладали над всем прочим.

В конце восемнадцатого года, важнейшие населенные пункты от Тихого океана до Урала вдоль Сибирской железной дороги были заняты японскими, американскими, английскими и французскими оккупантами. В городах Дальнего Востока и Восточной Сибири появились пронырливые консулы и другие дипломатические чиновники этих хищнически настроенных держав. Началась иностранная интервенция. Японские войска, численность которых возрастала с каждым днем, заняли важнейшие позиции в Приморье и захватили Китайско-Восточную железную дорогу, стремясь прибрать к своим рукам Дальний Восток и Восточную Сибирь вплоть до Байкала. И эта далеко идущая, прозорливая политика первоначально осуществлялась через атамана Семенова, занявшего всю территорию Забайкалья. Семенов, мотивированный хитрыми и своенравными японцами, отказался признать адмирала Колчака и объявил, что он всю полноту власти в пределах Забайкалья и Амурской области берет на себя. Не замедлив поддержать атамана, японцы сообщили адмиралу Колчаку, что Семенов находится под их покровительством. Благодаря этому вмешательству власть Колчака на территорию к востоку от Байкала фактически не распространялась. Таким образом, вчерашний государственник превратился не только в сепаратиста, но и стал фактически агентом иностранного влияния.

Вскоре Семенов получил телеграммой от адмирала Колчака приказ, объявляющий его изменником и отстранявший от командования. Помимо обвинения в «бунте против существующего строя», Семенову вменялся разрыв связи между Западной Сибирью и Владивостоком и задержку военных грузов, направлявшихся из Владивостока в Омск. Но это, по мнению самого атамана, уже была прямая клевета. Он не только не задерживал у себя в Забайкалье военные грузы, но напротив — проталкивал эти грузы по Транссибу с помощью своих бронепоездов через кишащие партизанами Сибирские леса. Семенов не стремился к конфликту с Колчаком. Не стремился настолько, что готов был после получения злополучного приказа уйти с верными людьми в Монголию. При этом большинство чинов его корпуса выражали готовность безоговорочно следовать за своим атаманом, полностью разделяя его позицию в наметившемся конфликте.

Колчак, по мнению атамана, был слишком эмоционален, прямолинеен и нетерпим к чужим мнениям, а главное — как полагал Семенов — во внешней политике больше ориентировался на собственные мнения, нежели на интересы страны. Александр Васильевич же, в силу своей большей информированности, не одобрял заигрываний Семенова с японцами. Хотя Семенов считал их самой надежной опорой Белого движения, и уважал за боевые традиции, а того, что Япония имеет к России территориальные претензии, зарится на русский Дальний Восток, не замечал.

С приходом к власти адмирала Колчака, атаман Семенов, после небольших препирательств, признал его власть и подчинился Верховному Правителю России. В ответ на это, Колчак присвоил Григорию Михайловичу воинское звание — генерал-лейтенант. В Иркутске, незадолго перед вынужденным сложением с себя полномочий Верховного Правителя России, Колчак назначил атамана Семенова Главнокомандующим Вооруженными Силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа, и наделил всей полнотой военной и гражданской власти на этой территории. Генерал-лейтенант Семенов возглавил после этого Читинское Правительство Российской восточной окраины.

И вот уже к февралю двадцатого года, Верховный Главнокомандующий Восточным фронтом Семенов из трех корпусов войск Восточного фронта Русской армии сформировал Дальневосточную армию. В одном из подразделений этой армии, после долгого пути и преодоления опасностей, недоверия и даже арестов, оказался штабс-капитан Киселев. Лишь после неожиданной встречи со своим командующим и благодаря добрым рекомендациям Пепеляева, продолжавшего служить уже в Забайкалье, его восстановили в звании, и он был направлен в войска атамана Семенова, сражавшиеся с окрепшей Народно-революционной армией Дальневосточной Республики.



Зимний и заснеженный Томск, город военных и беженцев всех мастей и оттенков, встретил озабоченного Бельского сумятицей эвакуационного положения. По прибытии в штаб и зачитав ответную, совершенно секретную информацию, полученную из Новониколаевска, где по делам службы находился командующий штаба Пятой Красной армии, дислоцированной к концу декабря в Томске, Евгений Бельский остался доволен. В телефонограмме, подписанной самим командармом Эйхе, выражалась особая благодарность за ценные сведения, добытые поручиком Бельским и успешное завершение первой части его секретного задания. Однако руководство армии и фронта считало крайне необходимым дальнейшее использование агента «Белого» в разработке дела, связанного с исчезновения Царских ценностей и реликвий Тобольской епархии, отслеживания путей, способов и мест их сокрытия, а также выявлению всех причастных лиц. Особое внимание в очередной разработке требовалось уделить штабс-капитану Киселеву. Выявлению его местонахождения, либо места гибели, с подкреплением достоверными фактами. И в случае обнаружения, штабу крайне необходима будет информация, которой он обладает. Для успешного выполнения задания особой важности поручику Бельскому был выдан секретный мандат, для оказания незамедлительной помощи со стороны органов ЧК, на любых уровнях. В связи с возможным нахождением штабс-капитана Киселева среди Забайкальских формирований атамана Семенова, поручику Бельскому предписывалось, оставаясь внедренным в Белое движение тайным агентом, осуществлять выполнение возложенной задачи через своего непосредственного командующего, генерал-лейтенанта Пепеляева. К выполнению секретного задания необходимо было приступить немедленно.

Однако, представляться перед Пепеляевым, Бельский не спешил. Требовалось обдумать все до мелочей, прежде чем идти на такого рода риск. Понимая, что избежать контакта ему не удастся, то если уж и идти с докладом о результатах миссии, то имея свои козыри в рукаве, о которых никто кроме Киселева не знает. Ведь если предположить, рассуждал Бельский, что штабс-капитан жив и опередил его, то можно угодить в такую ловушку, из которой будет уже не выбраться, а разоблачение чревато расстрелом и концом всего. Такого рода ошибки допускать глупо, тем более с его опытом работы. Оставалось одно; не подчиняться указаниям своего непосредственного Красного командования и предельно осторожно действовать самому, но вот только через кого?.. Такая мелкая блоха, как Киселев способна затеряться так, что пока тебя не укусят не узнаешь. Поэтому с визитом к бывшему командиру, решено было повременить.

С сегодняшнего дня, любое его случайное мелькание в кругах приближенных к подразделениям контрразведки Верховного главнокомандующего, были чреваты серьезными для него последствиями, и он это хорошо понимал. Военная разведка в армии Колчака отличалась сравнительно высоким профессиональным уровнем. Советские чекисты в своих донесениях аттестовали ее как превосходную, а ее руководителей — как людей, одаренных большими организаторскими способностями и талантами.

Выполняя роль двойного агента, Бельский прекрасно понимал, чем рискует в обеих случаях. Но, судя по состоянию и дислокации Белой армии к январским событиям, положение на фронтах было плачевным. После предательства Колчака французским генералом Жаненом, вышедший из подчинения Белому движению, Чехословацкий корпус полностью взял под контроль Транссибирскую магистраль. Преодолевая массу трудностей и стараясь как можно глубже пробиться на восток, Бельский был приятно удивлен и поражен теми сведениями, которые в военных кругах попросту невозможно было сделать секретными, особенно во всеобщем хаосе отступающих армий. Затеряться в подобной ситуации было для него самым наилучшим выбором. А уже после ареста адмирала Колчака и трагической гибели генерала Каппеля, говорить о каком-либо взятии Белой армией Иркутска становилось глупо. Дезорганизованные формирования, обойдя город, отходили в Забайкалье, под юрисдикцию атамана Семенова, ведущего свою игру с японцами.

После упорных боев с большевиками, остатки отрядов Семенова под давлением превосходящих сил Народно-революционной армии, в октябре оставили Читу и отступили из Забайкалья в Маньчжурию. Некоторыми из этих отрядов командовал полковник Киселев, получивший тогда от Пепеляева, еще не успевшего выехать со своей семьей в Харбин, вновь утвержденный в Белой армии, орден за великий Сибирский «Ледяной поход» и повышение в звании. Его отряды, как и он сам, добрались со всеми оказиями до Харбина немногим позже. Киселеву было очень жаль, что дислокация его формирований не позволила ему отвести все имевшиеся в его распоряжении отряды в Монголию и примкнуть к генералу Унгерну. Он хоть и уважал атамана, но в ситуации отступления к Приморью, счел бы для себя лучшим, бороться с «красными» на территории Забайкалья или даже Монголии, в рядах боевого генерала, нежели бежать в Харбин.

Началась изнуряющая, полу-гражданская жизнь на чужбине. Душа рвалась уехать или принять наконец какое-либо однозначное решение; продолжать борьбу в Приморье или вовсе покинуть Россию, обезумевшую и Большевистскую, посягнувшую на Божественное начало в человеке, тормозящую его нравственное и духовное развитие. После предательства Чехами и Французами Белого движения, Киселев попал под власть атамана Семенова и хотя в чем-то он ему и симпатизировал, но был во многом не согласен с методами руководства Дальне-восточной армией и ее хитрым и изворотливым командующим. Однако, будучи ответственным и порядочным командиром вверенных ему Семеновских отрядов, он считал своим долгом до конца оставаться преданным Белому движению, терпевшему явное поражение, и определившему своим последним оплотом Приморье. Не видя иного выхода, Киселев надеялся продолжить борьбу во Владивостоке.

Полоса отчуждения и ее столица Харбин всегда жили своей, собственной жизнью, которая после Тобольска или даже Томска показалась полковнику Киселеву, излишне суетной; некой переполненной чашей с избыточным разнообразием населявших ее народов и культур. Чувствуя себя сильно одиноким и чужим всему, что его окружало, лишившись единства и общения преданных делу офицеров, ушедших с частями генерала Унгерна на территорию Монголии, Киселев стремился как можно скорее выехать из Харбина во Владивосток, где по-прежнему можно будет проявить себя, борясь с «красными» в отрядах Забайкальского казачества на стороне атамана Семенова.

Сам же Семенов, бросив разрозненные осколки своей армии бежал из Читы на аэроплане. Остатки его дивизий и отрядов Унгерна частью рассеялись или остались в Монголии. В начале ноября атаман появился в Харбине, за три недели до прихода туда эшелонов с оставшимися группами его формирований. Там сообщили, что казаки и офицеры настроены против него весьма решительно, обвиняя в трусости. Пытаясь сохранить контроль над войсками и отстранить от командования неспособных руководить генералов, Семенов издал приказы, в которых все штабы и учреждения Дальневосточной армии были объявлены расформированными и находившимися в состоянии реорганизации. Но в Харбине его уже никто не слушал. После последовавших приказов полковник Киселев, считая себя относительно свободным офицером, отбыл во Владивосток.

Китайская администрация, вмешиваясь в дела Монголии потихоньку вступила в тайный сговор с большевиками, грубо нарушая международные законы. Поэтому никто не знал, какие события могут завтра разыграться здесь в Харбине, когда китайские власти ведут себя столь неоднозначно. Уже тогда в среде опасавшегося за свою судьбу Белого офицерства, такого рода сведения вовсю гуляли по городу и его окрестностям. Весной двадцать первого года полковник Киселев удачно перебрался в Приморье. Однако его участие и поддержка нового правительства братьев Меркуловых, тайно и порой уже даже открыто выступавших за добрые отношения с рабоче-крестьянской властью, обернулась ему арестом. Все могло обойтись, но неожиданная встреча решила его судьбу иначе…