Выстрел в Выходах

   Зимой 1954 года, когда я учился уже в девятом классе, по школе вдруг прошел слух, что в летние каникулы планируется лодочный поход по Солонице к ее истокам. В походе будет изучаться животный и растительный мир реки, состояние воды, возможность транспортного сообщения, в частности, на лодке до Нерехты. Перед летними каникулами руководитель похода директор школы Николай Павлович Таиров вывесил список участников похода. Мы с Валеркой, а также Володя Казаков и Андрей Ценев, конечно же, попали в  этот  список. Для участников похода намечалось задействовать три лодки, в том числе и лодку Казаковых.
   Вместе со списком участников похода вывесили и список вещей, которые необходимо было с собой взять.
   Рюкзаки наши оказались такими раздутыми, что в день похода мы еле приволокли их к реке. Кроме всего прочего взяли еще рыбацкие снасти. В лодки по указанию Николая Павловича также загрузили несколько палаток, коробки с продовольствием, котелки для приготовления пищи, ружье руководителя похода в надежном кожаном чехле. Вещи заняли столько места, что участники с трудом разместились в лодках.
И вот, радостные и оживленные, рано утром мы отчалили от моста через Солоницу и тронулись вверх по реке. Руководитель похода разместился в лодке Казаковых, поэтому шла она впереди, на носу ее развивался красный флаг на сталистой проволоке, сооруженный кем-то из участников, а мы с Валеркой гордо восседали на веслах.
   Река до Малых Солей, Шимороновский и Гороховский заливы были нам так знакомы, что мы мимоходом рассказывали всем, а проще говоря хвастались, где у нас вырыта землянка, где какая рыба клюет, где глубокие места, а где мель. А дальше Малых Солей реку мы не знали и с интересом запоминали каждый поворот, каждое рыбацкое, на наш взгляд, место. В районе села Красное Николай Павлович сделал первый привал, все с удовольствием искупались и дальше ехали уже в плавках, так как день выдался безветренный и до изнеможения жаркий.
   Вскоре река заметно сузилась, стеной вдоль берегов стоял тростник. В некоторых местах он так близко выдвигался к середине реки, что весла путались в нем, поэтому лодки вперед продвигались очень медленно.
   Река практически была безлюдной. Только на одном из поворотов  встретился, видимо, местный рыбак, который неожиданно появился из-за тростников на утлой лодочке-долбленке, наподобие туземной пироги, управляемой одним веслом. На вопрос ребят, чистая ли дальше река, он ничего не ответил и скрылся так же внезапно, как и появился.
   А через полчаса всем участникам похода пришлось надолго остановиться. Неглубокая и узкая в этом месте река вся была перегорожена. От левого до правого берега в дно реки были забиты колья, все переплетенные прутьями, и только в середине оставался небольшой проход с помостом, на котором смог уместиться только один человек. Это была так называемая сежа – старинный, очень оригинальный, но запрещенный  способ ловли рыбы.
   Что такое сежа? Это орудие лова рыбы происходит от слова «сидеть».Рыбак сидит на помосте и сторожит, когда в сеть зайдёт рыба. А сеть , поставленная в проходе, представляет из себя огромный кошель, растянутый по течению реки. К нижнему концу сети были прикреплены тяжёлые кольца, которые «ходили» по гладко обструганным кольям и одновременно являлись грузами, к ним крепились бечёвки, концы которых выходили наверх, к помосту. За них рыбак вытаскивает сеть, если что-то в неё попалось. Верхний конец сети крепился наверху к перекладине. К середине сети было привязано несколько тонких бечёвок, которые рыбак, сидящий на помосте, должен держать между пальцами. Малейшее прикосновение рыбы передаётся по ним к пальцам. И рыбак должен моментально  вытащить сеть.
   Хозяина этого сооружения нигде не было видно.  Возможно, это был тот рыбак, который встретился недавно на лодке-пироге. Проход был так узок, что лодки в него пройти не могли, да и способ ловли рыбы сежей с давних времен считался запрещенным, поэтому Николай Павлович дал задание разобрать всю эту загородку, что ребята и сделали с большим удовольствием.
   Однако плыть дальше становилось все труднее и труднее. И наконец путешественники добрались до такого места, где всю реку перегородил сплошной стеной тростник. Мы причалили к берегу и, сориентировавшись по карте, определили, что впереди, совсем рядом, расположена деревня Большие Выходы, а напротив, через реку – Малые Выходы.
   После короткого совещания Николай Павлович принял решение идти до Нерехты пешком по берегу реки с основной группой участников похода, а несколько человек оставить здесь охранять лодки.
   Мы с Валеркой, Володя Казаков и еще двое ребят (я уже не помню сейчас, кто это был) сами изъявили желание остаться и охранять лодки, ожидая возвращения группы. А я просто сгорал от нетерпения забросить удочки в этих незнакомых местах.
   Причалили лодки у правого берега, выбрав зеленую ровную лужайку в окружении высоких стройных елей. Ели взбирались по крутому берегу реки и где-то у горизонта пропадали, переходя в мелколесье. По гребню берега, прямо по обнаженным корням деревьев проходила дорога не дорога, но довольно широкая наезженная тропа. По ней и пошли все участники похода в сторону Нерехты. Низкий левый берег реки кое-где был уже заставлен высокими стогами сена.
Весь вечер у нас ушел на обустройство ночлега: мы ставили палатку, собирали сушняк для костра, готовили пищу, лодки скрепили одним замком и привязали к сухой сосне, стоящей на берегу у самой воды.
   Закинуть удочки мне удалось только утром. Но какое удивительное это было утро! Мы с Валеркой проснулись еще до восхода солнца. Над рекой стояло белое молоко тумана. Где-то за лесом розовел восход. В болоте за рекой крякали утки, скрипел дергач. А рядом, в лесу, с редким щебетом просыпались птицы.
Мы отвязали свою лодку, и я перевез Валерку на другую сторону реки. С ружьем Николая Павловича он пошел на поиски уток. А я наконец-то размотал свои снасти, привязавшись к стене тростника. На хлеб бесподобно сразу же стала брать плотва. Она хватала его взаглот, моментально топя поплавок. До прихода Валерки я натаскал приличную кучу рыбы. А Валерка уток даже и неувидел. Вдвоем мы значительно увеличили улов плотвы.
   Ребята еще спали, когда мы подъехали к биваку. Костер погас, поэтому я стал рубить ветки, чтобы его разжечь. В радужном настроении тюкал и тюкал топориком, бросая порубленное в огонь. Валерка рядом собрался почистить ружье.
Вдруг грянул выстрел, и что-то хлестко, до боли ударило мне в левую ногу. Сначала я не понял, что это такое, откуда боль. С недоумением поднял голову вверх. Рядом с испуганным видом стоял Валерка, в руках у него дымилась бескурковка. Из палатки выскочили ребята и помогли мне стянуть резиновый сапог с левой ноги. Не успели размотать портянку, как из раны фонтаном брызнула кровь. Все растерялись, не зная, что делать. Потом ремнем перетянули ногу выше раны и туго забинтовали ее бинтом из аптечки. Сильной боли я не чувствовал, но было какое-то легкое головокружение, видимо, от потери крови. Ребята уложили меня в палатку, открыли банку соевых бобов с мясом (продавались они тогда не во всех магазинах и были своего рода дефицитом), а сами побежали в деревню, чтобы найти хоть какую-то медицинскую помощь.
   Я лежал в палатке в каком-то странном забытьи: вроде спал, а вроде и не спал. Очнулся от громких голосов. Вместе с ребятами из деревни Большие Выходы пришла женщина. Наверное, это была фельдшер местного медпункта. Не молодая уже, но бодрая и симпатичная, она осмотрела ногу и умело наложила новую повязку. А потом сказала, что придется ехать в Ярославскую областную больницу. Все заботы по сопровождению раненого до больницы она взяла на себя. Ребята переправили нас через реку. Там как раз пришла грузовая машина за сеном. На ней доехали до Нерехты. Я помню, как очень долго мы сидели на вокзале, ожидая поезда до Ярославля, и женщина угощала меня мороженым. В Ярославле в приемном покое Соловьевской больницы мы с нею простились.
   Много лет спустя у меня неоднократно появлялась мысль найти эту женщину, отблагодарить ее за помощь в трудную минуту, но в суматохе жизненных дел так и не смог этого сделать. Тогда я даже не узнал ни имени ее, ни фамилии, не до этого было. А сейчас, наверное, и в живых ее уже нет. Тогда ей было уже за сорок, да прошло более полувека. В любом случае я глубоко благодарен этой женщине за ее чуткость, бескорыстие и доброту.
Пролежал я в больнице всего неделю. Ранение оказалось не опасным для жизни, поверхностным.
   – Кости не задеты, так что обойдемся без операции. А дробь постепенно выйдет сама, – сказал мне врач после того, как сделали рентгеновский снимок ноги. – Резиновый сапог тебя защитил. Срикошетила по нему дробь.
   Дробь со временем действительно вышла, но не вся. До сих пор под кожей нащупываются две дробины, как память о том происшествии под Большими Выходами.
После этого случая что-то изменилось в моём характере. И хотя рядом были те же друзья, та же обстановка, те же любимые занятия – отношение ко всему стало строже, требовательнее, серьезнее. Я читал где-то, что в жизни у человека бывают рубежные случаи, с которых меняется его мировоззрение, привычки, характер. Видимо, тот выстрел в Выходах и был для меня таким жизненным рубежом.
   То лето стало последним из солнечной, счастливой, беззаботной череды лет, когда не надо было беспокоиться о том, что будет завтра. Детство кончилось. Впереди был десятый выпускной класс и нелегкая дорога в большую жизнь