Парад Победы. Действие Второе-1970

Действие Первое: http://proza.ru/2022/12/30/1680

Действие Второе

Сцена первая
Отдыхающая-1 (О1) (молодая женщина)
Отдыхающая-2 (О2) (женщина предпенсионного возраста)
Журналист (Ж) (достаточно молодой человек, около тридцати лет)
Сын фельдшера (С) (юноша с волосами до плеч в расклёшенных брюках, по виду типичный хиппи).

Время действия – 24 июня 1970г., вечерние сумерки. Место действия – зона отдыха в парке санатория, на территории которого ранее располагался госпиталь для раненых.

В полной темноте громко и резко звучит гонг. Раздаётся громкий мужской голос за сценой «Тысяча девятьсот семидесятый год»!
Сцена постепенно освещается до полусумрака. На сцене – добротная парковая мебель (стол, кресла для отдыха, навес от солнечных лучей). Столб с репродуктором. На заднем плане фасад здания санаторного корпуса с балконом над входом в санаторий и куполом на крыше. Из репродуктора звучит негромкая спокойная музыка. Ближе к краю сцены, подсвеченные прожектором, в креслах под навесом сидят две женщины. Одна (О1) разглядывает журнал «Огонёк», вторая (О2) что-то вяжет на спицах.  У противоположного края сцены тесной группой стоят Артиллерист, Лётчик, Пехотинец, Танкист и Юнга. Они подсвечены вторым прожектором.

Т – Есть! Приехали.
Оглядывает всех.
Т – Без потерь.
Ю (радостно) – Получилось!
Из репродуктора раздаётся приятный женский голос: «Товарищи отдыхающие, приглашаем в столовую на ужин. После ужина в кинозале санатория, желающие могут посмотреть комедию «Бриллиантовая рука», в главных ролях Юрий Никулин, Андрей Миронов и Анатолий Папанов».
О1 (откладывая журнал на стол) – Пойдём, что ли.
О2 – И то правда.
Прячет вязание в сумочку.
О2 – Пойдём. Комары что-то заели.
О1 – В кино после ужина идёшь?
О2 – Нет. Я лучше спать лягу. Первый день отпуска, до сих пор перед глазами раскроечные машины. Не поверишь, еще позавчера думать не думала, что в санатории окажусь.
О1 – Это как?
О2 – Позавчера после беда в цех вернулась, примерно полчаса прошло, чувствую голова закружилась, перед глазами всё поплыло, в ушах гул. Хорошо девочки мои рядом были, не дали упасть. Отвели в медпункт. А там докторша у нас молоденькая, только диплом получила и к нам из самой Москвы приехала. Посадила меня, давление измерила, сердце послушала, кардиограмму сняла. Посмотрела и говорит: «А знаете, давайте я вас в санаторий на пару недель отправлю». Мне тут даже будто полегчало. «Какой санаторий?» - говорю. «Последний год пятилетки. У нас соцсоревнование по перевыполнению плана. Без меня в цеху не справятся. Нет, не поеду. Вот всё  уже прошло». Хотела встать и не смогла. Опять голова закружилась. А она: «Да вы не переживайте. Вы же у нас мастер-наставник. Передовик производства. Портрет ваш на доске почёта. Зря вы, что ли, свою молодёжь учили. Без вас справятся». Я упираюсь: «Дирекция не отпустит. Отпуск у меня  только через полгода. И не справятся они без меня». А она своё гнёт: «Справятся, справятся. И вообще, я вам как врач говорю – или в санаторий, или минимум на месяц сляжете. Это у Вас от хронического переутомления. В профкоме есть бесплатная путёвка в санаторий, вот и поедете. А в дирекцию я сама пойду». Молодая, пробивная…
О1 – А чего она к нам за столько вёрст от Москвы поехала?
О2 – По распределению после ВУЗа. У неё в Москве мать – медицинское светило. Её спрашивали: «Чего ж в столице не осталась?» И знаешь, что она ответила? «У нас династия врачей. Я должна была поехать. Поработаю здесь, потом, может быть, вернусь в ординатуру... А может останусь, если у вас понравится». Вот она какая… Но в одном права – что-то уставать я стала быстро. Не то, что раньше. И то сказать – пятьдесят три стукнуло. Ещё пара лет, и на пенсию… Ну ладно, притомилась я с дороги. После ужина лягу. А фильм смешной, я его недавно смотрела. Сходи.
О1 (игриво-весело) – Схожу. Может, с кем из мужчин познакомлюсь. А то скучно будет.
О2 – Сходи, сходи. Твоё дело молодое, незамужнее. Только не шуми, когда вернёшься.
Обе уходят.
Артиллерист приближается к столу и смотрит на обложку журнала.
А – Так, что тут у нас? О, «Огонёк»! Ну, старый знакомый. А год какой? Семидесятый. Отлично! С годом не ошиблись. Что за место? Кто знает?
Все расходятся по сцене, разглядывая и изучая окружающее.
Л – Кажется, я знаю.
Смотрит на фасад санаторного корпуса.
Л – Да, точно. Это наш госпиталь. Вон балкон над главным входом и купол на крыше. Только штукатурку обновили да рамы и двери покрасили.
А – Стало быть теперь это не госпиталь, а санаторий. Да, жизнь идёт… Как видно, вполне восстановились после войны, обустроились. Пятилетки, соцсоревнование, передовики производства, санатории для трудящихся… Ну что, думаю, тут социализм уже точно есть.
П – Товарищ полковник, разрешите отлучиться? Хочу на своих посмотреть. Как там у них?
А – Конечно. Мы же для этого сюда и попали. Все могут отправиться кому куда интересно. Сбор здесь же через сутки.
Прожектора, освещающие Лётчика и Пехотинца, гаснут. Остаются Артиллерист, Танкист и Юнга.
А – Пожалуй, я пока здесь останусь. Посмотрю, послушаю. Потом, может быть, в Москву…
Т (задумчиво)– А мне куда? Тоже здесь? Нет. Сгоняю в Сталинград, гляну на свой тракторный.
Прожектор Танкиста гаснет.
Ю – Товарищ полковник, может в кино… Вон, сказали, что весёлое… Комедия.
А – Хорошая мысль, юнга. Я с таким названием не помню, что-то новое, видать, сняли. Из фильма можно многое узнать про эту жизнь… Подожди ка.
В этот момент на сцену выходит Журналист. Делает несколько торопливых шагов, останавливается, оглядывается по сторонам. С противоположного края сцены, опираясь на палку, появляется, сильно постаревший Фельдшер, в руке он держит толстую папку для бумаг.
Ж – Ну наконец! Принесли?
Ф – Принёс. Как договаривались.
Ж – Покажите.
Ф – Э, нет. Сначала денежки.
Оба подходят к столу, садятся. Журналист достаёт из кармана пачку купюр. Пересчитывает на глазах у Фельдшера.
Ж – Вот, получите. Вся сумма.
Ф – И вы получите.
Передаёт Журналисту папку.
Ф – Только, если что, я вас не знаю. Я предупреждал.
Журналист торопливо хватает папку, раскрывает.
Ж – Ага! «Архипелаг». «В круге первом». Солженицын.
Приближает папку к глазам.
Ж – Эх, блёкло как. Третья или четвёртая копия? Ну ладно.
Встаёт, прячет папку под куртку и, не прощаясь, уходит. Фельдшер смотрит ему вслед.
Ю (повернувшись к Артиллеристу удивлённо) – Да ведь это же наш фельдшер. Только состарился.
А – Да, он. Жив поганец.
Ю – А о чём они?
А – Не пойму. Солженицын какой-то. Архипелаг. Не нравится мне это.
Ю – Шпионы?!
А – Нет. Не похоже…
Ф – Беги, беги дурачок.  Просвещайся. Быль, небыль… Это тебе не статейки про «Славу КПСС» в газетёнку пописывать ... Хэ, хэ... Сколь прожил, убедился - прав был батяня. Не раз мне говаривал: «Отцы крепкие, да детки их, даст Бог, послабже будут или внуки». Не ошибся с внуками-то. Вот отцы и деды, те – да, им трудно пришлось, потому и крепкие… Которые в живых остались… А как внукам, ну хоть некоторым, быть крепкими, когда, почитай, всё на блюдечке получили.  Детство тяжёлое было, но в войну их спасли, страну потом тож не они поднимали. А чем человек действительно дорожит? Известно – чего своим горбом достиг, тем и дорожит. То и ценить умеет. Жисть легче слала, значит, слабее будут. Как там на политграмоте комсомолисты учили - «Единство и борьба противоположностей». Поболе тридцати лет прошло, а вот поди ж ты, запомнилось. А еще: «Переход качества в количество». Или наоборот? А! Только когда его этого «качества» будет достаточное «количество»? Нет, не увижу. Ну, ничего, наследник увидит. Будет еще наше время… Ладно, пора на боковую.
Встаёт и медленно начинает уходить. На сцену быстро и решительно выходит Сын фельдшера.
С (обращается к Фельдшеру) – Батя, мне деньги нужны. Сколько можешь. Ты папку-то ту продал?
Ф –  Ну продал. И зачем тебе деньги?
С – Дело верное. Только бабки нужны.
Ф – Расскажи сначала.
С – Кореш из Питера приехал. Джинсу американскую фирменную привёз. Форцанул там у моряков. Здесь толкнул хорошо. Ну, я тебе рассказывал. Теперь он обратно собирается. Я договорился в долю войти. Только ему, как он говорит, оборотные средства нужны. Дашь?
Ф (сердито) – Я те дам «форцанул»! Я те дам «оборотные средства»! Сдурел! На ерунде погореть хочешь?! Мелко плаваешь. Почему не постригся? Штаны на что похожи? Мои слова тебе не указ?
С – Ну, батя, у нас все парни так ходят. Мода.
Ф – Мода?! Твоих обормотов волосатых осенью в армию забреют. Тоже хочешь?! Они через два года на завод, и ты туда же? Мы с тобой о чём говорили?
С (протяжно) – Не-е, какой завод? Ты ж знаешь, я в торговый документы подал. Как ты велел.
Ф – Вот, вот. Иди марксизму-ленинизму учи, а не улицы штанами подметай. Возьми в библиотеке хоть «Очередные задачи Советской власти» и это – «Как нам реорганизовать рабкрин?».
С – Скукота. Что мне с этого? Может ещё «усатого» предложишь?
Ф – Не. Он у нынешних не в чести. Но это и к лучшему. Может, быстрее нужного «качества» станет достаточное «количество». Хе-хе.
С – Ты это о чём?
Ф – Не поймёшь пока. Иди, читай Ульянова, который Ленин. Потом в нужном месте нужную фразочку вставишь. Процитируешь при случае. Иной раз одного этого бывает достаточно, чтобы выехать. А на форцу не разменивайся. Мелочь это, и замести могут… В комсомолию вступил?
С – Да. В райкоме заявление накатал. Сказали через два дня прийти, у них там бюро райкома будет. А пока устав дали почитать... Не пойму только, зачем мне это?
Ф – Вот в таком виде туда и заявился?
С – Да… Уй, батя, я балбес. А то всё думал, что они на меня так смотрят.
Фельдшер любовно хлопает сына по плечу.
Ф – Балбес, точно. Но умнеешь. А про ВЛКСМ (выговаривает презрительно) не сейчас, так потом поймёшь... Поступишь в институт, правоверным комсомольцем держись. Тебе в люди выйти надо. Как это: «карьеру сделать»! Потом своё возьмёшь. Всё твоё, сынок, будет. А с гешефтами завязывай. На этом жизнь не сделаешь, только вред один и риск. Мой тебе пример.
С – Батя, а откуда у тебя эта папка? Я полистал её. Жуть. Так всё и было?
Ф – Полистал и забудь. Гляди, не обмолвись где об этом. Затаскают... Я там пять лет лес валил. Потому и фамилия у тебя не моя. Оттуда знакомства кое-какие остались, вот и шлют иногда. Сказки это, хотя есть и верное. Я вот вернулся, тебя родил и жив до сих пор, и другие вернулись. Ты заглавие-то внимательно читал? Про «опыт художественного исследования»?
С – Ну да. Читал. И что с того?
Ф – А то. Писатель этот – выдумщик. О чём сам и сообщил. Но так, что умный поймет, а дурак не догадается... Однако, сказки эти при правильном применении очень полезными могут быть. Особенно если к ним подсунуть нужный ответ на вопрос – почему так было?… Ладно, идём.
Оба медленно уходят.
А – Нет, юнга, это не шпионы. Это хуже. Это гниль человеческая. Если её не пресечь вовремя, она всё испоганить может, до чего дотянется… Ладно, пойдём, попробуем найти кинозал, посмотрим, чем страна живёт. Может, перед фильмом документальный киножурнал покажут.

Свет на сцене гаснет.
Конец первой сцены второго действия


Сцена вторая

Второй секретарь обкома КПСС (ВС) (дородный мужчина в солидном костюме и шляпе)
Жена Второго секретаря (ЖВС) – (худощава, одета с претензией на шик)
Сотрудник администрации санатория (САС) (худощавый мужчина средних лет)
Рабочий-1 (Р1) (отдыхающий в санатории)
Рабочий-2 (Р2) (отдыхающий в санатории)
Инженер (И) (отдыхающий в санатории)

Свет на сцене зажигается.
Утро следующего дня. У края сцены стоят Артиллерист и Юнга.
Из репродуктора звучит бодрый голос: «Доброе утро, товарищи отдыхающие. Как всегда, после зарядки и водных процедур ожидаем вас в нашей столовой. Далее лечебные мероприятия по индивидуальным планам. Желающие, по согласованию с лечащим врачом, могут принять участие в конной прогулке».
На сцену выходят Второй секретарь и его Жена, держащая в руках маленькую дамскую сумочку.
ЖВС (сердито и капризно) – Нет! Нет! И ещё раз нет! Что они себе тут позволяют?!
ВС (сердито) – Безобразие! Не знают, с кем дело имеют?!
Решительно садится в кресло у стола. Его жена устраивается под навесом, достаёт из сумочки косметическое зеркало и начинает «поправлять личико».
На сцену выбегает Сотрудник администрации санатория в белом халате. Тащит за собой огромный чемодан.
САС (просительно) – Но войдите же в положение. Ведь нельзя их просто так взять и переселить в другой номер. Ваш ничуть не хуже.
ЖВС (громко) – Как это не хуже? А балкон? А вид из окна? И по площади больше. Не люблю тесноту.
САС – Вы же видите, они отказались переселяться.
ВС (строго и наставительно)– Мне что, вас учить надо? Не умеете работать?
САС – Да что я могу сделать? Ну в самом деле, не могу же я им сказать – переселяйтесь в другой номер, потому что ваш понравился жене второго секретаря обкома?
ВС – Почему вы их вообще туда заселили? Разве вам не звонили из обкома по поводу брони?
САС – Звонили. Да. Но их трое, и номер семейный, трёхместный. У них ребёнок маленький. А вы предлагаете переселить их в двухместный. И потом, ваш же обком их и премировал этой путёвкой, как ударников коммунистического труда и рационализаторов производства. В конце, концов! Что вы от меня-то хотите?!
ЖВС (дурно-капризно) – Нам тоже нужен семейный. Может к нам дочь собирается на денёк другой приехать. От своего мужа отдохнуть.
Второй секретарь поворачивается к САС, наставляет на него указательный палец.
ВС (решительно) – Значит так. В тот двухместный номер, что нам предложили, ставите раскладушку. Найдите, где хотите. Этим (кивает головой в сторону здания санатория) говорите, что их номер закрывается на профилактику или что-нибудь ещё подобное. Сами придумайте. Переселяете. Меняете бельё, полотенца, всё моете. Времени – час. Ну ладно – два. Чемодан пока к себе отнесите, потом в наш номер, а мы пока по парку погуляем.
Второй секретарь встаёт, подаёт Жене руку.
ВС (уже спокойнее и назидательно) – Вы, молодой человек, вроде бы не мальчик уже, давно пора научиться понимать «Ху из Ху».
Оба медленно с чувством достоинства уходят.
САС (удручённо) – Вот напасть. Что делать? Ума не приложу. Поди, не исполни. Тут не то что мне, главврачу может не поздоровится. Пойду к нему, пусть сам решает.
Медленно начинает уходить, подволакивая за собой чемодан. Останавливается.
САС (в полголоса, как бы сам себе) – А вот напишу в областную газету заметку об этом. Или фельетон. Анонимно. Напечатают или не напечатают? Нет, себе дороже выйдет. Вдруг дознается.
Уходит. За всей этой сценой наблюдают Артиллерист и Юнга, стоящие у края сцены.
Ю (разочарованно) – Разве можно так? Прямо барин и слуга. А еще секретарь обкома…
А (сердито) – Это комчванство называется! Ленин об этом говорил еще в начале двадцатых. Предупреждал партию о такой опасности. И у нас это встречалось, видишь, и до сих пор сохранилось. Отвратительно! Владимир Ильич прямо назвал комчванство врагом партии. Сильный враг оказался, живучий. До сих пор не смогли его удавить.
Ю – А этот, в халате, он же советский человек, а ведёт себя словно какой дореволюционный приказчик перед хозяином.
А – Разве ты их видел, приказчиков-то?
Юнга качает головой.
Ю – Нет, не видел. Рассказывали.
А – Понятно… Нет, эти оба не советские, хоть и живут в советской стране. Далеко им до советских.  Такая вот коллизия. Так что, если социализм тут и построили, то не до конца. Пока… А знаешь, каких ещё двух врагов партии назвал Ленин?
Ю – Каких?
А – Безграмотность и взятка. Надеюсь, что хоть с этим тут справились. (Пауза) Тебе кинокомедия понравилась?
Ю – Да. Очень. Как жить хорошо люди стали! Правда и жулики имеются.
А – Радует то, что они над жуликами умеют смеяться. Значит, победить должны. Но меня больше киножурнал впечатлил. И озадачил. Насколько мощь страны выросла! И всё строят, и строят. Поразительно, сколько сил у страны стало. Но эта идея с хозрасчётом на заводах и фабриках … Я военный, а не экономист, не знаю, но внедрение хозрасчёта на крупном заводе… Насколько это оправдано... Это ж не артель какая. До войны, например, у нас было и плановое государственное хозяйство, и мелкое частное, артельное, рыночное. Вполне удачно дополняли друг друга. А здесь, похоже, одновременно всё перевели в государственную собственность и внедрили хозрасчёт, как в артели. Это хорошо на короткое время, когда надо быстро чего-то достичь, но постоянно так промышленность работать не сможет: пойдут перекосы. Не могут на крупном заводе все цеха работать с одинаковой прибыльностью. Так же и во всей стране. И что? Разбалансировка промышленности и трудовые конфликты. При сходных трудозатратах у рабочих будут разные зарплаты. Но это не по-социалистически! И останутся те производства, где прибыль велика, а остальные постепенно исчезнут. Но ведь без них и всё остальное встанет.  Не понимаю. И ещё, юнга, ты заметил, о товарище Сталине ни слова. Вообще! Как не было его. Это как понимать?
Ю – Я тоже заметил. Даже портретов нет. А генеральный секретарь теперь товарищ Брежнев.
А – Мало мы еще узнали об этом времени. На первый взгляд, в целом, всё хорошо, но есть некоторые тревожные моменты. Ничего, разберёмся.
Ю – Товарищ, полковник, разрешите отбыть на родину? Посмотрю, что там.
А – Разрешаю. Я же сказал вчера: все свободны. К вечеру возвращайся. Обсудим, кто, что узнал.
Ю – Слушаюсь. Спасибо.
Уходит.
На сцену не спеша выходят три отдыхающих в лёгкой прогулочной одежде (Инженер, Рабочий-1, Рабочий-2 (заметно моложе двух первых)), присаживаются к столу.
Р1 (насмешливо) – Нужны мне эти их «лечебные процедуры». Лучшая процедура – это беленькая.
Р2 (удивлённо-воодушевлённо) – Так чего ждём?
Р1 – Э-эт можно. Но не сейчас. Вечером.
Р2 – Чего так?
Р1 – Батя такой порядок завёл. Он у меня крутёшенек. Вот я и привык. А то по молодости – я тогда еще не женился, с родителями жил – принял как-то утром перед сменой, так он не посмотрел, что я уж и срочную оттрубил, такого леща мне вкатил… Куда там, ротный старшина такого не отвешивал… Ну а ты (обращается к инженеру), чего такой смурной с утра пораньше?
И (мрачно) – Не выспался.
Р2 – Ага. Рабочий класс в санаторию приехал для поправки здоровья, а он полночи с логарифмической линейкой над своей тетрадью сидел. Видел я. И главное – всё стулом скрипел.
И – Извини. Не знал, что мешаю. Надо было сказать.
Р1 (обращается к Рабочему-2) – У меня пока соседа нет. Перебирайся в мой номер.
Р2 – Идёт!
Р1 – Тогда не тяни, вселят кого... Да, не получилось совместно с супружницей в этом году отдохнуть. У неё отпуск осенью. А как было б красиво (далее продолжает мечтательно) – обеих девчонок на всё на лето в пионерлагерь от завода отправили, сами в отпуск. Жаль. Не сложилось.
И – Перенёс бы на осень.
Р1 – Ин-нтересн-но. Перенёс бы. А горящая путёвка?! Бесплатная! Случайно в профкоме об ней узнал. Ну не упускать же было. И отпускные сэкономил.
Р2 (обращаясь к Р1) – Что, не упустишь своего?
Р1 (с убедительной интонацией) – Своего - не своего, а чтоб мимо пролетело, я такого не люблю.
И (обращаясь к Рабочему-2) – Это да. Он у нас на заводе рвач известный.
Р1 (возмущенно)– Какой рвач?! Ты это видел? Если инженер с образованием, так на рабочего человека через губу смотришь? (Далее с наставительной и ёрнической интонацией.) Как партия учит: у нас диктатура пролетариата. Вот! Я рабочий, значит ге-ге-мон! В институте, небось, учил такое?
И – Какой ты гегемон… Диктатура пролетариата, это, прежде всего, личная ответственность каждого за всю страну. А ты дальше своего кармана не видишь.
Р2 – А жена как?
Р1 – А что жена? У меня отпуск по графику. Опять же ковёр теперь купим и ещё чего-нибудь.
Р2 – Так вы с одного завода выходит?
Р1 (сердито) – Да. Он в заводском КБ, а я в кузнечно-прессовом. Последние полгода у нас в цеху только и сидел. И высидел себе премию. (Обращается к Инженеру). Вот скажи мне, почему тебе премия, а мне шиш?
И – Премию не я себе выписал, а директор. И ты сам знаешь за что. Кто новую оснастку для вашего пресса придумал и внедрял? И не прибедняйся – всей вашей бригаде зарплату увеличили.
Р1 – Ну увеличили... Но мало, я так считаю! Добавили по паре червонцев, а выпуск штамповок за смену в полтора раза вырос. Это справедливо?
И – Так ты и зарплату в полтора раза больше хочешь? По-твоему, так справедливо?
Р2 – Разве нет?
И (обращается к Рабочему-2) – Ну ты же тоже на заводе работаешь и в вечерней школе ещё учишься, я видел, как ты учебники из рюкзака доставал. Должен понимать – зарплата от трудозатрат зависит, а у них трудозатраты на единицу продукции в полтора раза упали. Это называется повышение производительности труда за счёт нового инструментария. Чего не понятно? Хоть и выпускают они теперь больше, но за те же восемь часов рабочего времени. Но зарплату им несколько увеличили, потому что выпуск всё же увеличился. Справедливо?
Р2 – Вполне.
Р1 – А по-моему – нет! Больше делаем, больше платите. Так! Остальное меня не касается.
И – Вот я и говорю – рвач.
Р2 – А остальные в бригаде как думают?
И – Остальные правильно всё понимают. Он с ними потому и разругался. И в отпуск ушёл.
Р2 (обращаясь к Инженеру) – Повременю я пока с переселением. Может, пока мы здесь прохлаждаемся, подтянешь меня по физике. А то я еле-еле в следующий класс перешёл.
И – Это можно. Пойдём, покажешь в чём затруднения, попробую объяснить.
Оба встают.
Р1 (торопливо и деланно-развязно им вслед) – Вечерком заглядывайте. Раздавим пузырь-то на троих.
Р2 – Не-е, спасибо. В другой раз. Может быть. (Оборачивается к Инженеру) Я тут одну красавицу заметил, вчера только заехала. А пальчик-то без колечка. Незамужняя… Вечером на танцах попробую подкатить, а то опередят ещё.
Инженер и Рабочий-2 уходят. Рабочий-1 остаётся в одиночестве.
Р1 – Рвач! Это я-то рвач?! Я за справедливость! Во всём. Как план в конце квартала, так – давай-давай. А зарплату платить по-честному, так – нет. Как там говорится: при социализме – «от каждого по способностям, каждому по труду». А если я больше стал делать, так и плати во столько же больше. Вот так будет по-социалистически. Вот моду зажимать рабочего человека взяли? Интересно, в парткоме знают? Накатаю жалобу… Инженер он. Внедрил что-то. А зарплата меньше моей. Это при царе инженер на рабочего сверху вниз смотрел, а теперь я ге-ге-мон. Вот так-то!
Встаёт и медленно вальяжно уходит.
А (удивлённо и возмущённо) – Рвач ты и есть, а не пролетарий. Лучше не скажешь.  (Далее более спокойно и задумчиво.) Ладно, в семье не без урода… Но что у них тут не так пошло? Как же можно, чтоб у специалиста с высшим образованием зарплата была меньше, чем без такого? У нас пред войной ровно наоборот было. Товарищ Сталин такого безобразия не допускал. Без знаний социализм построить нельзя. И Армию вооружить нельзя. И в войне не победить. Мы это все понимали. И потом, хорошее образование, это ещё и более высокий культурный уровень у человека… Как правило... Хотя бывает и наоборот. А культурный человек ближе к социализму, чем некультурный. Выходит здесь, человека, имеющего, в лучшем случае, среднее специальное образование социально поставили выше человека с высшим образованием, что и выразилось материально. Исключительно по классовому признаку, что ли? Но даже если и так, специалист всё равно должен получать больше, поскольку ответственность больше и результативность труда выше. Опять же стимул к получению высшего образования у трудящихся. Не туда они могут зарулить, не туда… Однако, наведаюсь в Москву.

Свет на сцене гаснет.
Конец второй сцены второго действия

Сцена третья

Свет на сцене зажигается.
Поздний вечер того же дня. Парк санатория. Вдали слышна танцевальная музыка. На сцене Юнга, Лётчик, Танкист и Пехотинец. Освещены узкими лучами прожекторов. Все расположились произвольно на сцене, но не далеко друг от друга. Слушают Юнгу.
Ю – … Вот и всё. А потом товарищ полковник разрешил мне отбыть домой.
Т – Сам-то куда запропастился наш «бог войны»?
Л – Вы говорили, он в Москву, вроде, собирался. Может, вернуться не получается. Надо его вытаскивать, как меня в сорок пятый из сорок девятого вытащили.
Т (решительно) – Да. Пробуем. Всем думать о товарище полковнике.
Все замолкают.
Через мгновение вспыхивает ещё один луч прожектора, он освещает Артиллериста на краю сцены.
А (подходя к остальным) – Вот спасибо, товарищи, так спасибо! Можно сказать, на самом интересном выдернули. Хоть обратно возвращайся.
Т – Что такое?
А – Потом... Все в сборе?
Оглядывает присутствующих.
А – Вижу, все здесь. Ладно. В общем-то, там всё ясно… Потом расскажу… Теперь давайте по порядку.
Смотрит на Юнгу.
А – Если не ошибаюсь, на флоте есть хорошее правило: первому в кают-компании дают слово самому младшему из присутствующих. Верно?
Ю – Так точно. Это чтоб младший не смущался в своих оценках и предложениях перед мнением более старших по чину.
А – Так и поступим. Юнга, пожалуйста, что у тебя?
Ю (несколько замявшись) – У меня, вроде, всё хорошо. Мама ещё жива. Постарела только сильно. У братьев и сестры свои семьи, дети.  Посёлок наш уже и не посёлок, а город, хоть и небольшой. Красиво, аккуратно всё. И, знаете, там есть школа моего имени! Представляете: школа имени Героя Советского Союза и мой большой портрет на первом этаже. Это фотография, когда мне Звезду вручали. Вроде бы всё хорошо у них. Вот только… Царапнуло одно… Знаете, я прямо на день рождения мамы попал. Все там за столом сидели, пели, потом разговаривали о разном. Ну и о работе, кто где работает, сколько получает. А сестра вдруг сказала, что СССР объедает Таджикистан. Те ткани, что выпускает её комбинат, за границей стоят больше, чем за них платят по советским расценкам. И вот если б Таджикистан был сам по себе, то они б в деньгах просто купались. И это всё русские устроили. Старший брат, как услышал – стал её стыдить: ведь вся страна этот комбинат строила, и русские могли бы его у себя поставить. А младший промолчал. Вот такая история. Не знаю, что и думать.
А – Да, очень неприятно. Но, может быть, это только единичный случай. Есть что еще?
Ю – Еще в Ленинабаде успел побывать. Совсем большой город стал. Сто двадцать тысяч жителей. Там даже троллейбусные маршруты пустят в этом году. Самый крупный в Советском Союзе комбинат шёлковых тканей. Это там сестра работает. А сколько ещё других фабрик – и не перечесть. И домов много новых высоких построено. Везде деревья, парки, фонтаны. Люди красиво одетые... Вот только если б не то, что сестра сказала, совсем хорошо было бы.
А – Ну ясно. Теперь «сталинский сокол». Что у тебя?
Л – Да в общем-то всё то же, что и у юнги. Одним словом - жизнь идёт своим чередом… Харьков после войны восстановили, отстроили. Похорошел город.
Сестра уже замужем. Две племянницы у меня. Красавицы. Школьницы. Я как раз попал, когда сестра с мужем их в летний пионерский лагерь собирали. Шум, суета: это взять, то не забыть. Старшая чтоб за младшей смотрела… А мама умерла. Да. Это её война догнала…
Ну вот. Харьковский авиационный – теперь имени Ленинского комсомола. Выпускают там пассажирские турбореактивные самолёты Туполева – Ту-134. Видел я их на заводском аэродроме. Вот машина, так машина. Сразу 80 человек перевезти может! Целую роту. Не удержался – заглянул в пилотскую кабину. А там глаза просто разбежались: приборы, указатели, тумблеры, кнопки, рычаги управления. Даже бортовой радиолокатор есть. Это на пассажирском-то самолёте. Жаль, не поднимать мне его в воздух… Мы о таких даже и не мечтали.
Да, вот ещё что: партию переименовали. Теперь вместо ВКП(б) КПСС. Коммунистическая партия Советского Союза.
А – Это, наверное, уже все знают… Хорошо. Что «мазута» скажет?
Л (сам себе и невпопад) – Турбореактивные… Это ж какая скорость у них. Быстрее моего истребителя… А истребители тогда здесь какие?...
Артиллерист укоризненно смотрит на лётчика. Потом поворачивается к танкисту.
А – Капитан?
Т – А у меня радость, товарищи! Младший брат оказывается жив. Когда наш дом в Сталинграде фрицы разбомбили, я думал, все погибли: от дома одна воронка осталась. А его как раз перед налётом матушка в магазин отправила. Но и ему в тот день тоже досталось: ранение и тяжёлая контузия. Без сознания, без документов в госпиталь попал, потом эвакуировали из города. В общем, поскитался по стране. В Сталинград вернулся только после войны. Там в военкомате похоронку на меня получил...
Л – Как же ты всё это узнал? Сам брат, что ли, тебе рассказал?
Т – Вот сам и рассказал! Только не мне, конечно, а своему сыну. Но при мне.
Л – Это как же?
Т – Случайно. Чисто случайно… А может и нет… Не случайно же с нами всё это происходит… Я, когда в Сталинград отправился, сразу наметил то место, где наш дом стоял.  Там и оказался… Да, вот ещё: Сталинград теперь Волгоградом называют. Хрущёв, сволочь, постарался. И об этом скажу... Так вот, стою я в том месте, где мой дом был, понятное дело – воронки от бомбы уже и в помине нет. Вообще с трудом место определил, и то лишь по изгибу улицы и спуску в сторону Волги. Тут подходят мужчина средних лет и подросток. А мужчина чем-то смутно узнаваем. Но сразу не понять. Остановились они почти рядом. Меня, понятно, не видят. Постояли, помолчали. Потом мужчина вздохнул и говорит: «Вот так, сынок. Здесь мы жили. Здесь твоя бабушка, жена и сынишка твоего дяди-танкиста погибли. А мне повезло, уцелел…» Вот тут меня и пробило – это же мой младший брат. Жив! Смотрю внимательней. Точно, он! И по возрасту подходит… Вот и думайте: случай это или нет.
Танкист замолкает.
Ю (после паузы) – А дальше?
Т – Дальше пошли они не спеша в сторону Волги, ну и я за ними. Вот тогда брат сыну всё про свои мытарства рассказал. Потом сын спрашивает: «Пап, почему ты Волгоград всегда Сталинградом называешь?» Тут брат остановился, повернул сына за плечи к себе и выдал. Давно видать это у него наболело: «Потому, что я родился в Сталинграде! Потому, что «Сталинградская битва»! Потому, что я восстанавливал Сталинград! Потому, что в историю наш город вошёл Сталинградом. Сталинградом и останется! Потому, что есть меч Сталинграда, и нет меча Волгограда. А «Волгоград» – это затея Никитки Хрущёва. Он боялся Сталина, потому и ненавидел».
П (задумчиво) – Хрущёв, это который на Украине до войны главным был?
А – Никита Сергеич. Да, он. Больше, вроде, некому.
Т – А сын опять спрашивает: «Сейчас про Сталина разное говорят. Хоть и мало, но кто, что. И плохое, и хорошее. Пап, а ты что скажешь?». Они дальше пошли. Брат уже спокойнее стал объяснять. «Старайся всегда главное видеть в любом деле. А главное здесь то, что без Сталина не было бы нашей Победы в войне и страны вообще. И все, какие ни есть враги России, хоть внутри, хоть снаружи, за одно это всегда его будут помоями поливать». Сын: «Ну да, а репрессии? Сколько людей сгинуло! Почему он палача Берию рядом держал?» Брат усмехнулся так и говорит: «Вот и ты о том же.  Пойми, не был Лаврентий Павлович палачом. Врагов нашей страны он преследовал, да. Но и реабилитировал, кого ложно осудили. И наказывал за такие расправы. Основное же, что он делал – строил и укреплял оборону СССР. И о простых людях, что работали под его началом, заботился, как мог. О себе – нет. А для рабочих старался. Я в конце сороковых на строительстве одного атомного объекта работал. А чтоб ты знал, всей атомной промышленностью страны в то время заведовал Берия. Так что могу судить. Лаврентия Павловича я несколько раз видел. Однажды даже разговаривал с ним. И ведь сумел же он всё организовать. Не один конечно. От генеральных конструкторов до простых работяг. Все мы старались. Ты представь: в разрушенной стране, сразу после войны с пустого места целую отрасль промышленности поднять. Каково? Во многом себе отказывали, но надо было. Иначе бы нас Америка, как Японию в сорок пятом, атомными бомбами бы… Но мы смогли, успели. И Берия тут был на своём месте. Ну а про репрессии... Вот сейчас пытаются говорить, что все в страхе жили. Что людей многими миллионами сажали. Чуть не на улицах хватали. Но я такого не помню. Кого-то, да, арестовывали, судили. Может, за дело, может, нет. Мне трудно судить. Время было такое. Но чтобы массово – этого не было. Был страх на работу опоздать, брак выпустить. Это да. Но это же и правильно. Нельзя халтурить. А сейчас дисциплина труда упала, ответственности такой, как была – нет. В результате качество продукции снижается. Есть и такие, что только и норовят с завода чего вынести… А потом пальцем тычут – «Вольво» лучше «Волги». Нет, чтоб на себя посмотреть. И ещё. Вот репрессии называют «сталинскими»». А если я скажу, что это были во многом «антисталинские» репрессии? Точнее – «антисоветские» Тогда как? Сталин не был ни маньяком, ни параноиком, как сейчас иные вслед за Хрущёвым утверждают. Иначе, разве мог бы он привести СССР к Победе?  И не имели б с ним дел лидеры Европы и Америки. Не стал бы ослаблять свою страну рачительный руководитель. А вот усилить её перед надвигающейся войной – должен. В том числе – вычистив всякую гниль. А враги у нашей страны были. И явные, и неявные. Те же Ягода или Ежов с приспешниками творили всякие безобразия. Недаром самих их потом осудили. Тогда выходит, что репрессии могли быть безмерно усилены именно скрытыми врагами Советского государства для его же ослабления. А? Не был Сталин никаким деспотом, как сейчас рисуют. Это Хрущёв придумал, чтоб себя оправдать за всё, что вытворял на Украине перед войной. Так что учти, если кто постоянно и упорно твердит о «сталинских» репрессиях, то это либо враг СССР и твой лично, либо подпевала такого врага, потому что цель у них одна – ослабить нашу страну. Согласись, кощунство стоны о невинно репрессированных использовать против страны, патриотами которой они были. Потом брат помолчал и добавил: Сталин не был безгрешен, и ошибки допускал. Бывало очень тяжелые. Иные при другом раскладе и на преступление, наверное, могли бы потянуть. Но дело в том, что любой другой из руководителей партии, окажись на его месте, привёл бы Россию к гибели».  Вот такой монолог брат сыну выдал. С пролетарской прямотой всё по полочкам разложил.
А – Да, есть, что обдумать.
Все замолкают.
Ю (после паузы) – Что за бомбы такие атомные?
А – Наверное, очень сильное оружие. Не слышал о таком. Видимо, уже после нас применили. И должно быть сложные они, раз целая отрасль промышленности потребовалась. А союзнички-то хороши! Хотя, Европа всегда врагом России была. Вот и Гитлера там вырастили, чтоб на нас напал. Но он их всех обдурил.
П (сердито) – А чего ж они по Гитлеру-то не применили, раз было? Что б нашей кровушки побольше пролилось? Так выходит?
А – Может так, а может просто не успели доделать, как мы его добили.
П – Вот еще не пойму, чем Волга хуже этой Вольвы? Рыбы, что ли, меньше или ещё что? И причём тут дисциплина труда?
Т – «Вольво», это автомобиль. Шведский, кажется. А «Волга» - это уже наш автомобиль, ГАЗ-24, в Горьком выпускают. Их здесь довольно много. Если сравнивать с теми, что в наше время ездили, так шикарный автомобиль.
Л (обращаясь к Танкисту) – Ясно. А дальше?
Т – Дальше? Дальше – домой они пришли. И я за ними. Мне про брата всё интересно. Ну и узнать, как после 50-ти лет Советской власти и двух войн рабочий человек в СССР живёт... Они обедать сели, а я квартиру посмотрел. Ничего так квартира. Отдельная – не коммуналка какая – большая, светлая, три комнаты, своя кухня, туалет. Даже ванная комната есть. Мебель добротная…  К обеду жена брата вполне приличный стол накрыла на пятерых: брат с женой и трое пацанов... В одной из комнат – грамоты в рамках на стене. Все - брата. Он у меня оказывается токарь шестого разряда! Работает на Волгоградском моторостроительном заводе. Видать, после войны построили.
Л – А чего же он у тебя в рабочий день не на заводе?
Т (сердито) – Отпуск у него. С понедельника.  (Далее уже мягче.) Они пока обедали, на завтра на рыбалку ехать договаривались. А ты, что подумал? Брат – прогульщик?! Твои-то тоже не на работе были. А?
Л – Извини. Так вырвалось. Сестра отгул взяла, чтоб дочерей собрать, а у её мужа скользящий график работы. Он её еще упрекал: «Зачем отгул оформила? Что я, без тебя не управлюсь девчонок собрать?»
А (Танкисту) – Это всё?
Т – Нет. Я еще на свой тракторный заглянул. Только теперь он просто Волгоградский тракторный, а был Сталинградский тракторный имени Дзержинского.  Тоже Хрущёв постарался… Там после войны почитай всё заново отстроили. По цехам прошёл, на станки посмотрел. Некоторые вполне знакомые, но много совершенно новых. Еще трактор видел, который там делают – ДТ-75. Вот машина! Эх, да что говорить. Не зря мы полегли. Жаль, конечно. Но не зря.
Вот если б еще не эти переименования…  Как бы за ними что-то более серьёзное не стояло... И неприятно, что какая-то Швеция машины лучше наших делает. Вот теперь всё.
А – Ясно. Теперь вы, товарищ старшина.
П (расправляет гимнастёрку, выходит в центр) – Докладываю, товарищи командиры.
А – Не надо «докладывать», по-простому расскажите, что видели, что узнали. А самое главное – что думаете.
П – Есть! То есть, если по-простому, то было так: попал я в своё село аккурат в то место, где хатка моя была. Понятное дело, что всё там сильно изменилось. И хатки уже нет, а вполне справный дом стоит за крепким тыном. И людей вокруг никого. Это тож понятно – все в полях. Вот и я туда направился – посмотреть какой урожай в этом году ждать. Вышел за село – поле озимой пшеницы. Густо колосья стоят, зёрна крупные. По всему хороший урожай соберут, если с погодой ладно будет. В сторону речки глянул – там у нас выпас завсегда был. И теперь видно луг и коровы на нём. Только никогда у нас в колхозе столько коров не было потому, как кормов бы на такое стадо не хватило б. И вроде что-то похожее на полевой стан виднеется: навесы и столы под ними. Пара тракторов с прицепами. Еще коровники неподалёку. Не было их раньше. Вот там людей и заприметил. Туда надо идти. Послушаю, о чём судачат. Иду вдоль поля: утро, а солнце уже греет, ветерок гуляет, дышится легко, а запахи такие… Разве словами передать? Будто и не умирал. Забылся. Хотел колосья рукой погладит, как бывало. Поднёс руку и – нет, не пускает...
Ладно, умер, так умер. Мир этот наш, да мы уже не его. Даже следов в дорожной пыли нет, и тени нет. Вот так и дошёл я до людей, что за столами сидели. Подкреплялись. Встал рядом, слушаю. О разном говорят. Пересмеиваются. Потом о серьёзном речь пошла: вспоминали, как колхоз несколько лет назад едва по миру не пошёл из-за долгов за технику, которую пришлось выкупать у МТС. И не хотели, так районное начальство заставило.
Поговаривали, что это, вроде как Хрущёв придумал: будто колхозы окрепли, пусть теперь сами о тракторах-комбайнах и прочих грузовиках заботятся. Пусть выкупают машины у государственных МТС. А колхозам где сразу на всё это деньги взять, кто подумал? Хочешь, не хочешь, а покупай и обслуживай. МТС-то больше не будет. Да еще урожай по разнарядке и твёрдой цене сдавай и налоги большие потом плати. А уж как личные подворья порезали…
Я вам, товарищи командиры, так скажу – слушал я всё это и думал: «За то ли мы Советскую власть подняли и отстояли, чтоб такое творилось? Как же можно свой же советский народ так не любить?  В Хрущёве, что ль, в одном дело? А остальная партия куда смотрела?» В общем, выходит, хлебнули селяне лиха от своей же рабоче-крестьянской власти. Вот прямо за столом и спрашивали друг друга: «А власть-то эта, точно наша?»
Потом, правда, вспомнили, как к лучшему повернулось, когда Никитку скинули. Государство, вроде, стало к деревне лицом поворачиваться: то, что по плану сдаёшь – одна цена, сверх плана – в половину выше, личные подворья перестали зажимать, льготы по кредитам опять же и государственные пенсии для колхозников ввели. Налоги уменьшили.
«Вот – думаю – это другое дело!» Но оскомина-то осталась даже у меня, что ж говорить про тех, что за столом сидели...
Потом они Машерова стали хвалить. Как я понял - это нынешний первый секретарь белорусской компартии. Оказывается, очень уважают его в моей Беларуси за то, что он к людям с пониманием относится. Вот ферму, что рядом, он не только помог построить, но и корма обеспечил из республиканского фонда. Так мой колхоз планы по мясу и молоку в два раза перекрыл. Это, скажу я вам, очень правильный подход к крестьянину: ты ему подмогни, облегчи труд, а он тебя, то есть страну, накормит-напоит в достатке. А будешь из него жилы тянуть, так и сам ноги с голодухи протянешь. Или попрошайкой станешь. Вот такая тут политика.
Ю – А семья Ваша, что-то получилось узнать?
П (почти весело) – Получилось. А то! Оба моих сына здесь же и сидели. Не узнал сразу-то: крепкие, высокие выросли. Мужики, одно слово. Старший – Михась – бригадир у механизаторов, женился уж давно, внуков мне нарожал. В том большом доме живёт, что на месте моей прежней хаты стоит. А Василёк-то в форме военной, майор-лётчик. Награды у него разные и орден Боевого Красного Знамени на кителе. Во как!
Т – Это как же? Опять война?! Кто напал?!
А –Никто не напал. Были войны, но не у нас.
П – Не у нас, не у нас. Это Василёк мой из Вьетнама вернулся. В отпуск. Только вчера и приехал.
Л – А туда-то он как попал? Это ж на краю света. Юго-восточная Азия, кажется. С кем нам там воевать-то? И зачем?
А – А мы там и не воевали. Только помогали. Вообще, после Великой Отечественной многое в мире изменилось. Вьетнам вот был колонией у французов. Потом там рабочие и крестьяне восстали против угнетателей. Началась освободительная война, а вьетнамские коммунисты её возглавили. У французов плохо получалось, тогда американцы туда полезли. Империалисты! Вьетнамцы к нам за помощью обратились. СССР им боевую технику отправил и инструкторов. Ну а учить-то иногда прямо в бою приходится. Сами знаете, как это бывает. Видать, старшина, твой сын так свой Боевик и заслужил.
П – Точно. Так и было. Василёк рассказывал: учебный вылет был, а тут бомбардировщик американский – он ещё его «летающей крепостью» назвал. Один летел и высоко. Может, думал, не заметят. Вьетнамец, которого Василёк обучал, в атаку пошёл, но промахнулся. Пришлось сыну «крепость» ту сбивать, иначе бы проскочила. Только Василёк всё это как бы по секрету рассказал. И то, после долгих уговоров. И ещё просил об этой истории не распространяться. Вот так.
А – А вот это уже не правильно. Что не бросили в беде братьев-трудящихся, хорошо. Империалистам по рукам давать надо, иначе совсем распояшутся. Не правильно скрывать заслуги своих солдат. Тем более, что война всё-таки идёт. Только называется она «холодная».
Л – Что за война такая «холодная»?
А – Потом объясню.
П – А старший-то мой тоже молодец. С пониманием. Там вот еще было: отозвал он в сторонку одного из тех, что застольничали, и стал негромко выговаривать за то, что тот увёл целый прицеп комбикормов с фермы на своё подворье. Украл, то есть. Сын велел ему в кассу колхозную деньги внести, будто всё честно куплено. Не стал позорить перед односельчанами, но пригрозил, что в следующий раз заявление в милицию напишет. Вот так.
Т – Целый прицеп! А коли в другой раз не заметит? Попустительство это, а не понимание.
П (сердито) – Вы, городские, наших дел деревенских вовсе не понимаете. Вот, помню, приезжали к нам из Минска коллективизацию делать. Таких дров наломали... Справных середняков с какого рожна в кулаки написали? Выслали вместе с семьями. А?  Не понять им было, что мужику трудно с хозяйством своим в миг единый расстаться. Ведь всё горбом своим нажито. Но своим горбом, только своим! Не были они мироедами. А их в кулаки потому, как в колхоз не хотели... Хорошо товарищ Сталин таким прытким руки окоротил, когда «Головокружение от успехов» в ПРАВДЕ напечатал. Я ту статью вырезал и сохранил. На всякий случай. Советская власть хороша, только иные «партейные» от её имени такое творить могут, что и врагам не придумать… (Потом, помолчав, добавляет) А колхозы, что ж, хоть больно, а надо. Без них-то, без колхозов, не было б у нас ни заводов с фабриками, ни танков с самолётами. И тракторов бы у крестьян не было. И про Михася так скажу: когда в деревне все друг - друга знают, ославь человека один раз, и всё. Ему жизни не будет. А у него семья, дети. Им каково? Дал слабину человек, а ты помоги ему выправиться. Больше он в жизни себе ничего такого не позволит.
А (обращается к Пехотинцу) – А что ж про Олесю свою не говорите? Жива ли?
П – Жива, жива, слава Богу, моя ненаглядная. Со старшим сыном живёт. И постарела-то не сильно. Не согнули года. Сама из села чуть позже пешком пришла. Её Михась нежно так спрашивает: «Что вы, мама? Что случилось? Садитесь с нами». Она присела на лавку, а сама всё в мою сторону поглядывает. «Не знаю – говорит – никак не могла дома усидеть. Словно сюда какая сила вдруг потянула». И я весь дрожу. Вроде уж старый, а глаз от неё не отвести. Вот так, товарищи мои дорогие. Верите ли нет, а будто чувствует она меня. И Василёк в отпуск приехал аккурат к моему появлению. Случайно ли?
А (задумчиво) – Вот смотрите: каждый раз, когда вы появлялись там, где жили до войны, там же оказывались и все ваши близкие, что живы в этот момент. Ну, допустим, один раз – случайность, другой раз – совпадение. Но ведь происходило это постоянно! Хоть и причины всегда разные. Так? Следовательно, здесь есть закономерность. Думаю, неслучайно, старшина, твой Василёк в отпуск приехал. Выходит, к тебе он приехал.
Т (после паузы) – А вы, товарищ полковник, где были?
А – В Москве.
Л – А «холодная» война, это как понимать, и что такого в мире изменилось?
Ю – Откуда мы вас выдернули?
А – Нет, товарищи, так не пойдёт. Всё по порядку. Сначала – где я побывал и как узнал то, о чём расскажу. Все вопросы – потом. Возражения есть? (Оглядывает всех.) Нет.
А – Отправился я в Москву на завод холодильных агрегатов «Компрессор». Но это до войны там холодильное оборудование выпускали, а во время войны делали наши гвардейские миномёты – «Катюши» и ракеты к ним. Почему туда? Потому, что я почти всю войну «Катюшами» командовал. Сроднился с ними. Первый раз я на этом заводе был в сорок втором, когда новые машины принимал. Потом с фронта приезжал, рассказывал, как воюем, замечания и рекомендации заводчанам передавал. Перезнакомился там со многими. Вот и решил навестить еще раз. Опять же – Москва, столица… Да и некуда мне было податься. Никого у меня не осталось.
Посмотрел я завод. Понятно, там опять мирную продукцию выпускают. Нескольких старых знакомых приметил. Как будто даже родными они мне показались… В общем, всё, как и должно было быть. Работают. В прошлом году завод наградили орденом Ленина.
Артиллерист на миг замолкает. Потом продолжает уже гораздо медленнее, рассуждая в слух.
А – По цехам походил, послушал, о чём люди говорят, что их заботит. Оказалось – нет у них действительно серьёзных проблем, на мой взгляд. Больше о личном речь. А помните, как у нас было: и о личном, но и о стране, о мире, вцелом. Об индустриализации, о мировой революции, о войне с фашистами. О многом. Часто спорили. Здесь этого почти нет. А если ещё добавить то, что мы видели и слышали в этом санатории, что рассказали друг-другу?  Какие выводы? Знаете, показалось мне, что измельчали они, что ли. Нет, не все, далеко не все конечно, но многие. Такие и у нас были, но как-то меньше. Думаю, что это, видимо, неизбежно. Ведь сейчас в СССР всё более-менее обустроено, голода нет, с жильём проблемы решаются, работа для всех есть, защитить страну тоже есть чем. Но если страна живёт в безопасности и каком-никаком достатке, то люди в массе своей могут погрузиться в мелкие, личные проблемы. Они, как народ, не стоят в ситуации: либо погибнуть всем вместе, либо вместе победить, когда неизбежно в первую очередь заботятся об общем и важном. У нас-то именно так было. Вы, может быть, скажете: «Не об этом ли мечтали? О спокойствии и благополучии. Не для этого ли строили социализм? Что ж здесь плохого, когда у простых людей в России в кои-то веки появилась возможность не биться за выживание, а позаботиться именно об улучшении своей личной жизни?» Так?
Да, коммунисты предложили России строить социализм ради лучшей жизни для всех. И путь этот шёл от общих улучшений к личным. От общего к частному. Здесь же, похоже, постепенно, почти незаметно пошла трансформация: личное начинает довлеть над общим. Перед человеком исчезли призраки голода и войны – тех бед, которые лучше решать сообща. И потому важность общего отступила на второй план.
Т – А ещё сколько настоящих советских людей война эта проклятая выбила...
А – Да… Всё это касается и нашей партии. Одно дело быть коммунистом, когда тебе только за одно это грозит каторга или расстрел, и совершено другое, когда у партии в руках государственную власть. Да, возможностей для достижения целей у партии неизмеримо больше, но появляются и громадные соблазны личного плана для её руководителей. Это большая опасность для государства, народа и партии. Если личное стоит впереди общего, то страна неизбежно слабеет. Может, я сгущаю краски, но, боюсь, наших потомков ждут большие невзгоды. Особенно если учесть наличие империалистических стран. Они-то свой шанс ограбить и уничтожить первое в мире государство рабочих и крестьян и Россию, как таковую, не упустят.
А (после непродолжительной паузы) –Теперь о мире и «холодной» войне. После того, как мы фашистов побили, во многих странах, что наша армия освободила, к власти пришли рабочие и крестьяне. Появились новые социалистические государства. Так что СССР теперь не один! Есть Социалистическое содружество! И оборонительный союз.
Ю – Товарищ полковник, разрешите вопрос?
А – Спрашивай.
Ю – А что с Германией?
А – А Германий сейчас с две: Восточная – социалистическая и Западная – капиталистическая. Причём, похоже, что самый надёжный и преданный союзник у СССР именно Восточная Германия и её армия. Вот такая история…
П – Однако…
А – Потом в колониях у капиталистов произошли восстания. Кое-где там тоже встали на путь социализма. Как во Вьетнаме, например. Понятное дело, что капиталистам это сильно не понравилось. Причиной всех своих бед они посчитали СССР. Хотя мы-то знаем, что это объективный процесс кризиса капитализма. Но поскольку победить силой нас не получается, они нам решили устроить войну идеологическую и экономическое противостояние на истощение вместе с локальными вооружёнными конфликтами. И назвали всё это «холодной» войной. Еще они придумали резко улучшить жизнь трудящихся в своих странах. Дескать, смотрите: у капиталистов рабочие живут лучше, чем у коммунистов. Это война идеологий. Она самая опасная. Но если понимать, что империалисты вместо эксплуатации трудящихся своих собственных стран стали эксплуатировать трудящихся отсталых государств, то всё становится на свои места. Со своими рабочими империалисты просто чуть-чуть делятся тем, что отняли у других рабочих. И всё. Вот такая ситуация нынче в мире. А узнал я всё это при помощи телевизора.
Ю – Телевизора?
А – Телевизор, это радиоприёмник, который вместе со звуком воспроизводит и изображение. Телевизоры еще перед войной появились. Но это были опытные модели. А теперь они есть у многих. Мне повезло: у вахтёров на проходной «Компрессора» был такой. Они его смотрели, а вместе с ними и я. Ведь газет толком читать мы не можем – страниц не перевернуть. Оказалось, что здесь есть хорошая новостная телепередача «Время», в девять часов вечера каждый день. Обо всем, что в стране и мире в этот день произошло, показывают. Если перескакивать изо дня в день к девяти вечера, то можно очень многое узнать. Что я и делал, пока вы меня сюда не вернули… Вот так. Вопросы есть?
Т – Нет. Пока нет. Надо всё обдумать.
Артиллерист оглядывает остальных. Все молчат.
А – У других, значит, тоже пока нет вопросов? Какие будут предложения?
Ю – Дальше, наверное, прыгнуть? Ещё на четверть века?
А – Есть возражения?
П (задумчиво) – Олеси уж не будет, и сыновья состарятся… Но ведь потом и обратно можно? А?
Л – Наверняка. Юнга, вон, и в дореволюционном времени побывал. Я «за».
Т – В тысяча девятьсот девяносто пятый? Давайте.
А – Решено. Делаем, как в прошлый раз.
Все становятся в центре зала, берутся за руки. Застывают.
А – Начали!
Свет на сцене плавно меркнет. В полной темноте громко и резко звучит гонг. Раздаётся громкий мужской голос за сценой «Тысяча девятьсот девяносто пятый год»!

Занавес
Конец Второго действия

Действие Третье: http://proza.ru/2023/01/09/629