Парад Победы. Действие Третье-1995

Действие Второе: http://proza.ru/2023/01/09/617

Действие Третье
Сцена первая
Браток-1 (Б1) – около 25-ти лет
Браток-2 (Б2) – около 20-ти лет
Архитектор (Арх)
Ферзь (Ф) – повзрослевший Сын фельдшера – роль играет тот же актёр, что играл Фельдшера в первом действии.

Время действия – 24 июня 1995г., утро. Место – парк того же санатория.
В полной темноте громко и резко звучит гонг. Раздаётся громкий мужской голос за сценой «Тысяча девятьсот девяносто пятый год»!
Занавес открывается.
У края сцены стоят Артиллерист, Лётчик, Пехотинец, Танкист и Юнга. Вся сцена представляет собой парк со следами запустения и разорения, видны обломки парковой мебели, частично срубленные, частично сломанные деревья и кустарники. На заднем плане сцены видно здание санатория со следами разрушений: в стенах, разрисованных граффити, проломы, обрушения и следы пожара, выбитые окна, сорванная с петель входная дверь, купол частично рухнул.  В центре сцены стоят несколько дешёвых пластиковых стульев красного цвета и такой же стол с матерчатым зонтом над ним.
Артиллерист, Лётчик, Пехотинец, Танкист и Юнга некоторое время молча разглядывают сцену.
Ю – Что это?!
Л – Опять война?! Да сколько можно!... Воронка вон, вроде, от бомбы.
Т (задумчиво) – По санаторию чем-то крупнокалиберным приложили, похоже.
П (наклоняясь, разглядывает что-то под ногами) – Гильзы. Стреляные. Странные. Для трёхлинейки коротковаты будут и калибр уж слишком маленький.
Артиллерист тоже наклоняется вниз.
А – Да, около пяти миллиметров. (Многозначительно добавляет) Не наши.
Т – Приехали. Только, вроде, жить начали. С кем теперь-то? А вы говорили: «Есть чем страну защитить. Страна в безопасности».  Как же это? По разрушениям если судить – не больше пары лет прошло. Может, назад на год-два прыгнем?
А – Может… Хотя стоп. Стол этот и стулья явно новые. И, на мой взгляд, какие-то недолговечные, что ли. Подождём, посмотрим, кто их оставил. Надеюсь, должны скоро появиться.
На сцену выходят два бритоголовых молодых человека в импортных ширпотребовских спортивных костюмах с броскими лейблами на английском и в кроссовках. В их движениях чувствуется самоуверенность (Браток-1 и Браток-2). Тот, что моложе, несёт спортивную сумку. Они пододвигают пару стульев ближе к столу, усаживаются. Молодой достаёт из сумки банки с пивом, закуску. Всё расставляет на столе.
Б1 (развязно и покровительственно) – Ну, чё там притаранил?
Вытирает рукавом лоб.
Б1 – Фу-у, вот же палит. Это утром-то.
Берёт одну из банок, разглядывает.
Б1 (удивлённо-восторженно) – О, немецкое! «Доппельбок»! Тёмное, крепкое. У кого прихватил?
Б2 (пренебрежительно рассмеявшись) – А, магазинчик по пути навестил. Ну, тот, который «У перекрёстка» называется. Баба одна его держит. Мы её крышуем. Я прикололся: ржу-не-могу. Захожу, достаю шпалер, не неё направляю, ору: «Матка, курка, яйки, млеко!». Ну, как в кино про войнушку с фашиками показывали.  Она: «Побойтесь бога, я в этом месяце уже заносила. Ведь по миру пустите!» Я бабах в потолок. Ну, она сразу стухла, просекла тему. Сама вынесла, что нужно и закусь добавила...  Божилась, что пиво настоящее, из Германии.
Б1 – Кажись, знаю… У неё может и настоящее.
Открывает банку. Пробует.
Б1 – А-ах, хорошо пошло! А были времена - пива нормального не видать.
Пробует ещё.
Б1 (с сомнением в голосе) – На наш «Портер» похоже. (Опять разглядывает банку.) Может подделка? А какая разница. Это тоже ничего.
Смеётся.
Б1 – Анекдот слыхал? Сдались бы Гитлеру, пили бы баварское.
Л – Подлец!
Танкист молча срывается с места, одним стремительным броском оказывается перед Братком-1 и с яростью бьёт его кулаком. Но рука Танкиста останавливается перед лицом братка, словно налетев на невидимую преграду. Тем не менее, Браток-1 отшатывается, едва не опрокидываясь вместе со стулом. Танкист долго пристально смотрит на Братка-1.
Т (с презрением) – П-падаль! Холуй!
Медленно возвращается к своим.
Б1 (удивлённо-испуганно) – А?
Смотрит на Братка-2.
Б1 – Ты сказал?
Б2 (удивлённо) – Что сказал?
Б1 (трясёт головой, как после оплеухи) – Ничего. (Неуверенно добавляет) Показалось.
Б2 – А-а. Ну бывает. Должно голову напекло. Слышал я твой анекдот. Долго ждать-то?
Б1 (сердито) – Чего тебе? Сидишь с удобством. Ещё и бабла Ферзь отвалит. Из «пацанов» в «бойцы» как бы перепрыгнул. Не догоняешь?
Б2 (оглядываясь по сторонам) – А чё здесь было-то? Прям танкодром.
Б1 – Танкодром! Ты, танкодром-то видел? Служил?
Б2 – Не. Отмазался.
Б1 – Ну ясен пень. То-то смотрю всё в «пацанах» бегаешь. А я два года тот самый танкодром гусянками пахал. В «несокрушимую и легендарную» в самый последний призыв попал. Усёк? В гвардейскую Кантемировскую дивизию.
Б2 – Так это ваши танки по Верховному Совету в Москве лупили? А ты?
Б1 – Наши. Но там срочники побоку. В экипажах одно офицерьё сидело. Поговаривали, им здорово Ельцин за это отбашлял.
Артиллерист, Лётчик, Танкист, Пехотинец, Юнга переглядываются между собой.
Ю (с ужасом в голосе) – Как это всё?
Л – Война? Оккупация? Измена!?
Т – А эти? Пособники?
П – Вроде по-нашему говорят, а понять через слово можно.
А – Вторжение и предательство в армии?
Б2 – Так кто здесь стрелку-то устроил?
Б1 – Ты в натуре не в курсах? На всю ж область гремело года полтора назад.
Б2 – Я год, как здесь. Маза моя от армии кончилась. Пришлось валить от призыва.  У вас осел.
Б1– Ясныть… Тут залётные порезвились. У нас мебельный комбинат был. Ничё так. Даже за бугор при «совке» что-то уходило. У меня там два поколения предков горбатились. Сначала дед с бабкой строили, а потом батя мастером в цеху. До последнего не верил, что гикнется комбинат. Как зарплату платить перестали, я ему сразу сказал: «Увольняйся, свой бизнес открой». А он упёрся: «Нет, я рабочий. Пролетарий!» Вот и доупирался. Полгода эти пролетарии за так деревяшки свои пилили. В конец оголодали. Ну, своих-то предков я поддерживал, сам уже на ногах стоял. Как дембельнулся, быстро просёк, кто хозяин в городе. К Ферзю подался.
А потом у проходной комбината контора открылась по скупке ваучеров. Ну, пролетарии свои ваучеры там быстро и спустили. Я так думаю, коль ты пролетарий, то умей свой пролетарский интерес блюсти. А не умеешь, так и не пролетарий ты: хоть бы попробовали комбинат на ваучеры свои приватизировать. (Прихлёбывает пиво.) Конторку эту те самые залётные открыли. Положили они глаз на наш комбинат, порешали как-то с его директором и малое предприятие при комбинате сварганили. Директор в долю вошёл. И всё, что комбинат выпускал, стал этой лавочке за копейки спускать. И уже она всё на рынок выводила. Короче: комбинат пыхтит, работяги в мыле, но бабло мимо кармана. А чё? Это бизнес! Еще немного, и комбинат бы они к рукам прибрали, но у Ферзя там свой интерес был. Вообще, он в гробу этот комбинат видел. Ему площадка в центре города нужна была. Он сначала-то протупил, но потом врубился в ситуацию и пошёл буром. Погнал волну, дескать пришлые разоряют гордость нашего города, проплатил несколько митингов, подтянул городское руководство, областные власти тоже свой голос подали. Потом судебные иски устроил. И нам дело нашлось, проредили самых борзых из этих. Наших тоже нескольких прикопали. В общем, повеселились… Так всё зависло. А дальше Ферзь в тихую взял комбинат в аренду под предлогом финансового оздоровления и оптимизации производства. Ха!  Отжал, короче. Тут хана комбинату и пришла. Всех уволил, оборудование продал. Но долги погасил, как обещал. А дальше ты знаешь. Теперь вместо комбината там конторы, склады, кооперативы разные и главная городская барахолка. Все на субаренде у Ферзя. И не подкопаешься: юридически комбинат есть, финансово здоров, налоги платит, товарооборот вырос, производство оптимально (Смеётся, пьёт пиво.) по причине полного отсутствия. А кому наши табуретки теперь нужны? У кого грины есть, те импорт хотят, а для тех, кто с деревянными стараться (старательно выговаривает) ма-ло-рен-та-бель-но. Ферзю это надо? Опять же новые рабочие места появились на барахолке. И у Ферзя никаких проблем с организацией производства. Все довольны!
Б2 – Э, удивил… Сейчас по всей рашке такое… А батя как?
Б1 – Что как?
Б2 – Тоже доволен?
Б1 – Он – нет. А кому это интересно? Это раньше он был пролетарий – пуп земли... Хотя ему ничем не угодишь. Сначала Мишка-меченый с КПСС страну до ручки довели и развалили, потом Советская власть не такой советской оказалась, чтоб за неё вписаться, а теперь Ферзь во всём виноват. Со мной вконец разругался, как узнал, что я у него. Орёт: «Это твой Ферзь и такие, как он, всех обокрали! И меня, и тебя! Украл на миллиард, вернул на миллион, и ты рад ему служить!» А по мне, так и пусть. При «совке» я бы сотни две деревянных получал, а у Ферзя — тыщу долларов. Переведи-ка в рубли… А кто мимо кассы – тот сам виноват.
Б2 – Ну ладно, здесь-то что было?
Б1 – А здесь санаторий комбинатовский был. Хотя, сам он даже старше комбината, но как-то к комбинату его приписали в начале восьмидесятых. Ну, а когда на комбинате проблемы начались, санаторий забросили. Непрофильный актив!  Глушь. Это раньше работяги в профкоме за льготные путёвки сюда чуть не дрались. А за полную стоимость кто поедет? Кто с баксами, те в Турцию да Египет рванули или ещё куда. Не здесь же им комаров кормить. Ну вот, потихоньку санаторий растаскивать начали. Тут много интересного было. А потом братва смекнула, что здесь по полной оттянуться можно со всякими стрелялками. Вот уж оторвались. Однажды даже из гранатомётов. И бомбу откуда-то приволокли. Во бабахнуло!
А теперь Ферзю всё это понадобилось. Так что ждём архитектора. Велено встретить, сопроводить, показать и обеспечить. Болтают, Ферзь тут свой закрытый элитный клуб забабахать решил и хорошую дорогу от города провести.
Б2 – Так сюда бабла сколько ему вбухать придётся!
Б1 – Ну, Ферзь Ферзём бы не был, если б и здесь гешефт не поимел. Санаторий на балансе комбината, комбинат у него в аренде. А собственность-то городская, потому восстанавливать и строить будет Ферзь, но за счёт города. Не, с таким жить можно. Цени, на кого шестеришь.
Б2 – Да. Эт-т я удачно к вам зашёл. А Ферзь-то сам ваш, местный?
Б1 (с гордостью) – А то! У него папаня при этом самом санатории сторожем состоял. Для виду... А так дела свои крутил по всей области. Через него и Ферзь поднялся. Папаня-то лет десять, как откинулся, но сынка успел пристроить. Замдиректором плодоовощной базы. Это, скажу тебе, была должность! При нужном умении, конечно… Это я только теперь понимать стал.
Б1 (вглядываясь в даль) – Погоди. Чапает кто-то. Ферзь! И с ним ещё один. Должно – архитектор. Ох ты, а Ферзь-то на себя не похож.
Появляются Ферзь (одет в добротный костюм с галстуком) и Архитектор (в модной замшевой курточке и джинсах, в руках папка для бумаг). Оба братка вскакивают на ноги.
Арх (торопливо) – Здравствуйте, господа.
Ф (вальяжно-весело) – Привет, орёлики. Вот, проводите-ка гостя. Пусть посмотрит где, что и как.
Арх (просительно) – У вас в джипе с кондеем просто прелесть было ехать. А пока дошли... Господа, позвольте сначала глоточек пропустить. Очень уж жарко.
Архитектор берёт банку пива.
Ф (покровительственно хлопая Архитектора по плечу) — Ну, ты не очень налегай. А то развезёт ещё. Фуршет потом. Время – баксы. (Повелительно) Пошли, я тоже гляну, что тут братва накуролесила… (Поправляет галстук) Зар-раза. Не привыкну никак.
Все четверо уходят.
Л – Ферзь. Кличка, что ли? На фамилию не похоже. Это ж сынок нашего фельдшера.
Т – Точно, он. Как две капли. Вот поганое семя!
П (сокрушённо) – Всё одно к одному.
А – Погодите. Не это главное. Не это! Что у них, вообще,  произошло? Пока ясно, что ни о каком социализме и речи нет. Всё кардинально изменилось. Причём, сравнительно недавно. (Медленно) По Верховному Совету из танков офицеры Кантемировской дивизии стреляли. И какой-то Ельцин им за это отбашлял. Отбашлял? Отбашлял? (Быстрее) Подкупил, что ли?! Гвардейцев?! (Потрясённо оглядывает всех.) Значит военный переворот? Дожили! А остальные куда смотрели? Ельцын - кто? Генерал-диктатор, вроде Франко в Испании перед войной? Так? А коммунисты?
Т – Эти (кивает в след ушедшим браткам), вроде, что-то про партию, то есть КПСС, говорили: страну до ручки довели и развалили.
Ю – Еще какой-то меченый медведь был.
Т – Не медведь. Это имя. Михаил. Меченый. Михаил с какой-то меткой. Вместе с КПСС расшатал страну. Довёл до ручки. Развалил.
Л – Вместе с КПСС? Коммунисты развалили страну? (Выкрикивает) Бред! Выдумки! Провокация!
П (обводя рукой по сторонам) – Это выдумки?…
А – Боюсь, что не выдумки. Только попустительством партии могло такое произойти. Теперь понятно, почему всякие ферзи со своими подручными повылазили. Что они там про мебельный комбинат говорили: «По всей рашке такое»? Рашка — это что?
Артиллерист вопросительно всех оглядывает.
Л – Раша – по-английски Россия. А «рашка» - это похоже на выражение презрения.
А –  Да, верно. Презрение. С холуёв станется… И по всей стране такое твориться…
Т – А страну развалили? Это про Советский Союз? Его больше нет?
А – Если они Россию имели в виду, когда говорили, что везде одно и то же, а не Союз...
Т (тихо, не веря самому себе, потрясённо) – Значит – нет. Нет Союза. Мы его отстояли, а эти…
Все молчат, осознавая услышанное.
П – Приватизация — это что? А ваучеры? Рабочие на ваучеры могли приватизировать свой комбинат. Ничего не понимаю.
А – Приватизация – это обратное к национализации. Передача в частные руки государственного и общественного имущества. А ваучеры, это, видимо, какие-то билеты или талоны. Суррогат денег.
Далее тихо продолжает, как бы размышляя.
Они еще про доллары говорили, которыми Ферзь им платит. И доллары явно ценятся выше рублей. А доллары – это Америка. Во время войны на оккупированных территориях тоже немецкие марки ходили. То есть всё-таки оккупация? Нет. Иначе бы здесь не Ферзь верховодил, а какой-нибудь шериф из оккупационной администрации. И про войну с Америкой они ничего не говорили.  Так была война или нет? Неизвестно. Скорее нет. Но оккупация, во всяком случае, экономическая – есть… Подчинение экономики интересам другого государства. А у них ведь из-за этого, похоже, всё рухнуло. Вообще всё. Ради чего мы жили и воевали. Ради чего погибали. И даже хуже. Если никто на них не нападал, то,  выходит, своими руками всё уничтожали. Почему?
А (решительно, чеканно) – Товарищи, (все смотрят на Артиллериста) будем исходить из того, что ситуация такова: Советской власти нет, раз верховодят всякие жулики и проходимцы. Социалистического хозяйства нет, если предприятия уничтожают ради личной наживы. Пролетариат деморализован и деклассирован. Наша партия скорее всего выродилась, и её теперь нет, раз всё это произошло. Люди, в целом, утратили навыки коллективной борьбы за свои общие интересы или,… или их всё это устраивает. Тогда общество больно или деградировало. Таким образом, СССР, как политической и экономической сущности нет. Но есть те, кого мы назовём пособниками оккупантов: хамы-рабы, довольные своим рабским положением. Для них наша война с фашистами – всего лишь войнушка. И есть господа, паразитирующие на разворованной общенародной собственности. Только это не военная, а экономическая и идеологическая оккупация. Картина почти ясна.
Ю (не выдержав, с надрывом в голосе) – Выходит, проиграли эту «холодную войну»? Да? Да! (Несколько раз бьёт себя кулаком по ладони.) Выходит, всё, всё, всё зря было! (Громко выкрикивая) Так?! Они нас предали!  Они все нас предали! И моего отца, и дядю, и вас, и ту медсестру, что дядя собой прикрыл! Всех! Всех! Понимаете! Всех нас предали те, ради которых… (Не в силах больше сдерживаться — рыдает.)
А (громко, повелительно) – Отставить!!! Юнга, стыдно! Не сметь! Ты моряк, ты русский солдат, советский солдат! Прекратить истерику!
Юнга отбегает в строну, закрывает лицо руками. Стоит так несколько секунд. Потом возвращается.
Ю – Извините, товарищ полковник. Извините, товарищи. Смалодушничал. Виноват.
Артиллерист по-отечески обнимает его.
А – Ничего, сынок. Ничего. Мы большевики, мы коммунисты. Мы советские. Это ещё не конец.
Ю – Но ради чего тогда жить? Какие из нас солдаты? Солдаты свою Родину, народ защищают. А мы даже оплеуху этому гаду дать не можем.
П – Товарищи командиры, разрешите? Я вот заметил, этот-то, который про баварское ляпнул, так дёрнулся, что чуть вместе со стулом не упал, когда товарищ капитан не него замахнулся. Будто кулак у себя под носом увидел. И Олеся моя, каждый раз, похоже, чувствовала, что я рядом. А?
Ю (неуверенно, но с надеждой в голосе) – Верно. И тётя Маша, кода уходила, а я её позвал, тоже обернулась. Это что ж выходит?
Л – Выходит, что мы как-то можем влиять на них, что ли. Да?
Все потрясённо замолкают на миг.
А – Ты, юнга, хорошо сказал: «Ради чего жить». Вот именно - жить. Не так, как прежде, но жить. И смысл должен быть. Должен!... Будет нам смысл. А пока надо понять: как и почему всё это с ними произошло? И осталось ли что-то от советского народа? Хоть часть русских сохранили социальное здоровье? Если — да, то будем думать, что делать. Если нет, то сейчас даже не знаю…
Вот, что. В любом случае поражение в войне, это не капитуляция. А потому, слушай приказ: (все подтягиваются, распрямляют плечи, встают по стойке «Смирно») Всем вернуться туда, где были в тысяча девятьсот семидесятом, смотреть, слушать, запоминать, искать наших, к десяти вечера возвратится сюда. Всё. Исполнять!

Свет на сцене гаснет.
Конец первой сцены третьего действия.

Сцена вторая
Место – то же, что и в первой сцене третьего действия. Вечер того же дня.
Прожектор высвечивает на затемнённой сцене Артиллериста, Лётчика, Танкиста и Юнгу.
А – Так. Старшина отсутствует.
Т – Может в семидесятый вернулся? Или ещё куда пораньше? К свей Олесе. Чтоб рядом быть.
А – Нет. Он солдат. Что такое приказ – хорошо знает. Не мог он без разрешение нас оставить. Для него это, как дезертировать.
Ю – Будем вытягивать?
А – Подождём. Может, есть причина задержки.
Л – Думаю, есть. Есть причина. Часовые пояса! Я тоже мог бы отсутствовать. Сейчас объясню. Те мерзавцы, что Союз разваливали, так от России убегали, что в своих новых республиках даже другие часовые пояса ввели. В Белоруссии, например, или в моём Харькове сейчас девять часов вечера, а не десять, как у нас по Москве. Если я прав, то наш старшина только через час прибудет.
А (задумчиво) – Возможно… В семидесятом часовой пояс был один, что в Москве, что в Киеве, что в Минске. Потому мы все встретились, ровно через сутки. Если не считать моего опоздания. Хотя, нет: в Сталинграде и Таджикистане тогда были другие часовые пояса.
Вопросительно смотрит на Танкиста и Юнгу.
Т – Я не о времени думал, когда возвращался, а о всех вас.
Ю – И я.
Л – Сталинград сейчас по Москве живёт. Я в Харькове современную карту часовых поясов видел.
А – Юнга, ты как сюда в этот раз возвращался?
Ю – Так же, как в прошлый.
Артиллерист смотрит на Танкиста.
Т – Как приказано было: к 10 часам вечера.
А – Та-ак. Похоже, сходится. (Весело) Но это же хорошо! Это просто замечательно, товарищи!
Ю – Что?
Т (бодро) – А ведь и правда. Замечательно!
Ю – Да что?!
Артиллерист кладёт руки юнге на плечи.
А – Юнга! Часовые пояса от людей зависят. Только от людей. Понял? Нет? Смотри. Для встречи имеют значение место и время. Место это одно на всей Земле. А время у нас здесь по Москве. Но в Белоруссии-то на час меньше. Так же и в Харькове. Старлей это учёл и точно к нам попал. Часовые пояса люди придумали. Понял? Это естественно (выделяет интонацией).
Л и Ю (одновременно и восторженно) – Понял!
Л – Ничего сверхъестественного с нами не происходит. Так?
А – Стоп. Сначала надо проверить. Вытаскиваем старшину. А то он неизвестно где, точнее – когда может очутиться.
Все умолкают. Через мгновение еще один прожектор высвечивает на сцене старшину.
Т – С прибытием!
П – С прибытием? Товарищи командиры, ничего не понимаю. Вернулся ко времени. Как приказано. А никого нет, только стулья эти перевёрнутые валяются. (Смотрит на стулья.) Стоят? Ждал вас, ждал. Уж беспокоиться начал. Потом, как в самый первый раз…
А – Старшина, который час?
Пехотинец смотрит на наручные часы.
П – Девять часов, пять минут.
А – Хорошие часы, не врут?
П – До этого ни разу не врали. Но наши… прыжки что-то там повредили. Как в село своё попал, вскорости заметил, что спешить стали. На час вперёд убегли. Хотя, ежели по Солнцу было судить… Но подвёл стрелки назад. Радио у кого-то так голосило, что на улице слышно. Местные новости передавали и точное время.
А – Сюда когда решили вернуться?
П – Пять минут назад. В девять. Только час вперёд прибавил, чтоб к десяти быть.
А – Так и есть! Похоже, мы не ошиблись.
П – В чём?
А – Нет ничего неестественного или точнее сверхъестественного с нами.
П (задумчиво) – Вот как… Жаль. А я-то потихоньку молитвы начал пробовать вспоминать.
Т (насмешливо) – О спасении души молитвы-то?
П (сердито) – Мою душу спасать не надо. Раз за людей погиб, то грехи мне и так отпущены… О спасении отечества от этой напасти молитвы… Жаль, не привиделось все. Настоящее оно. Одной молитвой не исправить. Самим решать и исправлять. А это дольше и трудней. Трудней, чем с немцем. Там проще было: вот свои, вот враги. А здесь? Вдруг они все такие стали? Тогда как? Долго ли, коротко, но погубят ведь всё… Но объясните, как прознали?
А – Да, вы правы, старшина. Им самим исправлять придётся. И нам, если сможем. А догадались так: у нас здесь сейчас десять, но в Белоруссии — девять. Вы про часовые пояса слышали?
П (с гордостью) – А как же. Чай, «не лаптем щи хлебаем».
А – Ну так вот, часы ваши верные. Только когда вы в Белоруссии в девять вечера прыгнули сюда с прибавкой на один час, то здесь это соответствовало уже одиннадцати – другой часовой пояс. Вот в одиннадцать по Москве вы здесь и оказались. А мы на час раньше. За этот час кто-то и стулья успел перевернуть, и мы, видимо, еще куда-то прыгнули, раз вы здесь никого не встретили. Но часовые пояса люди придумали, а значит всё, происходящее с нами, имеет человеческое, естественное объяснение.
П – Теперь понял. То есть, если мы час подождём, то я сам себя увижу?
А – Нет. Так долго мы ждать не будем. Незачем возможные лишние сложности создавать. Всё естественное — познаваемо, но пусть этим лучше учёные занимаются. Когда смогут.
Л – А мы?
В этот момент на сцену подсвечивая себе дорогу ручными фонариками выходят оба Братка. За ними идут Архитектор и Ферзь.
Ф (Архитектору) – Ну как, сделаешь?
Арх (подобострастно) – Любой ваш каприз за ваши деньги.
Ф (смеётся) – Неверно.  Любой мой каприз за бюджетные деньги… Проект жду через неделю.
Арх – Помилуйте. Не успею. Сколько здесь всего.
Ф – Напрягись. Таких, как ты, у меня очередь стоит. Усёк?
Арх – Да. Да. Сделаю. Сделаем. Помощников припашу по полной.
Ф – Вот и ладно. Мне через пару недель в Лондон отпрыска везти надо. На учёбу устраивать. Чтоб нормальное европейское образование получил. Для карьеры полезно. А затем в столицу: хочу там филиал своего банка открыть. Но до этого всё здесь запустить надо. Когда ещё вернусь.
Арх – Какая же вашему сыну, позвольте спросить, карьера нужна? Разве вы его в свой бизнес не возьмёте?
Ф (поучительно) – Просто так пристраивать детей в бизнес нельзя, так в пелёнках и останутся. А они надёжными партнёрами должны быть. Поэтому сначала в госорганы пойдёт, там его научат… Как у нас это всё работает... Вот и будет мне партнёром.
Ферзь смотрит на Братка-2.
Ф – Это ты утром в «У перекрёстка» начудил?
Б2 (боязливо) – Да.
Ф – Балбес! Не ты. Ты отморозок. Балбес твой бригадир. Не довёл до вас. Ведь предупреждал, что с рэкетом завязываем. Полностью в легальный бизнес перехожу. Кто не уймётся – тех под списание. Остальных пристрою. (Смеётся) Как учили классики – период разбойного накопления первоначального капитала пройден. В легальном бизнесе сейчас такие дала крутить можно… Вы даже не представляете! Если своя рука есть, конечно. Одни залоговые аукционы чего стоят…
Арх – А позвольте поинтересоваться. Слышать, слышал, а что такое не пойму.
Ф – Тебе и ненужно. Это не для всех… Ладно, объясню.
Садится на один из стульев, открывает банку пива. Пьёт.
Ф – Тьфу. Гадость. Тёплое… Это Толька Чубайс придумал. Талант! Всё просто. Бюджетные деньги, которые как бы свободны сейчас, кладутся в коммерческие банки. Под проценты. Якобы для защиты от инфляции. Проценты конечно смешные. Потом правительство объявляет аукцион по предоставлению ему кредита на госнужды, а в качестве обеспечения выставляет ликвидные госпредприятия. Сечёте? Ну, кто выигрывает аукцион?
Арх – Ерунда какая-то. Сначала кладут деньги в банки, потом занимают.  Зачем?
Б2 (неуверенно) – Выигрывают те банки, где размещены бюджетные средства?
Ф – Молоток! В точку. Государство кредитуется его же собственными деньгами! А?
Арх – И что?
Ф –Это первый этап.
Ферзь вопросительно смотрит на Братка-2.
Ф – А второй этап? Сообразишь?
Б2 (уже уверенней) – Кредит не гасится, и залоговая собственность переходит к этим банкам!
Ф – Верно. Угадал. Вторая приватизация по Чубайсу! Фишка в том, что деньги – это бумажки, которые обесцениваются, а материальные ценности – никуда не деваются. Миллиард сегодня, через год – прах, а Норнинель и через десять лет Норникелем останется. Вот только банки эти, где бюджетные средства размещаются не абы какие, а те, которые нужным людям принадлежат. Но всё легально, по закону. (Мечтательно) Вот бы куда попасть. Есть у меня человечек в Думе. Одномандатник. Должок за ним, и не малый. Пусть отрабатывает… А может сам в Думу попробую. В декабре выборы. Но для всего этого личное присутствие требуется, то да сё перетереть кое с кем. Так что в столице надолго могу задержаться, потому здесь тороплю.
Арх (вопросительно) – А первая приватизация?
Ф – Ваучеры. Вот ты куда свой дел?
Арх – «Нефть-алмаз-инвест».
Ф (весело) – Ха. Ну и как? А (машет рукой), можешь не говорить. И так известно – полный облом.
Арх (грустно) – Естественно.
Ф – А я себе на память оставил. Сразу просёк, что всё это для «больших мальчиков» затеяно. У меня тогда ещё не тот масштаб был.
Ферзь встаёт. Потягивается.
Ф – Ладно, засиделся я с вами. Мне еще с наследником побеседовать надо. А, ты (смотрит на Братка-2) ствол бригадиру верни. Не по тебе игрушка. И вот что: завтра, нет, не до тебя будет, послезавтра утром в офис ко мне зайди. А до этого, чтоб перед той бабёхой лично извинился. Ущерб ей уже компенсировали. У тебя вычтут.
Не прощаясь начинает уходить.
Арх – А как же?…
Ф (полу-оборачиваясь) – Аванс получишь, когда проект увижу.  (Браткам) Бойцы, угостите его, скажете – за мой счёт, и сами тоже можете… А потом подбросьте, куда укажет.
Неторопливо уходит.
Б1 – Двинулись, что ль? Пошли к тачке. Я тут по дороге забегаловку одну знаю.
Архитектор и Браток-1 начинают уходить.
Б2 (со злостью) – Нет, ну вот почему так? Почему?! Одним всё, другим ничего. Почему он, а не я?!
Бьёт ногами по стульям, переворачивая их.
Ю (удивлённо) – Вот и стулья…
Б2 достаёт пистолет, подражая героям из фильмов, направляет его в сторону здания санатория.
Б2 – Бах, бах! И нет его.
Б1 (оборачиваясь) – Не дури. Точно отморозок. Не въехал? Ферзь тебя приметил, раз велел зайти. Глядишь, ещё поднимешься с ним. Дуракам везёт… Это тебе не со шпалером лотошников трясти.  (Далее задумчиво добавляет) Ферзь-то, видать, и впрямь с концами в легальный бизнес решил уйти. Вишь, даже прикид сменил. Вместо малинового клифа нормальная пара. В жизни его с галстуком не видел.
Б2 (удивлённо-недоверчиво-обрадованно) – Да?
Бегом догоняет уходящих Архитектора и Братка-1.
А – Задерживаться не будем. До одиннадцати надо отсюда убыть. Что бы какой-нибудь коллизии со старшиной не произошло. Так что, юнга, докладывай.
Ю – У меня всё плохо, товарищи. Очень плохо. В Таджикистане гражданская война. Но не бедные против богатых, а, как их называют, «радикальные исламисты» против правительства. Правительство это чисто буржуазное. А исламисты из Афганистана помощь получают. Оттуда какие-то моджахеды лезут.  Эти вообще религиозные бандиты. Но знающие люди говорят, что все дело в наркотиках. В путях их перевозки. Правительство пытается этому препятствовать, потому и война. Социалистическое хозяйство они разрушили, работу найти трудно и платят мало, жизнь скудная. Только малая часть разбогатела. Вот многие от безысходности и поддерживают исламистов. Ленинабад опять Худжантом назвали, памятники Ленину снесли, а жить стали хуже. Шёлковый комбинат остановили, и много других фабрик тоже стоят, троллейбусы не ходят. Люди выживают, как могут. Они будто одичали, зато мечети полны. Школу мою, так вообще сожгли. Ужасно, как быстро они всё забыли. Кто может, уезжает в Россию на заработки. Семью свою я не нашёл. Дом разграблен, окна, двери повыбиты... А еще пять лет назад там была страшная резня русских. Национализм жуткий. Русских называли оккупантами. Я просто не понимаю, как таджики могли это делать: русских убивали прямо на улицах только за то, что они русские. Простите, мне стыдно за это... Русские уехали. И в Таджикистане стало сильно не хватать врачей, учителей, инженеров. Потом началась гражданская война. Это всё. Я не знаю, что делать. Я не понимаю, откуда это всё повылезло. Ведь мы были одним народом в Советском Союзе.
А (медленно, задумчиво) – Всё то же... Своими руками разрушали. Общее умопомешательство, которое кто-то очень хорошо подготовил и направил. Да, это результат проигрыша в идеологическом противостоянии с империалистами. Правильно говорил товарищ Сталин: по мере построения социализма классовая борьба будет обостряться. В СССР готовились к защите от внешней агрессии, а нападение произошло изнутри через идеологическое перерождение...  И одним из инструментов разрушения стал национализм. Страшная сила. Советская власть могла держать её в узде. Убеждением, примером. А когда она ослабла, переродилась или кто-то очень постарался её ослабить,  национализм вырвался на свободу. Мы-то думали, что с национализмом покончено. Ошиблись.  А враги нашего пролетарского государства этим умело воспользовались. Но думаю, первопричина всё же в ослаблении Советской власти... Компартия там хоть осталась?
Ю – Компартия? Осталась, но устояло меньшинство коммунистов, да и те сильно деморализованы. Большинство или вышли из партии и просто выживают, или примкнули к буржуазии и сами стали эксплуататорами. Особенно партийные руководители. Вот так!
А – Ясно. Старший лейтенант, что в Харькове, на Украине?
Л – Получше. Но тоже плохо. Хорошо хоть войны нет. А так, всё то же самое. Заводы Харькова еле дышат. Харьковский авиационный самолёты десятками в год выпускал, а теперь буквально единицы собирают. Зарплату рабочим задерживают. Вы представляете – даже безработица теперь есть. Страшная! Проблемы с сырьём, с комплектующими, с заказами. Всё из-за разрыва производственных связей. Цены растут каждый месяц. Ну и конечно – приватизация. Буквально за гроши передают государственные предприятия буржуазии, которую сами же создали. Они с чего-то вообразили, что буржуазное хозяйство будет лучше их обеспечивать, чем социалистическое. А? Недоумки! Ведь и в школах, и в институтах учились же. Грамотные. А талдычат: капиталистическое производство эффективнее социалистического. Слово-то какое: эффективнее. Конечно эффективнее, для буржуя. Эксплуатация рабочих у них эффективнее. Это точно. Уже несколько лет так кувыркаются, но признать ошибки не могут или боятся. Ведь понимают, что ворам всё досталось, но придумали такое: воры наворуются и начнут производство налаживать. Чисто – дети. Вор умеет только воровать, капиталист думает только о своём кармане. Но самое поганое, что новыми капиталистами оказались бывшие коммунисты. Многие из руководства партии. Даже президент их буржуйского государства – бывший секретарь ЦК Компартии Украины. Перерожденец! И до него тоже был поганец, вообще Первый секретарь ЦК. Это он с Ельциным – президентом России – подписал документы о роспуске СССР. Вот так, товарищи. Из-за всего этого и остатки компартии, и сама идея социализма не имеют большой поддержки на Украине. Да, вот еще: сволочей из УПА теперь народными героями величают, борцами за независимость Украины от москалей-оккупантов.
Т (после некоторой паузы) – Сестру видел?
Л – Да. Она с мужем на пенсии. Бедствуют. Дочери сами уж мамами стали. Помогают, чем могут, хоть и самим не легко… Что нам тут делать?
А – Товарищ капитан, можете что добавить?
Т – По текущему положению добавить почти нечего. Прав был тот, который моложе. Что здесь, что в Сталинграде, везде одно и то же. Видимо, так и по всей России. В следующем году у них выборы президента. Главы государства, на американский манер. Есть надежда, что коммунист победит. Вы, товарищ полковник, наверное, об этом сами лучше сможете рассказать…
Брата своего я застал живым. Шестой десяток разменял. Пенсионер. Но продолжает работать. В компартию решил вступить. Я и застал-то его, когда он старшего сына к себе домой пригласил, чтобы тот дал рекомендацию. Всё наоборот. Сыновей так воспитал, что все трое коммунистами еще в СССР стали. А сам – нет. У них при мне интересный разговор вышел. Старший его спросил: «Почему раньше не вступал?» «Потому, сынок, что при Советской власти думал – не моё это дело. Я на заводе честно работаю, а политикой пусть другие занимаются. А оказалось, если рабочий не интересуется политикой, то политика заинтересуется им. Парторга нашего заводского помнишь? В своё время он всё агитировал меня в КПСС вступать. А когда вы свою компартию восстановили, я его как-то встретил и поинтересовался: чего ж сам теперь в стороне? А он мне знаешь, что ответил? Я – говорит – в девяносто первом партию предел. Теперь не могу вернуться. По убеждениям я советский и коммунистам помогать буду, но вернуться не могу.  Ну так вот, и я хоть в партии не состоял, а всё равно как бы предал. Вот не захотел вступать, и другие многие, такие же как я, не захотели. Зато всякие прочие понабились туда кто за чем. В результате в нашей рабочей, пролетарской партии верховодить стали чистые проходимцы. А фактически – враги. И некому оказалось их остановить, когда они вместе со своим генсеком стали разрушать страну. Так что выходит и Советский Союз я тоже предал. Теперь исправлять должен. Мне не всё равно, в какой стране мои внуки жить будут... Почему я тогда в КПСС не хотел вступать? Потому, что побоялся на себя ответственность за страну принять. И многие так же. А что в итоге?... Ленин-то прав был – рабочие должны брать свою судьбу в свои руки.»… Хороший семейный разговор вышел? А?
А – Хороший. И деградация партии стала объяснима. Теперь вы, товарищ старшина.
П – Я так скажу: в Белоруссии трудно, но есть крепкая надежда. Без малого как год назад и у них выборы были. Победил наш, из крестьян. Лукашенко Лександр Григорьич. Что за человек? Ну если коротко, то так – ему сорок, а люди уже «батькой» зовут. Даже те, кто старше.  Это да!
Т – Точно. Я в Сталинграде тоже про него слышал.
П – Интересной судьбы человек... На учителя выучился, пограничником служил, а потом еще и танкистом был. А ещё сельскохозяйственную академию осилил. Ясное дело — партийный. И директором совхоза успел поработать... До того, как он президентом стал, в Белоруссии всё так развалилось, что дальше уж некуда. А Лукашенко сумел людей поднять. Они за ним пошли и не ошиблись. Сейчас все вместе Белоруссию в порядок приводят после того, что прежние начальники натворили. Такие дела. Одно плохо: без России в одиночку Беларусь не выстоит.
Л – Семья-то ваша как?
П (грустно) – Ну как? Олеси моей уж десять годков, как нет. Понятно, сколь лет-то прошло. Старшего, вот, тоже два года, как схоронили. Убили его... Бандиты какие-то. Прямо на шоссе, когда он в Минск ехал. Колхозные деньги в банк вёз. Засаду на него устроили. Люди до сих пор гадают, ведь из своих, из поселковых кто-то навёл тех бандитов. Не иначе..… Как жизнь-то перевернулась… Один Василёк остался. В отставку полковником вышел, внуков теперь доглядывает. Вот уж не гадал увидеть младший сына старше себя.
А – А я в Москве побывал… (Долго молчит) Трудно словами передать. Это не наш город. Это не та Москва, которую я знал. За четверть века город вырос неимоверно. Это ожидаемо. Но дело в другом. Он по духу, что ли, стал чужой. Люди там живут теперь другие. Суетливые, равнодушные и… какие-то обречённые. Дикий город капитализма. Бездомные, нищие попрошайки и тут же рядом роскошь новых господ. Их так и называют – новые русские… Как, как они дошли до этого?! За пять лет! Из города заводов, фабрик, институтов Москва превращена в город торгашей, банкиров, чиновников, лакеев и людей, которые выживают, как могут… А наша Россия? Внутри разруха, снаружи либо такие же деградирующие бывшие союзные республики, либо во многом враждебные буржуазные государства на месте стран социалистического содружества.
Я ещё в девяносто шестой год заглянул, надеялся, что коммунист на выборах победит. Какое там… Ошельмовали, облили грязью, пугалом выставили. Еще чего-то придумали, сразу не понять. Это у них называется «избирательные технологии». В общем, буржуазная демократия во всей красе. Коммунист пытался по-честному победить. Но с шулерами если и можно по-честному, то только когда за тобой сила есть. А этого как раз и нет. Кто устроился в новой жизни, тот боится потерять имеющееся, а в нищету впавшие ни о чём кроме выживания думать не могут. Потому президентом у них опять стал прежний полуживой алкоголик. И тоже из бывших руководителей партии. А какое позорище он устроил двумя годами раньше в Берлине, когда выводил наши войска из Восточной Германии! Пьяный, едва стоящий на ногах верховный главнокомандующий приплясывая пытается дирижировать немецким оркестром… 9 мая этого года они в Москве устроили парад. Парад в честь пятидесятилетия нашей, Нашей  Победы (выделяет интонацией) . И это ничтожество взобралось на Мавзолей и стояло там, где стоял Наш Верховный. Правду говорят: каждый народ достоин своего правителя. Мы были достойны своего, а эти – своего.
Все долго молчат.
А – Подведём итог. СССР развален, экономика деградирует. Социальные и идеологические ориентиры утрачены: одни купились на красивую картинку буржуазной жизни, других подвели к мысли, что в СССР всё устроено не правильно, третьим объяснили, что нужны незначительные изменения и надо чуть-чуть потерпеть. Еще кого-то интересовали только личные проблемы. Но были и те, кто  осознавал к чему всё идёт, направлял это движение и видел для себя впереди лишь выгоду. Нет. Честные, советские люди здесь ещё остались, но силы за ними сейчас нет. Вот так... Какие будут предложения?
Л (неуверенно) – Может глянем, о чём Ферзь с сынком своим беседовать будет?
А – Для полноты картины? (Оглядывает всех.) Возражения есть? Нет. Вот и решили.

Свет на сцене гаснет.
Конец второй сцены третьего действия.

Сцена третья
Сын Ферзя (СФ) – юноша 17 лет, одет модно (мода середины 90-х) и вызывающе
Прожектор высвечивает в углу сцены фрагмент богато обставленной комнаты. В кресле в домашней одежде сидит Ферзь. Просматривает бумаги. В противоположном углу сцены второй прожектор освещает Артиллериста, Лётчика, Танкиста, Пехотинца и Юнгу.
Входит Сын Ферзя.
СФ – Звал?
Ф – Да. Садись.
Указывает на соседнее кресло. Ждёт пока сын усядется.
Ф – Поговорим. Предельно откровенно. Предельно. Давно уже надо было. Тебе у англо-саксов долго жить придётся. Не дрейфь. Один там не будешь. Доверенного человека с тобой отправлю. Завтра познакомлю. Твоя задача: вжиться, проникнуться, освоится. Знакомства завести. И забудь свои мажорские замашки. Там не поймут и не примут... Но сейчас не об этом… Что для человека главное, что б быть успешным по жизни?
СФ (несколько неуверенно от очевидности ответа) – Ну, как, деньги. Много денег.
Ф – Нет. Главное чётко понимать, кто он есть. Даже если это самому не нравится. Из этого всё остальное следует... Кто я, и кто ты?
СФ (удивлённо) – Ты бизнесмен. А я твой сын.
Ф (смотрит на сына, потом произносит ровно, уверенно) – Нет. Не бизнесмен. Я паразит.
Сын Ферзя резко, протестно вздёргивает голову.
Ф (прежним тоном) – А ты сын паразита. И сам, возможно, будешь паразитом. Не дёргайся и слушай внимательно. Бизнесмены там, на Западе. И то не все. Многие тоже паразиты. А у нас серьёзный бизнес только паразитический. Иного нет. Здесь по-крупному можно только либо утилизировать то, что досталось от Союза, либо опустошать недра, ну, или оказывать услуги тем и другим. Еще, может быть, грязные производства, ориентированные на вывоз своей продукции. Всё это и есть паразитизм. Кто думает иначе, пробует много инвестировать во что-то иное, вылетает в трубу. За редкими исключениями или если хоть как-то связан с тем, что я перечислил. Понял? Никаких инвестиций, кроме как в утилизацию. Это бизнес по-русски.
СФ – Прости, как-то неожиданно это… И противно про паразитов. И не понял, почему кроме, как ты говоришь, утилизацией, ничем нельзя заниматься?
 Ф (досадливо) – Нет, заниматься можно всем. Но действительно серьёзные деньги можно сделать только там, где я сказал.
СФ – Почему?
Ф – Правильный вопрос. Потому, что мы теперь живём в открытой экономической системе. И так сложилось, что почти любая деятельность у нас менее выгодна, чем где-либо ещё. Вот здесь (указывает на несколько книг, лежащих перед ним на столе) об этом достаточно доходчиво изложено. Специально для тебя подобрал... А, поскольку, как в своё время заметил Карл Генрих Маркс (слыхал о таком?), крупный капитал не имеет отечества, то он всегда стремиться туда, где норма прибыли выше. Таким образом, у нас остаётся работать исключительно тот бизнес, который прочно завязан на местную конкретику. (Усмехается) При наличии достаточного внутреннего спроса, разумеется. Всё остальное попросту нежизнеспособно.
СФ – Так что, никакого нормального капитализма, ну, как в Европе или Штатах, у нас не будет?
Ф – Не будет. Вот, послушай.
Ферзь встаёт, подходит к шкафу с книгами, приглядывается, достаёт одну, открывает и листает её.
Ф – «Капитализм вовсе не мог бы развиваться без услужливой помощи чужого труда». Это Бродель, один западный историк. У него «развиваться» подразумевает «существовать», а «услужливая помощь» – помощь задарма. Здесь имеется в виду ограбление докапиталистических хозяйственных укладов, колоний, например. О колониальной системе вам в школе рассказывали?
СФ (неуверенно) – Вроде, было что-то такое.
Ф (возвращаясь в кресло) – Ну так вот: Запад строил себя из материала колоний несколько столетий. А у России нет и не предвидится колоний. И, стало быть, такого, как на Западе капитализма не будет.
СФ – А, ну ладно. Это понял, вроде... Почитаю. Но ведь долго так продолжаться не может?
Ф – Верно. Не может. Если вести дело без ума. Хороший паразит всегда должен знать меру и не усердствовать излишне. А лучше даже заботиться об объекте паразитирования, что б не загнулся. Иначе и паразиту – хана.
СФ – Ты поэтому хозяйке «У перекрёстка» бабки велел передать?
Ф – Уже растрезвонили? Да, поэтому. Но не только. Мне теперь другая репутация нужна. А на ту пигалицу мне наплевать. Но она теперь моя. И ее родственники, какие ни есть. Ты-то как узнал?
СФ – Её племянник в моём классе учится. Так и сказал: «А батя твой – молоток!»
Помолчав, Ферзь указывает рукой на настенные маятниковые часы.
Ф – Видишь маятник? Влево, вправо. Это наша жизнь. Большевики сильно и резко загнали его в свою сторону. Но у них и не было другого выхода, что б устоять. Устояли, и слава богу.
СФ (удивлённо) – Ты это что, за красно-коричневых топишь?
Ф – Я тебе говорю, как всё было в действительности, а не то, чему вас сейчас учат. Запомни, не было никаких красно-коричневых. Были красные, были белые, были коричневые, и ещё всякие другие. И красные в разное время всех уделали. А для меня и тебя это лучшее из возможного.
СФ – Опять не понял.
Ф – Всё просто. Красные сами себе были хозяева и потому страну в целости сохранили. В порядок привели. Укрепили. То есть, обеспечили нам тот самый объект паразитирования. Мы, ведь, и пять и десять лет назад в «шоколаде были». Не забыл, небось, как я тебя в школу на нашей «Волге» привозил? А у белых все хозяева заграничные, они Россию меж собой договорились поделить и паразитировать на её кусках. И чего бы нам, например, при них светило? Ну, про коричневых – фашистов, то есть, – тебе, надеюсь, и объяснять не надо. Так понятно?
СФ – Теперь да. А то из ящика всё про красно-коричневый реванш балаболят.
Ф – Это уже сейчас к выборам готовятся, запугивают, дурят.  (Чуть помолчав, продолжил) Так вот, маятник должен был пойти обратно. И пошёл. Это диалектика. Отрицание отрицания. Уж так всё устроено. Твой дед и мой отец под конец жизни вполне это усвоил. И меня вразумил. А вот нынешние этого как-то не секут. В свою сторону маятник толкают и толкают без меры.
СФ (недоверчиво) – Хочешь сказать, маятник опять обратно пойдёт? Да ладно, сдулись комми, слились. Всё, «алес капут»!
Ф (раздражённо, повысив голос) – Неуч! Ты про «Парижскую коммуну» слышал? Сколько она продержалась? Два месяца! Задавили. Меньше полувека прошло, и снова. Теперь уже у нас, в России. Семьдесят лет простояли. Опять рухнуло. Думаешь, следующего раза не будет? Будет! А почему? А потому, что мечта о справедливом устройстве жизни вечна. (Цитирует) «Когда идея овладевает массами, она становится материальной силой». Это тоже Маркс. Но так же вечна и корысть. Вот отсюда маятник! Так что – будет. «Пролетарская революция произойдёт в наиболее слабом звене цепи капитализма.» Это уже Ленин. Это про Россию тогда и сейчас. 
СФ (неуверенно) – Да ладно. Что ты мне Ленина своего тычешь. Ленин – отстой.
Ф (успокаиваясь) – Ленин не мой. Он мировая величина. Нам с тобой до него, как до Луны! Я тебе подберу что-нибудь для ознакомления. Тоже будет полезно. Просто цели у него и у нас разные. Так, что маятник пойдёт обратно. Неизбежно. И заметь, это и в наших интересах.
СФ – Не понял. Опять социализм-коммунизм строить?
Ф – Да. Иначе здесь рано или поздно останутся только разрозненные анклавы вокруг грязных производств и мест добычи сырья. Анклавы эти будут под внешним управлением. А на всей остальной территории России потомки граждан, (произносит с усмешкой) возжелавших ныне жить, как на Западе, в звериных шкурах и с дубинками в руках будут гоняться друг за другом. Тебе это надо? Я-то не доживу, а ты – возможно. Но уж дети твои – точно.
СФ (недоверчиво) – Но почему так мрачно?
Ф – Потому, что в рамках открытой экономической системы в России выгоден только ограниченный круг деятельности. Я тебе уже об этом говорил. И деятельность эта сосредоточится в анклавах, в которых найдётся работа для, от силы, двадцати миллионов человек. Остальным там просто не будет места. И они неизбежно одичают, если выживут. Таким образом, никакой государственной целостности, никакого суверенитета. И полная зависимость от внешних хозяев. Хочешь быть у них на побегушках, если возьмут?
СФ – Ты меня поэтому в Англию учиться отправляешь? Что бы мы там осели, если что?
Ф – Как крайний запасной вариант. Но лучше бы страна осталась в целостности, а нам-вам здесь остаться. Запад выходцев из России за своих вряд ли когда примет. Может, в третьем-четвёртом поколении. Если и когда здесь всё перевернётся, то побегут многие. Их, конечно, встретят и, конечно, обчистят. Запад в этом мастак. Все наши капиталы палёные или их такими выставят. Никакого серьезного бизнеса нам там построить не дадут. Тебе что больше нравится: быть нищим там или строить коммунизм здесь?
СФ – Ну ты и вопросы задаёшь.
Ф – Всяко лучше здесь. Если до дубинок и шкур не дойдёт... Я с чего начал? Нужно знать, кто ты. Так вот, паразиту проще устроиться там, где ему всё знакомо, чем на новом месте. Главное не перегнуть, как нынешние, чтоб дустом не повывели или не разрушить среду обитания. Понял?
СФ (обескураженно) – Так что, коммунизм строить?
Ф – Лично для себя, дурачок. Для всех пусть остальные строят. А мы для себя. Вот, я вполне хорошо среди этих строителей устроился. И дед мог бы, да по молодости надурил. А когда Горбачёв свою Перестройку затеял, ещё лучше стало. Только он слишком далеко зашёл, а остановить его некому оказалось. Теперь-то вообще прелесть. Но если сейчас очень хорошо, то потом очень плохо будет... Лучше б этот маятник где-то около середины качался.
СФ (после некоторой паузы) – А если не паразиту?
Ф – А если не паразиту, то решать тебе. Кем быть… Но что б что-то путное для всех (выделяет интонацией) теперь здесь построить, надо литры пота пролить. Как минимум. Тебе это надо? Всё. Иди. Думай. У меня ещё другие дела есть.
Прожектор, освещающий эту часть сцены, гаснет.
Л – Интересная беседа.
А – Да, в последовательности и откровенности Ферзю не откажешь. Философ. Хорошо его учили.
П – Я так понимаю, здесь мы ничего не сделаем.
Ю – Может вернуться назад и как-то рассказать, что впереди? Пусть думают, ищут выход. Попробовать рассказать. А?
Т – Как рассказать? В какой год вернуться? Даже если сможем рассказать, не поверят. Вот ты бы поверил, если б не увидел? То-то.
Л – Я бы точно не поверил.
А – Возвращаться бессмысленно. Видимо, сначала разложение происходило незаметно, крайне постепенно. И даже если мы как-то найдём способ предупредить, к нам не прислушаются. Не поверят. А потом, в какой-то момент всё уже стало или станет необратимо. Остаётся двигаться вперед. Надеюсь, там у нас будет возможность. Предлагаю ещё на двадцать пять лет.
Артиллерист оглядывает всех. Лётчик, Пехотинец, Танкист и Юнга согласно кивают. Все сходятся в центре сцены. Расправляют плечи. Замирают.
А – Отправляемся туда, где бывали. Потом собираемся здесь же 24 июня в полдень... Начали!

Свет на сцене быстро меркнет. В полной темноте громко и резко звучит гонг. Раздаётся громкий мужской голос за сценой «Две тысячи двадцатый год»!

Занавес
Конец Третьего действия

Действие Четвёртое: http://proza.ru/2023/01/09/635