Туроверов. Уходили мы из Крыма

- А что?  - И вы этого человека  не знаете?! Так, дней десять назад и мы не знали. Если и слышали его фамилию раньше, то потом забыли. А тут случайно пришлось вспомнить. Вот как дело было.
 
Как раз в наш приезд, из-за выпадения двухнедельной нормы дождей в реке Сена резко повысился уровень воды. Водой залило близлежащие улицы и парки романтичного  Парижа. Везде таблички с предупреждениями – не подходить близко к воде. Всем надоел этот дождь с пятьюдесятью оттенками серого. Большие контрасты во всем. Хотя и зима, но температура десять – двенадцать градусов. Уличные художники пишут портреты туристов. Люди куда-то идут с фотоаппаратами, гуляют, кормят громадных крыс, неторопливо пьют кофе.
 
А этот человек выделялся из толпы, шел не спеша. Он шел так медленно, словно плыл по тротуару. Серая курточка на нем и брюки, серая шапочка с красной полоской и черные истоптанные туфли. А сам-то маленький, как говорится – мужичок с ноготок. Он шел по прямой линии, будто боялся сделать шаг влево - вправо. Он о чем-то думал. Наверное, его – старичка под девяносто, никто бы так и не заметил, если бы не две яркие картонные коробочки в руках.
 
Одна коробочка из-под  утюга, а другая с нарисованной соковыжималкой. По бокам  коробочек вырезаны ножом круглые отверстия размером с пятикопеечную монетку. К коробочкам привязаны ручки из серых веревочек. Он шел так медленно, что коробочки в его руках успевали качнуться вперед и назад, раза по три, пока он делал следующий шаг.
 
Он переходил главное авеню и наконец, остановился на берегу разлившейся реки Сена. Поставив коробочки, он принялся вырывать травку, метров двадцать влево и вправо, возле самой кромки воды. Мы подошли  ближе.

- Bonjour, Monsieur! Excusez-moi, mais pourquoi arrachez-vous l'herbe ? – поздоровавшись и извинившись, интересуемся у него, зачем он травку вырывает?

- Так это, чтобы голубям удобно было воду пить из реки, - отвечает нам по-русски «мужичок с ноготок» и счастливо улыбнувшись смотрит снизу вверх своими серыми глазами.
 
Взглянув на нашу яркую одежду и выражение лиц, он сходу определил откуда мы прибыли. Продолжал щипать травку. Потом поднялся и  напомнил, что за кормление голубей в Париже предусмотрен штраф – сто восемьдесят евро.

- Извините, а кто вы такой, что мы вас не знаем? - Это мы уже осмелели, а кто-то посчитает, что  обнаглели.

- Туроверов, Павел Васильевич! – с достоинством ответил нам «мужичок с ноготок». - Наша фамилия образовалось из тюркского слова «тур» - неверный и славянского слова «вера». Их соединение в фамилии характеризовало Туроверова, как иноверца.
 
- А что вы сюда в коробках носите?

- Как, что? - Голубей выхаживаю. В большой коробке голубка с поломанным крылом, а в маленькой - молоденький голубочек. Я его подобрал на земле месяц назад. Он уже подрос. А, если вижу, что ножки нитками позапутывались, я ниточки разрезаю, освобождаю голубей. Вот специально ношу ножнички маникюрные.

- Так вы и о людях заботитесь, как о голубях?

- Э, нет! Люди бывают ленивые и даже глупые. Пусть они сами себя освобождают!

Туроверов раскрыл коробочку и бережно вынул оттуда голубя  - подростка с красивым бело-коричневым оперением. Стал говорить, что он каждый день показывает ему реку, дает попить речной водицы и моет ему лапки.

- Так может вы ему и имя придумали?
- А как же. Придумал! – Гуля.
- Это первый ваш птенец, спасенный?
- Нет, нет! Всего, наверное, тысяче помог. В феврале двадцать второго года, совсем крохотного подобрал и выходил. Гулей  и его называл. Ему тоже пришлось горюшка хлебнуть! А теперь он уже летает!

- Так может быть он вашу фамилию знает? – снова слегка иронизируем над голубятником, после вчерашнего застолья.

- Нет, он меня в лицо знает и прилетает.  Иногда даже на авеню  Мунтени меня встречает и летит за мною.

- И давно вы о них заботитесь?
 
- Да уже двадцать лет, как стал здесь жить. С возрастом замечаю, что любовь к стареющим женщинам проходит, проходит любовь и к конструированию техники, а вот любовь к голубям остается!

Он вынул молодую сизоватую голубку из коробочки и стал показывать ей вышедшую из берегов Сену. Голубка, в знак благодарности, пометила своему спасителю туфли. Он этого не заметил, или не стал огорчаться. Но, что удивило, голубка действительно весело крутила головой, потом смотрела на небо в тучах, потом на нас.

- А откуда родом будете, что так любите птиц?

- Совхоз Киевский, Ростовской области.

- Село, село как называется?

- Так, и хутор наш Туроверов в Талловеровском поселении. Речушка у нас Мечетка, наверное уже вся повысохла. Недалеко от нашего села, в хуторе Пономарев, похоронены Подтелков и Кривошлыков с красными казаками. Это в Кашарском районе, мы с учительницей истории ходили. Расстояние от Кашар до станицы Вёшенская, по трассе, около ста  километров, а до Миллерово - пятьдесят. Читали, может быть, Шолохова «Судьба человека».  Там, возле чайной, шофер Андрей Соколов  мальчика-сироту  подобрал.  Сказал, что он его отец. Усыновил!
 
- Я то, хорошо ту войну помню, - продолжил  свою исповедь Туроверов. В нашем селе стояли румыны, или итальянцы.  Дали мне жменю мармелада. Помню, помню... Заставляли наших баб и женщин делать блины и лепешки. А в феврале, когда мы под Сталинградом их поразбили, то в село утрецом наши пришли. Видел, как один оккупант выпрыгнул из нашего окна, словно тарпан,  так и его скосили. Свистели пули над головой, а я побежал в дом к своему приятелю, Сашке Федорову. Был короткий бой и всех их положили. Они окровавленные валялись на гумне. Мы с пацанами ходили зырить, когда их всех зарывали  в овраге, за два километра от села. А что?! Пришли непрошеные, с оружием на нашу землю!? Вот и получили! Помню, помню все!!

- А теперь у меня мечтания ночные да вопросики – когда же нынешняя война закончится, братцы?  Я не судья, но считаю, что одна страна в этой трагедии виновата на девяносто девять процентов, а другая - на один. Я не безразличен. Брат и две сестры живут в России – во Владимире, Туле и Волгограде, а еще две сестры – в Украине, в Краснодоне и Бердянске. Я никогда не называл их хохлами и бандеровцами. Я же техникум и институт окончил! Я старший в семье!

- Мы ничего не ответили Павлу Туроверову, а только спросили – был ли он на кладбище в Париже, где похоронен Николай Туроверов и еще пятнадцать тысяч наших эмигрантов?

- А как же! Почти каждый год его проведываю. Он же земляк мой. Но кладбище не в Париже, а за тридцать километров от него, в Сент-Женевьев-де-Буа. Туда можно ехать с экскурсантами за двести пятьдесят  евро, но экономней ехать поездом, а там спросить русское кладбище.

Начался дождик и, по дороге домой,  мы вместе зашли в небольшое кафе. Туроверов предложил. Боялся, что его картонные коробочки с голубями размокнут. Кофе быстро подали. Еле слышно играла музыка. Уютно.  Отпивая маленькими глоточками, Павел Васильевич лукаво улыбнулся и негромко затянул своим слабеньким голоском, непривычно акая:

     «Уходили мы из Крыма
     Среди дыма и огня;
     Я с кормы все время мимо
     В своего стрелял коня.
     А он плыл, изнемогая,
     За высокою кормой,
     Всё не веря, всё не зная,
     Что прощается со мной.»

Мы впервые слышали эту песню в таком исполнении, ошарашенно сидели молча. По финалу несколько раз восторженно проговорили – «браво, браво!»  Никто из посетителей даже не обратил на нас внимания. Казалось, что сам Париж в тот дождливый час ничего не видел и не слышал.  Знал бы он, что звучала песня нашего донского Есенина. Так называют иногда поэта-эмигранта Николая Туроверова.

Павел Васильевич рассказал, что Николай Туроверов из казаков. Мама имела украинские корни, научила его украинскому и он даже Тараса Шевченко переводил.
 
- Откуда вы все знаете? – удивленно спросили мы.

- Так ведь Николай Николаевич  Туроверов – наш донской поэт. Сражался с большевиками. Был участником Ледяного похода. На одном из последних пароходов врангелевской эвакуации покинул Крым. Немного помыкавшись, осел с супругой и дочкой в Париже. 

- А еще пишут, возможно указывая на наших с Николаем Туроверовым предков, как в 1774 году старшина Туроверов был послан в станицу Зимовейскую области Войска Донского, в которой и родился Пугачев  «… для забрания находящихся в той станице злодея Пугачёва, жены и детей, и буде есть родных братьев». После выполнения поручения старшина Туроверов получил дарственный надел земли в двести десятин в пожизненное пользование. Чуть позже, в 1810 году, наше  село Туроверово было основано  помещиками Туроверовыми.

- Вот еще интересно,  недавно в Москве  защитили первую диссертацию по творчеству Николая Туроверова. Любопытно, там есть даже поэма «Сирко». Я люблю стихи читать, но сам не пишу. Только, вот, полагаю - если бы я не был конструктором, то точно стал бы филологом.

Павел Васильевич бережно достал из внутреннего кармана куртки малоформатную тоненькую брошюру, изданную в  Париже в 1945 году. Сказал, что на аукционе недавно купил.
 
- Здесь о запорожском кошевом атамане Иване Дмитриевиче Сирко, - торжественно огласил он и начал читать:

     «По-над Сечью, по-над Запорожьем,
     Будто лебедь, ангел пролетал,
     Он искал Серко на свете Божьем,
     Атамана мертвого искал.
     С давних пор его похоронили,
     Отрубивши руку, казаки, ;
     Триста лет уже лежит в могиле
     Запорожский батько без руки.
     И с его отрубленной рукою
     Казаки идут из боя в бой,
     Дорожат как силою живою,
     Трехсотлетней высохшей рукой.»

Официант подошел и учтиво переспросил:   Apporter plus de cafe?  Мы, слегка кивнули.

А тем временем Павел Туроверов продолжал читать поэму своего земляка, поэта Николая Туроверова. Вдохновенно читал, словно пел. Правда, немного непривычно для нашего слуха, акая и шокая, на  свой донской лад. Закончил читать поэму словами самого Бога:

       «Шо ты будешь делать с казаками, с непакорнай вольницей маей!»

Ай да Туроверов, ай да молодец!
--------------------------------------------
Январь 2023, Париж
...

Фото взято из открытых источников интернета. Спасибо его автору.