1. на пути к науке

МОИ ПЕРВЫЕ УЧИТЕЛЯ
Известный литературный герой А.С. Пушкина говорил, что «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь». О себе я так говорить не буду, это не так. На моем жизненном пути с  самого раннего детства попадались люди, которые учили меня не только чтению, письму, счету, профессиональным навыкам, нахождению в коллективе. Они помогали познавать мир,  открывать в нем что-то новое, правильно ориентироваться в разных сферах жизни. И я у них учился решать сложные проблемы, преодолевать трудности и невзгоды, выживать в опасных условиях и даже при этом создавать прекрасное, доброе, вечное.
Людей, которые учат, называют учителями. Разумеется, они бывают у всех. Ими становятся  родители, школьные и вузовские учителя, друзья и даже просто случайные попутчики. Но кем бы они ни являлись, эти люди имеют одно главное свойство: оставлять в жизни ученика значимый след и определять направление развития его личности. Мне  нравилось учиться, и я во многих случаях представлял собой ту благодатную почву, на которой семена учителей давали всходы. Но я всегда был максималистом…
Помню, в детском саде воспитательница похвалила мой рисунок, обратив внимание детей, что он лучший. Мне понравилась похвала, и я начал рисовать… на чем попало и везде, наверное, подсознательно ожидая похвалы. В то время по причине дефицита бумаги, красок и цветных карандашей я рисовал химическим карандашом в основном на газетах и книгах родителей. В отличие от похвалившей меня воспитательницы, родители открывшемуся моему таланту были не рады, но вынуждены были покупать альбомы для рисования, а дед, выйдя на пенсию и приехав с Севера в наш город, называвшийся тогда Ждановым, привез набор из шестидесяти цветных карандашей. Я был счастлив, но поскольку бумаги по-прежнему не хватало, я рисовал на стенах, причем не только в квартире, но и в подъезде дома. Поток «наскальной живописи» прервали соседи, не отлупив, а рассказав, что есть занятие получше, и показали, как надо писать буквы, что они обозначают и как читаются. Троюродная сестра  подарила мне тетрадь и какие-то из своей библиотеки сказки. Тексты, которые я сначала переписывал, вернее, срисовывал буквы, читали все близкие и знакомые. Вообще-то детские книжки родители читали мне редко, т.к. много работали и сильно уставали. Старательно выводя буквы, я научился упорству и обратил внимание, что труд может доставлять человеку большое удовольствие. Со временем рисовать я стал не меньше, но писать больше, хотя по-настоящему грамматику познал, как и большинство моих сверстников, только в школе. 
В первом классе нашей учительницей была Ирина Евгеньевна, старушка маленького роста, лет семидесяти пяти или больше с больными суставами. Учителей в городе было мало, а детей много, сказывался послевоенный беби-бум. Старушка могла бы и не работать, но ее с работы не отпускали, каждый раз уговаривая задержаться для последнего выпуска школьников. Она, несмотря на возраст и болезни, все же сумела  всем детям дать базовые знания. Вместе с этим, поскольку сама не могла вести физвоспитание и другие предметы, которые требовали активного движения, заменяла такие уроки чтением книг.
Ирина Евгеньевна читала нам книги не столько детские, сколько интересные, в первую очередь, для нее самой. Книги были историческими, чаще из серии «Жизнь замечательных людей», была и фантастика. Ее чтение всех завораживало и… вдохновляло на конструирование гиперболоидов, летательных аппаратов, взрывчатых смесей и экспериментов с собственным телом, включая путешествия в иные миры, путем временного сдавления сонных артерий полотенцем. Свою норму двигательной активности мы вырабатывали  в группе продленного дня. Там же чаще всего мы и экспериментировали. Идеи, в основном, генерировал я. Соответственно отвечал за последствия тоже я.
Для предотвращения опасных затей, учителя и родители записали всех школьников в спортивные секции и кружки. Я попал в гимнастическую секцию и занимался в ней до пятого класса. К моменту окончания четвертого класса имел второй юношеский разряд.
Обучение в пятом классе проходило уже в другой школе. Это была 60-я школа. В нее пришел работать завучем мой отец, до того успевший потрудиться на партийной работе в горкоме партии инструктором и на грузовом корабле замполитом. Он перевел меня в свою школу, надеясь, что сможет правильно воспитать и обучить.
Микрорайон, где находилась школа, был в городе новым, подростки группировались в разные формирования, между которыми постоянно происходили стычки, где выживать должны были, как в дикой природе, сильнейшие. Я не стал исключением и вошел в одну дворовую компанию.
К сожалению, в школе спортивных секций не было, но еженедельно в ней проходили соцсоревнования по сбору металлолома и макулатуры. На школьных сборных пунктах  по очереди дежурили учащиеся разных классов. Правдами и неправдами, а то и с помощью физической силы, я добился того, чтобы стать приемщиком макулатуры. Ее я должен был сортировать и загружать в машины. Но при сортировке бумаги я выбирал для себя интересное чтение и уносил отобранное домой.  В основном, меня интересовали научно-популярные журналы и книги, а также дореволюционные художественные издания.
Журналы и книги я читал взахлеб. До того, как в школьной программе появились предметы физика, химия, биология, самостоятельно овладел радиотехникой, пиротехникой и йогой. Имел старших друзей, которые «работали в эфире»» и помогали мне доставать радиодетали. Знакомым собирал различные по мощности радиопередатчики. Еще в подвале дома организовал химическую лабораторию, где с единомышленниками для разных проказ делал «царскую водку», горючие смеси, включающие порох и нитроглицерин. Иглами прокалывал кожу щек и конечностей, ходил по битым стеклам, пил соляную кислоту, моржевал.
Своим не стандартным поведением снискал уважение у одноклассников и в уличной группировке. Там участвовал в разборках, обеспечивая старших товарищей необходимой пиротехникой, и они относились ко мне как к взрослому.
Как-то в кинотеатре я увидел Митяя, более старшего подростка, который входил, как и я в общий круг уличного братства. Там я увидел его с другой стороны. Митяй был окружен семью-восемью младшими детьми. Наблюдая за ними, я был поражен тем, как приятель заботился о них, что он делал, как говорил с детьми, их послушанием и уважением к нему. Малыши, с которыми был Митяй, не являлись его родственниками, они были просто соседями по дому. Я почувствовал к нему и его компании сильное притяжение, доброжелательность и любовь, какую, наверное, испытывают друг к другу истинно  верующие люди. Я это ощущение уже никогда не забывал. Я по-другому стал относиться к знакомым, стал лучше их понимать и уважать. Более того, чувство, которое я впервые испытал тогда, стало потом появляться в критических  ситуациях, когда по отношению ко мне проявлялась сильная  человеческая агрессия. Благодаря Митяю я  научился превращать агрессию людей в умиротворение и любовь.
Митяй часто водил в кино, покупал одежду и еду детям из бедных, порой неблагополучных семей района.   При этом он не был сыном Рокфеллера, он был… обычным высококлассным вором, бравшим лишнее у зажиточных граждан из соседних микрорайонов города.  Это был местный Робин Гуд.
До девятого класса меня за различные проделки вызывали на итоговые школьные линейки. Эти линейки посвящались неуспевающим и тем ученикам, которые имели плохое поведение. Их проводил мой отец. Он всех умел наставить на «путь истинный». Мой путь ему не нравился, но его методика, касающаяся всевозможных запретов и ограничений, на мое воспитание не действовала, и это его огорчало. С другой стороны, меня спасало, что я хорошо учился, участвовал в олимпиадах по физике и был призером в художественных конкурсах, что приносило школе своеобразные дивиденды.
В девятом классе учителя с целью перевоспитания посадили меня за парту к круглой отличнице Галине. Она не была зубрежкой, ее память была феноменальной, а эрудиция зашкаливала. Сказывалась любовь к чтению книг, привитая матерью, работавшей в центральном книжном магазине. На почве чтения книг, которые она мне приносила, мы подружились. Я больше не взрывал за партой капсули от патронов, не портил чернила в чернильницах и авторучки, не пачкал одежду мелом, что обычно случалось раньше, когда меня пытались перевоспитать подсадкой за парту к другим одноклассницам. Я перечитал всего Хемингуэя, бросил плохих парней, нашел тренера, который согласился в вечернее время в школьном спортзале вести секцию борьбы.
Тренером стал пятидесятилетний Николай Николаевич, много лет проработавший  на угольной шахте в Шпицбергене и недавно приехавший в наш город с целью создания семьи. Сын его женщины учился в школе и мне он рассказал, что отчим владеет разными видами боевых искусств. В конце шестидесятых и начале семидесятых годов прошлого века о борьбе дзю-до, джиу-джицу и карате мы знали только из вышедших на экраны города японских кинофильмов.  В городе спортивных секций по этим видам спорта не было. Добро на открытие спортивной секции дал отец, сумевший убедить в  ее необходимости директора школы.
Сам Николай Николаевич от настоящей тренерской работы был далек. С его слов он в армии проходил спецподготовку, участвовал в военных действиях в Корее, потом выполнял какое-то важное правительственное задание на архипелаге, ушел на пенсию.
Тренировки были тяжелыми и включали в себя общую физическую подготовку, отработку приемов борьбы дзю-до, техники ударов руками и ногами, спарринги. Не все спортсмены могли перенести тяжелую физическую нагрузку, сопутствующие травмы, отсутствие свободного времени, а также вытеснение обязанностей по дому. Из нескольких десятков энтузиастов, первоначально пришедших  в спортзал, к концу десятого класса  в секции борьбы осталось только два человека, но были еще новобранцы. Среди них – мой младший брат Борис, ставший в последствии мастером спорта по дзю-до и тренером.
Николай Николаевич научил меня не только приемам, которые нужны были каждому для победы в любой драке, но и не человеческой выносливости. Однако главное приобретение в жизни, которое нельзя было потерять, оказалось - в мудрости не применять полученные знания без реальной угрозы жизни.
В мединститут я с первого раза не поступил, работал на металлургическом заводе, служил в рядах Советской армии. Везде мне попадались интересные люди, у которых я учился жизненным премудростям. О многих из них я еще должен написать.


Один мой знакомый, уважаемый профессор член корреспондент АМН Украины, О.В. Синяченко, перед тем, как заговорить о своих учителях, акцентировал внимание на том, что его первой учительницей была… медсестра. Олег был знатным юмористом. Хотя, в первую очередь, он был не превзойденным ученым. Представить себе трудно, но он написал 55 научных монографий, 29 учебников, главное, создал школу ревматологов, сумев остепенить 12 докторов и 68 кандидатов наук! У него как у ученого, врача и педагога многие могли бы поучиться. Он был председателем  нашего специализированного ученого совета по защите диссертаций по патологической физиологии и терапии. Я был членом этого совета со дня основания, и мне нравилось, как председатель вел заседания.  В его личности сочеталось глубокое знание предмета,  точность мысли, воплощение принципиальности, юмора  и благожелательности к коллегам-соискателям ученой степени. У присутствующих на совете создавалось впечатление, что они находятся на спектакле, где происходят действия, которые раскрывают в понятиях физиологии, патофизиологии и терапии тайну  сущности человека. Все действующие лица в этом спектакле ни с кем не воевали, никого не судили, а  помогали молодым коллегам в их сообщениях разглядеть что-то большее, чем просто механизмы болезней или лечения.
Однако в наибольшей степени повлиял на формирование моей личности еще со студенческой скамьи мой научный руководитель по кандидатской и докторской диссертации член-корреспондент АМН Украины профессор В.Н. Ельский. С ним связаны годы совместной работы, мое окончательное становление в виде научного исследователя и ученого.