Один мой "горячительный сосед" по коммунальной питерской квартире, провинившись перед женой, обычно убеждал её в своей невиновности, приводя разные доводы
и, побеждая в "семейных спорах"... как-то:
-Чем отличается "рыбный четверг"( а такие дни практиковались в перестроечную эпоху) от "воскресной рыбалки"?..
-Па-нима-ешь,-говорил он,- народ устает от "рыбных дней" и "рыбных супов"...
-А вот объясни: чем отличается УХА от рыбного супа? Не знаешь! А я скажу:
-Когда под водку-это УХА! А когда без водки-это рыбный суп, всего лишь, как по четвергам в нашей рабочей столовке...
Ночью диалоги были значительно длиннее, как и звонки в общую квартиру.
***
-Кто там?-раздавался тревожный шепот жены.
-За входной дверью что-то покашливало и хриплым голосом отвечало:"507-й просит посадки!"
-Опять с " рыбалки?" Плыви, откуда приплыл...
-Подожди, не уходи! А то 507-й отправится на запасной аэродром, пожалеешь!
-Дорога скатертью! Не открою!-звучал за дверью упрямый голос, и слышались уходящие шаги.А вслед за ними снова звонок в закрытую дверь:
-Послушай, я посвятил тебе сердечные стихи ( читает, всхлипывая):
Я -НИКТО, а ты -ВСЁ! Вместе мы -почти "ПЕЙЗАЖ!"( Иными словами-"Сезам -ОТКРОЙСЯ!").
То ли стихи "прошибли", то ли холод, но дверь, наконец, открывалась...
Он входил,а её тапочки шлепали уже на кухне. За окном постепенно светлело. Начинался новый день.За стеклом- ленинградский унылый проходной двор-"колодец", где -ни деревца!"Каменные джунгли", к тому же, холодные и сырые. Вот и весь "ПЕЙЗАЖ"! Хорошо, что метро рядом и родной завод.
А по соседству- другой, как тень за стеной ,живёт рыжий кот... А вообще-то, в этом бывшем доходном доме Мурузи на Литейном проспекте,24 жил с 1955 по 1977 г. рыжий парень, и с ним-рыжий кот, очень похожие друг на друга. И занимали они...всего 1,5 комнаты. Теперь это музей! И другая тема! Или, если хотите,другой ПЕЙЗАЖ...Как вам по вкусу?
В литературе эта тема имеет название:" ПИСЬМА к СТЕНЕ". И звучат стихи так:
-Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини. Это нужно теперь.
Сохрани мою тень, сохрани. За твоею спиной умолкает в кустах беготня. Мне пора уходить, ты останешься после меня. До свиданья, стена.Я пошел.Не сердись на меня.
Нужно что-то иметь позади. СОХРАНИ МОЮ ТЕНЬ! Эту надпись не нужно стирать...
И её замазывают краской только на время, когда идёт ремонт дома. А потом чьи -то "памятливые руки" восстанавливают строки стихотворения известного поэта,
лауреата Нобелевской премии на стенах дома № 24,где он жил.Правда, иногда " с АШИПКАМИ", а иногда-без...
В Санкт-Петербурге пользуются большой популярностью экскурсии по музеям Северной столицы с осмотром мемориальных плит.Некоторые "вписываются в пейзаж", другие -
пробуют дисонировать с ним. Так, в Питере осквернили мемориальную доску, залив её краской на фасаде дома 1/5 по ул. Куйбышева,где жил с 1972 по 1984 г.Григорий Романов, 1-й секретарь Ленинградского обкома КПСС, изгнавший из страны автора "Письма к стене" поэта Иосифа Бродского и писателя Сергея Довлатова. Вынужден был покинуть БДТ и Сергей Юрский.А портрет "хозяина Питера" запомнился ленинградцам лишь анекдотом, который до сих пор бытует ... Он о том, как Романов "романовский сервиз" брал напрокат, на время свадьбы дочери, аж из самого Эрмитажа, чтобы именитые гости "вкушали по-царски..."
А Иосифа Бродского читают и почитАют во всех странах мира! А в 1995 г. присвоили поэту-звание Почётного гражданина Санкт-Петербурга!
Только припоздали... Аргумент - в самом творчестве поэта:"лучшая часть его -уже там- это стихи Бродского-нобелянта", а каждая " Точка на карте Бродского ", самые близкие - мать Мария Моисеевна и отец-фронтовик Александр Иванович Бродский, любимая женщина Иосифа -Марианна, их общий сын Андрей, остались в его родном городе-на-Неве. вынужденная эмиграция сократила срок жизни -до 55 лет...
Но " Письмо к стене", оригинал которого многократно повторён, живёт и будет жить вечно! Он помещен в Музее Анны Ахматовой на Фонтанке.
- Сохрани мою тень, сохрани!Эту надпись не нужно стирать. Все равно я сюда никогда, никогда не приеду...
Если кто-то к тебе прижмется, дорогая стена,УЛЫБНИСЬ!
Пишите и читайте письма! Документальные!! О времени и о себе. Не верьте птичьему чириканью! Верьте документам и честному таланту!
( Продолжение следует в отклике Ирины Петал от 18.01.23).
Все мы- почти пейзаж? А есть письма к стене!
© Copyright: Эмма Гусева, 2023
Свидетельство о публикации №223010900080
Свидетельство о публикации №223010900080
Рецензии
Я раньше стихами особо не интересовалась. Сказка - моя любимая литература. На госэкзамене по научному коммунизму мне попался вопрос о современной культуре. В кино и театр мы с подругами ходили часто, а книг, вообще, не читали. С новинками театра и кино я комиссию ознакомила, но они требовали рассказать о книжных новинках современников, на что им ответила: "Люблю классиков". Мне поставили тройку, показав, что остальная, недостающая часть до отличной оценки, - за современниками. В течении жизни некогда было увлекаться ни классиками, ни современниками, читались лишь школьные учебники детей и профессиональная литература по языкам программирования.
И, вот, лет пятнадцать назад, я попадаю в мир Интернета, на литературные сайты, начинаю читать произведения современников, пишущих о времени и о себе, и, даже, общаться со многими авторами, находя в этом не малое удовольствие. Стих Иосифа Бродского про стену я прочитала также в последние годы, он мне понравился и запомнился.
За это время я поняла, что жизнь классиков и современников похожи, проблемы у всех во все времена, одинаковые, а творчество и стена - порой единственные друзья и собеседники, которые защищают и поддерживают в желании жить... А, в целом, "все мы - почти пейзаж", где каждый на своём месте...
"Пишите и читайте письма! Документальные!! О времени и о себе. Не верьте птичьему чириканью! Верьте документам и честному таланту!" С вами, Эмма, невозможно не согласиться. Спасибо за публикацию, живо пишите, вызываете движение мысли...
Ирина Петал 18.01.2023 14:06 • Заявить о нарушении
И, вот, лет пятнадцать назад, я попадаю в мир Интернета, на литературные сайты, начинаю читать произведения современников, пишущих о времени и о себе, и, даже, общаться со многими авторами, находя в этом не малое удовольствие. Стих Иосифа Бродского про стену я прочитала также в последние годы, он мне понравился и запомнился.
За это время я поняла, что жизнь классиков и современников похожи, проблемы у всех во все времена, одинаковые, а творчество и стена - порой единственные друзья и собеседники, которые защищают и поддерживают в желании жить... А, в целом, "все мы - почти пейзаж", где каждый на своём месте...
"Пишите и читайте письма! Документальные!! О времени и о себе. Не верьте птичьему чириканью! Верьте документам и честному таланту!" С вами, Эмма, невозможно не согласиться. Спасибо за публикацию, живо пишите, вызываете движение мысли...
Ирина Петал 18.01.2023 14:06 • Заявить о нарушении
"Ты - никто, и я - никто. Вместе мы - почти пейзаж."
Случайно сейчас вышла в Инете на стих Бродского "В горах". Впервые читаю. Спасибо, Эмма, за знакомство с этим произведением.
В горах
Иосиф Бродский
1
Голубой саксонский лес
Снега битого фарфор.
Мир бесцветен, мир белес,
точно извести раствор.
Ты, в коричневом пальто,
я, исчадье распродаж.
Ты — никто, и я — никто.
Вместе мы — почти пейзаж.
2
Белых склонов тишь да гладь.
Стук в долине молотка.
Склонность гор к подножью дать
может кровли городка.
Горный пик, доступный снам,
фотопленке, свалке туч.
Склонность гор к подножью, к нам,
суть изнанка ихних круч.
3
На ночь снятое плато.
Трепыханье фитиля.
Ты — никто, и я — никто:
дыма мертвая петля.
В туче прячась, бродит Бог,
ноготь месяца грызя.
Как пейзажу с места вбок,
нам с ума сойти нельзя.
4
Голубой саксонский лес.
К взгляду в зеркало и вдаль
потерявший интерес
глаза серого хрусталь.
Горный воздух, чье стекло
вздох неведомо о чем
разбивает, как ракло,
углекислым кирпичом.
5
Мы с тобой — никто, ничто.
Эти горы — наших фраз
эхо, выросшее в сто,
двести, триста тысяч раз.
Снизит речь до хрипоты,
уподобить не впервой
наши ребра и хребты
ихней ломаной кривой.
6
Чем объятие плотней,
тем пространства сзади — гор,
склонов, складок, простыней —
больше, времени в укор.
Но и маятника шаг
вне пространства завести
тоже в силах, как большак,
дальше мяса на кости.
7
Голубой саксонский лес.
Мир зазубрен, ощутив,
что материи в обрез.
Это — местный лейтмотив.
Дальше — только кислород:
в тело вхожая кутья
через ноздри, через рот.
Вкус и цвет — небытия.
8
Чем мы дышим — то мы есть,
что мы топчем — в том нам гнить.
Данный вид суть, в нашу честь,
их отказ соединить.
Это — край земли. Конец
геологии; предел.
Место точно под венец
в воздух вытолкнутых тел.
9
В этом смысле мы — чета,
в вышних слаженный союз.
Ниже — явно ни черта.
Я взглянуть туда боюсь.
Крепче в локоть мне вцепись,
побеждая страстью власть
тяготенья — шанса, ввысь
заглядевшись, вниз упасть.
10
Голубой саксонский лес.
Мир, следящий зорче птиц
— Гулливер и Геркулес —
за ужимками частиц.
Сумма двух распадов, мы
можем дать взамен числа
абажур без бахромы,
стук по комнате мосла.
11
«Тук-тук-тук» стучит нога
на ходу в сосновый пол.
Горы прячут, как снега,
в цвете собственный глагол.
Чем хорош отвесный склон,
что, раздевшись догола,
все же — неодушевлен;
то же самое — скала.
12
В этом мире страшных форм
наше дело — сторона.
Мы для них — подножный корм,
многоточье, два зерна.
Чья невзрачность, в свой черед,
лучше мышцы и костей
нас удерживает от
двух взаимных пропастей.
13
Голубой саксонский лес.
Близость зрения к лицу.
Гладь щеки — противовес
клеток ихнему концу.
Взгляд, прикованный к чертам,
освещенным и в тени, —
продолженье клеток там,
где кончаются они.
14
Не любви, но смысла скул,
дуг надбровных, звука «ах»
добиваются — сквозь гул
крови собственной — в горах.
Против них, что я, что ты,
оба будучи черны,
ихним снегом на черты
наших лиц обречены.
15
Нас других не будет! Ни
здесь, ни там, где все равны.
Оттого-то наши дни
в этом месте сочтены.
Чем отчетливей в упор
профиль, пористость, анфас,
тем естественней отбор
напрочь времени у нас.
16
Голубой саксонский лес.
Грез базальтовых родня.
Мир без будущего, без
— проще — завтрашнего дня.
Мы с тобой никто, ничто.
Сумма лиц, мое с твоим,
очерк чей и через сто
тысяч лет неповторим.
17
Нас других не будет! Ночь,
струйка дыма над трубой.
Утром нам отсюда прочь,
вниз, с закушенной губой.
Сумма двух распадов, с двух
жизней сдача — я и ты.
Миллиарды снежных мух
не спасут от нищеты.
18
Нам цена — базарный грош!
Козырная двойка треф!
Я умру, и ты умрешь.
В нас течет одна пся крев.
Кто на этот грош, как тать,
точит зуб из-за угла?
Сон, разжав нас, может дать
только решку и орла.
19
Голубой саксонский лес.
Наста лунного наждак.
Неподвижности прогресс,
то есть — ходиков тик-так.
Снятой комнаты квадрат.
Покрывало из холста.
Геометрия утрат,
как безумие, проста.
20
То не ангел пролетел,
прошептавши: «виноват».
То не бдение двух тел.
То две лампы в тыщу ватт
ночью, мира на краю,
раскаляясь добела —
жизнь моя на жизнь твою
насмотреться не могла.
21
Сохрани на черный день,
каждой свойственный судьбе,
этих мыслей дребедень
обо мне и о себе.
Вычесть временное из
постоянного нельзя,
как обвалом верх и низ
перепутать не грозя.
1984 г.
p.s. и, хочется сказать, - в классики просто так не попадают...
Ирина Петал 18.01.2023 14:15 Заявить о нарушении
Случайно сейчас вышла в Инете на стих Бродского "В горах". Впервые читаю. Спасибо, Эмма, за знакомство с этим произведением.
В горах
Иосиф Бродский
1
Голубой саксонский лес
Снега битого фарфор.
Мир бесцветен, мир белес,
точно извести раствор.
Ты, в коричневом пальто,
я, исчадье распродаж.
Ты — никто, и я — никто.
Вместе мы — почти пейзаж.
2
Белых склонов тишь да гладь.
Стук в долине молотка.
Склонность гор к подножью дать
может кровли городка.
Горный пик, доступный снам,
фотопленке, свалке туч.
Склонность гор к подножью, к нам,
суть изнанка ихних круч.
3
На ночь снятое плато.
Трепыханье фитиля.
Ты — никто, и я — никто:
дыма мертвая петля.
В туче прячась, бродит Бог,
ноготь месяца грызя.
Как пейзажу с места вбок,
нам с ума сойти нельзя.
4
Голубой саксонский лес.
К взгляду в зеркало и вдаль
потерявший интерес
глаза серого хрусталь.
Горный воздух, чье стекло
вздох неведомо о чем
разбивает, как ракло,
углекислым кирпичом.
5
Мы с тобой — никто, ничто.
Эти горы — наших фраз
эхо, выросшее в сто,
двести, триста тысяч раз.
Снизит речь до хрипоты,
уподобить не впервой
наши ребра и хребты
ихней ломаной кривой.
6
Чем объятие плотней,
тем пространства сзади — гор,
склонов, складок, простыней —
больше, времени в укор.
Но и маятника шаг
вне пространства завести
тоже в силах, как большак,
дальше мяса на кости.
7
Голубой саксонский лес.
Мир зазубрен, ощутив,
что материи в обрез.
Это — местный лейтмотив.
Дальше — только кислород:
в тело вхожая кутья
через ноздри, через рот.
Вкус и цвет — небытия.
8
Чем мы дышим — то мы есть,
что мы топчем — в том нам гнить.
Данный вид суть, в нашу честь,
их отказ соединить.
Это — край земли. Конец
геологии; предел.
Место точно под венец
в воздух вытолкнутых тел.
9
В этом смысле мы — чета,
в вышних слаженный союз.
Ниже — явно ни черта.
Я взглянуть туда боюсь.
Крепче в локоть мне вцепись,
побеждая страстью власть
тяготенья — шанса, ввысь
заглядевшись, вниз упасть.
10
Голубой саксонский лес.
Мир, следящий зорче птиц
— Гулливер и Геркулес —
за ужимками частиц.
Сумма двух распадов, мы
можем дать взамен числа
абажур без бахромы,
стук по комнате мосла.
11
«Тук-тук-тук» стучит нога
на ходу в сосновый пол.
Горы прячут, как снега,
в цвете собственный глагол.
Чем хорош отвесный склон,
что, раздевшись догола,
все же — неодушевлен;
то же самое — скала.
12
В этом мире страшных форм
наше дело — сторона.
Мы для них — подножный корм,
многоточье, два зерна.
Чья невзрачность, в свой черед,
лучше мышцы и костей
нас удерживает от
двух взаимных пропастей.
13
Голубой саксонский лес.
Близость зрения к лицу.
Гладь щеки — противовес
клеток ихнему концу.
Взгляд, прикованный к чертам,
освещенным и в тени, —
продолженье клеток там,
где кончаются они.
14
Не любви, но смысла скул,
дуг надбровных, звука «ах»
добиваются — сквозь гул
крови собственной — в горах.
Против них, что я, что ты,
оба будучи черны,
ихним снегом на черты
наших лиц обречены.
15
Нас других не будет! Ни
здесь, ни там, где все равны.
Оттого-то наши дни
в этом месте сочтены.
Чем отчетливей в упор
профиль, пористость, анфас,
тем естественней отбор
напрочь времени у нас.
16
Голубой саксонский лес.
Грез базальтовых родня.
Мир без будущего, без
— проще — завтрашнего дня.
Мы с тобой никто, ничто.
Сумма лиц, мое с твоим,
очерк чей и через сто
тысяч лет неповторим.
17
Нас других не будет! Ночь,
струйка дыма над трубой.
Утром нам отсюда прочь,
вниз, с закушенной губой.
Сумма двух распадов, с двух
жизней сдача — я и ты.
Миллиарды снежных мух
не спасут от нищеты.
18
Нам цена — базарный грош!
Козырная двойка треф!
Я умру, и ты умрешь.
В нас течет одна пся крев.
Кто на этот грош, как тать,
точит зуб из-за угла?
Сон, разжав нас, может дать
только решку и орла.
19
Голубой саксонский лес.
Наста лунного наждак.
Неподвижности прогресс,
то есть — ходиков тик-так.
Снятой комнаты квадрат.
Покрывало из холста.
Геометрия утрат,
как безумие, проста.
20
То не ангел пролетел,
прошептавши: «виноват».
То не бдение двух тел.
То две лампы в тыщу ватт
ночью, мира на краю,
раскаляясь добела —
жизнь моя на жизнь твою
насмотреться не могла.
21
Сохрани на черный день,
каждой свойственный судьбе,
этих мыслей дребедень
обо мне и о себе.
Вычесть временное из
постоянного нельзя,
как обвалом верх и низ
перепутать не грозя.
1984 г.
p.s. и, хочется сказать, - в классики просто так не попадают...
Ирина Петал 18.01.2023 14:15 Заявить о нарушении
Ирочка! Спасибо за полный текст!!Это надо читать ЕЖЕДНЕВНО, как МОЛИТВУ!
Эмма Гусева 18.01.2023 18:18 Заявить о нарушении
Эмма Гусева 18.01.2023 18:18 Заявить о нарушении