Память уже не жалит...

Эпилог.

Сегодня воскресенье. Восьмое января 2023 года. За окном я вижу красивый, по-настоящему зимний день. Впервые землю покрыло снегом, за много долгих, дождливых, серых, скучных дней, которые тянулись бесконечным потоком, скатываясь каплями дождя по стеклу моего прошлого. В те дни, я смотрела на мокрое окно, и видела в нём отражение былого. О чём и писала, писала, писала. Стараясь вспомнить записи из старой, потрёпанной общей тетради.
Это прошлое навсегда останется в моей памяти, всплывая совершенно неожиданно в ночных снах, в знакомых запахах и в отражениях стёкол.

Много, много лет назад, находясь в тех местах, я таскала с собой общую тетрадку, всю исписанную красивым почерком. Прятала при шмонах на тюрьмах. Оставляла на каптёрках в зонах, до освобождения. Там, описывая все происходящие вокруг меня события, в дальнейшем, я думала обнародовать тот беспредел, который видела.
Тетрадка в ходе жизни была где-то утеряна, а правда моя была никому не нужна...
Всё вокруг меня было другим, разным, новым, когда я освобождалась в очередной раз.
Я называю себя женщиной, выпавшей из времени. И часто, когда сижу на кухне, у окна, вижу разные отражения из прошлого.
 И, знаете, что?
Желание рассказывать не пропало, даже если это никому уже не нужно и многие, прочитав, подумают, что я фантазирую.

Особо запомнился один случай. Это было на Новочеркасском централе, точно не помню какой год.

Я отказала одному оперу в оказании интимных услуг, и он обещал мне припомнить. Спустя некоторое время, ночью к нам в камеру вломились трое пьяных офицеров. Слово, офицер, здесь надо взять в крупную кавычку.
Хата большая, человек на 30. Свет не тушится никогда. По отбою каждая должна быть на  своём спальном месте. Но, эти правила обычно нарушались. Тюрьма жила ночью.
Я сидела за общаком ( длинный стол в центре камеры), а это было нарушением режима. За этим следовало наказание.
Наказание для всех могло быть разным. Каждую девчёнку наказывали по-своему.

Помню, раз меня, за грубость, закрыли в железный узенький ящик, называемый стаканчиком, и под ноги налили хлорки. Стаканчик был такого размера, что сидеть в нём было невозможно. Стоишь, руки по швам.
Сначала я стучала ногами в дверь, кричала, ругалась матом. Потом замолчала.
Паника охватывает. Начинаешь задыхаться. Время останавливается.
Ты слышишь как мимо проходят какие-то люди, звучат шаги, голоса, но на тебя никто не обращает внимания.
Таких стаканчиков по соседству со мной было расположено штук шесть, семь. Они тоже не пустовали. До меня доносились мужские голоса арестантов, пытающихся меня подбодрить.
Меня выпустили через час...

Здесь же, в наказание за то, что в неположенное время я сидела за общаком, что-то записывая в свою тетрадку, здесь же, сдвинув всё со стола, меня отхлестали на этом же столе, распластав на животе, солдатским ремнём.
Наклонившись и дыша в лицо перегаром, чуть ли не касаясь губами моего лица, прошипел:
- Сгною, суку!
С двух сторон от меня, сидя на лавочках, два его товарища держали мои руки, отпуская пошлые шуточки в адрес моих сокамерниц, которые делали вид, что спят и ничего не слышат.
Думаю, что в тот момент, испугавшись каждая за себя, просто дышать перестала.
Знаю, как это страшно, когда измываются над кем-то, и ты можешь стать следующей.
По-моему мнению, уж лучше быть тогда на месте жертвы, здесь можно говорить, что думаешь, про этих уродов.
И я говорила. Вернее, кричала криком. От боли, от обиды, от унижения.

Отрывок из книги. Ссылка на моей странице внизу.