Это, любимая Пенелоп, Ткач

     Клим долго шаркал подошвами стрюцких штиблет, назло Гучкову носимых с формой земгусара, старательно счищая налипший конский навоз, не решаясь внести народный дух в уютные покои Сонечки Штаузахер, удобно расположившиеся в меблирашках мадам де Монтеспан, как неловко пошутил Лютов, в их городишке не хватает лишь пельменной  " Де Бриссак и сыновья ", на верхнем этаже, напротив заколоченных досками окон скосившегося за годы войны флигеля Тряпичкина. Сзади кто - то взбегал по лестнице, басовито напевая арию Шмеля из  " Тоски зеленой " :
    - А где же сердце, что полюбит меня,
    Ведь я как Херцен далек от тебя,
    Я жужжу и кажу свой хер для тебя,
    Зная, что все же ты любишь меня.
    - Самгин ! - гаркнул басовитый, оказавшись Кутузовым. - Вы чего тут ? Коци оттираете ? Так это вы зря, батенька, по нынешним временам примут вас за чистоплюя, бросьте вы эти барские замашки.
    Будто подтверждая правоту своих смутных слов, Кутузов быстро присел и наложил дымящуюся на веселом морозце кучу, встал, не подтираясь, и повернулся к Самгину задом, демонстрируя мастерски вырезанную портновскими ножницами дыру в ватиновых штанах.
    - Как у гвардейцев Великой Армии, - похвастался Кутузов, прикрывая дыру полами азяма, - их рюсс касак де комт дю Платофф преследовали всю дорогу, посрать неможно было, вот они и изобрели новацию.
    Клим недоверчиво хмыкнул, но все же пошел следом за Кутузовым в двери, аккуратно избегнув встречи с постепенно остывающей кучкой переменой шага на три четверти. В дверях возник расплывчатый силуэт человека в плисовых шароваришках.
    - Диомидов ? - деловито уточнил Кутузов, пытаясь пробраться в двери.
    - Не балуй, - пророкотал силуэт, отталкивая марксиста мозолистой дланью трудящегося, прибитой сапожными гвоздиками к лапте, - шалишь.
    Клим присмотрелся и увидел, что какой - то неведомый умелец отрубил правую кисть то ли у трупа, то ли у живого человека, а затем приколотил ее, немного подвялив, к лапте, самой обычной лапте, мало схожей с заокеанской бейсбольной битой и даже столь далеко ушедшей в развитии от непосредственной английской родоначальницы тоже лапты, но для игры в крикет, что признать деревянный прибор в руках силуэта именно за лапту не представлялось возможным.
    - Дичь какая - то, - заметил пан Мошка, издатель, отрываясь от чтения рукописи, - он же только что признал лапту за лапту, а следом противоречие логическое и грамматическое. Так не пишут.
    - По х...й, - пророкотал писатель землицы Русской Борис Мосеич Стругацкай, неспешно полируя логарифм ветошной жугрейкой, отодранной с промасленного ватника путиловского рабочего, завещавшего свои седые усы подрастающим поколениям пэтэушников Елабуги, целиковым составом переместившихся в живой журнал для всякого Якова и Шумурдякова, не исключая злоупорных в ересях говноедов, - срал я, пан Мошка, и ссал на все условия. Мне правда народная дороже.
    - В чем же тут правда ? - вскричал пан Мошка, издатель, думая про себя о методах ликвидации таких вот писателей.
    - А в народе, - ответил остающийся неустановленным писатель, чья легенда красовалась прямо на абрисе анфаса несмываемой печатью Антихриста  " Се есть скот, потому блогер ", - вся правда, пан Мошка, только в народе и нигде больше.
    Пан Мошка, издатель, подозревая, что далее в рукописи будет дотошно описана чайная вечеринка у Сонечки Штаузахер, где разного вида личности станут валить друг друга понтами лошадиными, сразу перешел к стихозам, по всем канонам русской классики неизбежно венчающими конец очередной главы очередного шедевра, мудро экономя и свое и чужое время.
    - О, обнажи свои конские яйца,
    Годохма молчащих суетно холмов !
    Сделай из Кролика Зайца,
    Это просто : тыр - пыр и всех делов.
    Трансы всей Земли, встаньте !
    Как Муслим Магомаев в набат Ильича...
    - Нет рифмы, - привычно вздохнул пан Мошка, издатель, прямо со своего стола запущая шедевр в производство, умно поставив автором какую - то Робски, чья себестоимость Леры Кудрявцевой вплотную приблизилась к дешевке Потупчик.