И вновь о советском детстве. Часть 6

Наш дом находился на углу улиц 1-я Краснодонская и 1-я Московская, по которой папа с мамой и мы с братом Володей ходили в нашу школу-интернат, родители – на работу, мы с братом учиться. Эту улочку, когда-то довольно широкую, хотя не асфальтированную, вполне ухоженную, там, где сохранились двухэтажные многоквартирные дома, сейчас ужимают прилепившиеся к ним теплички, грядки и ягодные кусты, огороженные полусгнившими штакетинами. По ней, по улице 1-й Московской, протянувшейся вдоль всего Читинского пригорода Соцгородок, я бегала в школу. Именно бегала – не ходила: в 8-15 из дому, бегом чуть более километра и под самый звонок – в классе! Не получалось встать пораньше и неспешно пройти этот путь. В школе-интернате № 4, где директорствовал мой папа – Стромилов Николай Константинович, я училась со второго класса (в первый класс я ходила в начальную школу № 37, двухэтажное деревянное здание с высоким крыльцом, что неподалеку от дома).
 
У меня была замечательная учительница Ольга Андреевна Захарченко, Заслуженный учитель РСФСР. Учила меня три года, учила хорошо. Она была, как мне казалось, в самом преклонном возрасте, и, я думаю, была «из бывших», во всяком случае, видимо, окончила гимназию, и родители были истинными интеллигентами, потому что в ней так и чувствовалась порода. Кажется, она была не из Читы: приехала откуда-то издалека (позже ее письма приходили моим родителям из Орла). Мягка, добра, голос с легкой хрипотцой, совершенно правильная, но не вычурная речь. Слегка полновата, седые волосы маленьким «калачиком» заколоты сзади на затылке. Она уже тогда ходила, немного согнувшись. Носила теплые трикотажные костюмы. Меня она очень любила. И я ее обожала, только из-за своей чрезмерной скромности не могла выразить всю свою симпатию. Просто изо всех сил старалась хорошо учиться. У нас  была взаимная любовь, если можно так выразиться, и мы это чувствовали. И от того, что она не захваливала меня, а относилась ко мне с добротой и пониманием, я тянулась к ней всем сердцем. Был как-то сильный мороз, я еле добралась до школы, она заставила меня снять валенки, примостила мои ноги к батарее отопления, взяла мои руки в свои шершавые теплые ладони и долго отогревала, прижав к своей теплой мягкой груди. А потом почему-то привела меня в пример всему классу, сказав, что я замерзла, но не стала на это жаловаться…
 
В школе я не была активисткой, самой высокой моей пионерской «должностью»  были обязанности звеньевой, а поскольку я успевала по русскому и литературе, то мне поручали выпускать  стенную газету для класса. Точно не помню, как она называлась, что-то вроде «Пионерский прожектор» или «Красный галстук». Иногда газету делали под разными названиями, но обязательно указывали ее принадлежность – газета пионерского отряда имени Лени Голикова. Школьная же дружина носила имя Аркадия Гайдара, и в нашем классе часто сборы посвящались ему. Помню, как папа дома по вечерам говорил, что подал какие-то бумаги, то ли в райком, то ли в райсовет, что кто-то одобрил, а кто-то возразил, чтобы упиравшуюся в  школьную  территорию улицу Лунную, на которую боковой стеной «смотрело» двухэтажное здание школы, переименовали в улицу им. Гайдара. Тогда это переименование не состоялось, но позже улица им. Аркадия Гайдара появилась в поселке Кадала.
 
Очень хорошо запомнился один из Дней пионерии. Совместно с другими школами он проходил на стадионе возле школы № 43. Шли  колоннами по стадиону с красными флажками и зелеными березовыми веточками, девочки все в парадной одежде, которую нам к этому празднику сшили специально. Но то было не обычное коричневое платье с белым фартуком, а юбка из черной шерстяной ткани и белая блузка с красным галстуком. Тогда же состоялись спортивные соревнования старшеклассников, а мы были зрителями на трибунах. Спортивные состязания устраивались и для нас, младших пионеров, когда в начале октября наша школа весь день на Титовской сопке отмечала свой День рождения. Здесь под открытым небом было и построение, и подъем «олимпийского флага», и обед с чаепитием.  А вечером в спортзале классы представляли номера художественной самодеятельности. Сюда же на Титовскую сопку, а точнее к ее северному склону, нас старшеклассников водили на митинг к памятнику расстрелянным в марте 1906 года революционерам (Костюшко-Григорович, Столяров, Ванштейн и Цупсман). Шли целыми колоннами с цветами и венками, а накануне  памятник и территорию приводили в порядок. Даже сейчас бетонная пирамида с революционными текстами на чугунных плитах, установленная на  огромное основание из дикого камня, по краям которого барельефы погибших, как тогда, выглядит  очень внушительно.

Некоторое время нашим классным руководителем была моя мама Антонина Сергеевна Стромилова. Она вела у нас историю и преподавала так, что мы все, следя за ее рассказами, вместе с Александром Македонским отправлялись покорять Малую Азию или дебатировали на Агоре в Афинах, негодовали на инквизицию за сожжение на костре Жанны Д’Арк и радовались за первопечатника Ивана Федорова.   На классных часах она устраивала коллективное прочтение книги Владимира Чивилихина «Серебряные рельсы». В ней  геологи-изыскатели шли через Саяны заснеженными лесными  дебрями, преодолевали порожистые реки, чтобы проложить пути будущих таежных трасс. И все мы восхищались их самоотверженностью, упорством и мужеством, и немало было тех, кто после на вопрос «кем хочет быть» отвечал: «Геологом!». Чтобы нацелить на хорошую учебу, Антонина Сергеевна придумывала разные интеллектуальные соревнования. Как раз в школе накануне 50-летия Октябрьской революции объявили о возможной поездке в Шушенское, где Ленин почти три года (март 1897 – январь 1900) отбывал ссылку. Здесь действовал Дом-музей Ленина, обустроенный  в крестьянском доме, где он вместе Н.К. Крупской квартировали. Уже тогда постепенно обустраивался музейный комплекс под открытым небом: восстанавливался прежний облик села, благоустраивались природные уголки – Журавлиная горка, озеро Перово, куда они ходили на прогулку и где Ленин охотился, чтобы платить за постой.
 
И вот, наша «классная» организовала что-то вроде соревнования за право поехать в Шушенское, посетить еще и красноярские памятные места, связанные с Лениным, и Минусинск, где он занимался в библиотеке. Под ее руководством на нескольких склеенных ватманских листах цветными карандашами и тушью был вычерчен участок Транссиба от Читы до Красноярска с обозначенными  станциями. Эта самодельная карта-схема заняла почти всю длину задней стены класса, и на ней карандашом отмечали условными знаками, кто и на какой станции находится. Мама разработала систему, по которой начислялись баллы за каждую хорошую и отличную отметку: получишь «5», продвигаешься на две или три станции, получишь «4» преодолеваешь одну станцию, тройки, а тем более двойки не позволяли «двигаться по железной дороге» к намеченной цели – Красноярску. Это соревнование нас увлекло, и все старались хорошо учиться. В итоге в передовики вышли четыре девочки, и на классном собрании при распределении призовых мест с правом на эту поездку, все единодушно назвали меня и мою подругу Валю Зябову. Я была успешной и старательной ученицей, и никто даже не посмел сказать, что я, «директорская дочка», выиграла «по блату». А таких упреков я боялась больше всего. Из того путешествия я привезла водяную лилию, бутон которой сорвала  во время экскурсии на озеро Перово. Везла его в баночке с водой вначале на автобусе до Минусинска, потом до Абакана и Красноярска, а после на поезде до самой Читы. Лилия за это время распустила свои лепестки и еще постояла дома. В этой же поездке я прочла книгу Марка Твена о Томе Сойере и Гекльберре Финне – такой толстенный том в твердой обложке желтого цвета, который мне подарили за успешное окончание четвертого класса.

Спустя год было такое же соревнование, но уже за право поездки в город Ульяновск (бывший Симбирск) – родину В.И. Ленина. Победили те же, но вновь надо было выбрать двоих. Я тогда не поехала, уступила свое место Ане Негамутзяновой, девочке, у которой была больна мама, и она опекалась  старшим братом. И  папа одобрил мое решение. Позже я узнала, что он  помогал некоторым семьям наших учеников. Эти семьи, как сейчас принято называть, были неполными. Вероятно, то были отголоски войны. Отцы, бывшие фронтовики, израненные и больные, долго не жили, «уходили», оставив детей почти сиротами.  Из таких семей в нашей школе в разных классах учились или  брат с сестрой, или два брата, или две сестренки. Школа была восьмилетней,  было в ней по одному классу, так что каждый год в ней училось до 250 школьников.

В школе-интернате в будние дни дети учились, ели и спали, а на воскресенье уезжали домой, кто не мог из-за отдаленности родных мест, или еще по какой причине, оставался на воскресенье, на попечении воспитателей. Почти всем ребятишкам выдавалась одежда, на зиму теплая (пальто, шапки, валенки), на теплое время года – по сезону, выдавали и школьную форму, и одежду повседневную. Кто-то из родителей вносил за это, а также и за питание, небольшую плату, кто-то, кому и это было не по силам, платил меньше, ну а некоторые дети были на полном государственном довольствии.  Я и мой брат и еще несколько школьников, отучившись, уходили домой, поэтому нас называли «приходящие». Все остальные после учебы обедали, затем вместе с воспитателем шли на прогулку, потом снова в класс выполнять домашнее задание.

Но были дни, когда «приходящие» оставались в школе после уроков. Это были сборы пионерской дружины, какие-то мероприятия в классе или в пионерской комнате под руководством старшей пионервожатой Анны Яковлевны Рудаковой. Ее лицо и сейчас у меня перед глазами, помню даже ее голос с добрыми, но настойчивыми интонациями. Мы собирались у нее за длинным столом, и она с наставлениями раздавала задания, какому отряду и на какую тему провести сбор, или распределяла всех по группам для сбора металлолома, строго наказывая «не ходить на пути».  Знала бы она вместе с моими родителями тогда, что мы убегали в самые «металлоломные» места на железнодорожную станцию Читы-1, перебирались через пути к каким-то железнодорожным ангарам и там собирали обрезки ржавых труб, куски железной арматуры. Тащили по двое, по трое, складывали в кучи на хозяйственном дворе за школой и состязались, у какого класса этого добра больше. Тогда нам говорили, что лом поедет на переплавку на завод Петровск-Забайкальска, и что этим мы принесем пользу своему государству. И действительно, в 1968 году на средства от нашего металлолома был выпущен автобус, и мы на нем проехали по нашему городу.

В поездке, как говорили тогда, по ленинским местам я приобрела новых друзей: познакомилась с девочкой из Тайги и потом мы долго еще писали письма друг другу. Тогда в школьной среде очень модна была переписка со сверстниками, особенно из братских стран социалистического лагеря. У меня таких зарубежных друзей не было, но я, кроме Тани в Тайгу, писала письма Лиле в Яранск, куда мы с мамой ездили к ней на родину, Наташе в  Кемерово (с ней мы весело проводили время в Кисловодске, куда на курорт нас захватили с собой наши мамы); а потом мы со своей подругой детства Ирой Подоляк  долго писали друг другу (ее семья на какое-то время уезжала в Уфу). Эти письма – школьная хроника с вкраплениями каких-то особенок того или иного местечка, откуда пришли; да еще откровения с жалобами на «тяжелую девичью судьбу». Дети 1960-1970-х были другими, уж точно, девочки не сквернословили, были, так сказать, человечнее, такими же были  интересы, ну и думали, конечно, о высоком. Все это отражалось в нашей переписке. Почти у всех девочек тех лет было увлечение собирать фотографии популярных киноактеров, красивые открытки. Вместе с родителями они обязательно отправляли поздравления на почтовых открытках с  Новым годом, 23 февраля – Днем Советской Армии, 8 марта – Международным женским днем, 7 ноября – годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции, конечно, с Днем рождения...

Неподалеку от моей школы ближе к ул. К. Маркса был дом семьи  математика Николая Александровича Каслова, известного в Чите педагога и институтского преподавателя. Помню, как мы с папой к нему ходили в гости и рассматривали его великолепный сад, где росли стелящиеся вишни, груши, сливы и яблоки. Дальше, если следовать по ул. К. Маркса в сторону Титовской сопки, немного на взгорке – 48-я школа, где также преподавали мои родители: какое-то время мама была завучем начальных классов и вела историю; папа – русский и литературу почасовиком. Здание, точно такое же, как здание интерната. В 1970-х четвертый интернат закрыли (в здании сейчас учреждение системы РЖД), детей перевели в интернат № 3. Я тогда уже выпустилась из восьмого класса и перешла в другую школу. В тех же местах, где 48-я школа и 4-й интернат, на ул. К. Маркса было  железнодорожное училище (мы его называли жэушкой). В один из Дней Конституции  5 декабря – он был праздничный, нерабочий – папа взял меня с собой проверить работу кочегарки, которая отапливала интернатские здания. Мы прошли рядом с жэушкой, где перед входом возвышался памятник Ленину, и папа сказал, что здесь раньше (в 1940 – 1950-х годах) была Школа военных техников (ШВТ), и в ней учился его земляк  Георгий Граубин (знаменитый забайкалец, детский поэт и писатель Граубин жил в детстве в одной с папой деревне – Жипковщине). А в бывших ШВТ – ЖУ сейчас ПТУ им. Г.Д. Онискевича, Героя Советского Союза, нашего земляка-читинца.