Четвертая. Порода

Они встретились в модном, самом утончённом и европейском, самом прославленном и концептуально выверенном столичном театре на премьере тонкой, постироничной, хрустальнейшей, изощрённейшей пьесы признанного и увенчанного лаврами почёта и признания австрийского драматурга. Пьеса была современной, но обращённой в века, она говорила на равных с будущим и прошлым всего человечества, эта глубокая, метаязыковая, непереводимая, но каждому близкая и родная, вызывающая мысли более, чем чувства, и позволяющая задуматься о катарсисе более, чем ощутить его, пьеса.

Так вышло, что в зале они сидели рядом. Нет, конечно, ещё до того они видели друг друга в фойе и приметили друг друга среди толпы знакомых и узнаваемых лиц, среди привычных счастливых, спокойных и радостных улыбок, среди людей, удовлетворённых своим превосходством над не допущенными в фойе театра людьми, и своим равенством людям, окружившим их… Они заметили и тут же признали друг друга, хотя и не обмолвились о том ни словом с друзьями и подругами, приведшими их в тот судьбоносный день на сенсационную премьеру в модный театр. Тем не менее, когда все расселись по своим местам, когда услужливые, холёные молодые капельдинеры (все сплошь студенты театральных вузов, начинающие актёры, режиссёры, гримёры и декораторы – будущее театрального искусства всей страны) закончили переговариваться по рациям и отступили от них, они оглянулись и улыбнулись друг другу. Знакомство их уже состоялось, и оба знали об этом.

Его звали Сын Министра. Её – Дочь Депутата. И не было людей прекраснее и ярче их в театре в тот знаменательный день, хотя бы даже и из тех, кто воплощал тонкую пьесу на прославленной сцене.

Первое действие продлилось полтора часа, и многое было показано и рассказано актёрами – в языке жеста и танца, позы и мимики, движения и замирания; хотя слов было произнесено не так много, и главным героем пьесы было молчание современного человека, но и безмолвные события произвели самое благоприятное воздействие на зрителей, и те в умиротворённом состоянии покидали зал, чтобы рабочие могли передвинуть декорации согласно требованиям всемогущего и просветлённого во всех вещах эстетических демиурга-режиссёра, а сами они могли насытить себя кофе и алкоголем и выдержать второе действие тонкой и метаязыковой пьесы, не уснув и не сойдя с ума.

Многое было сказано, точнее нашёптано, Сыном Министра и Дочерью Депутата во время первого действия друг другу на ухо, многими тонкими и понимающими смешками обменялись они в периоды самого упорного и целеустремлённого замирания актёрских фигур, многими дельными и остроумными замечаниями поделились, когда стоические актёры отверзали уста и глаголили метаязыком. Теперь же, в фойе, прохаживаясь на фоне оголённой кирпичной кладки колонн в стилистике «лофт», они наконец разговорились в полную силу. Друзья и подруги их так же перемешались, все весело щебетали, открыто обсуждали и смело высказывали мнение, но Сын и Дочь шли впереди и играли свою, отдельную и отличную от прочих игру. Они знали, что главная партия досталась им, что разговоры, занимающие друзей и подруг – лишь основа для затейливого утка их любовной линии, и вели его независимо и непринуждённо, хотя и в полном осознании отовсюду устремлённых на них глаз и прислушивающихся к их словам ушей. Так и подобает вести себя благородным людям: всюду, в каждом моменте своей жизни, в каждом своём суждении, в каждом жесте и поступке подозревать, что на тебя устремлены десятки тысяч взглядов, что на тебе одном сфокусированы объективы теле- и фотокамер, что ты один занимаешь весь дисплей невидимо снимающего тебя общественного смартфона.

Прозвенел второй звонок. Друзья и подруги двигались к залу в неспешном ритме покорных высшему драматическому метаязыку беспечно обеспеченных людей.

- Идём же, опоздаем, - смешливо обернулась Дочь, взмахивая роскошными, блестящими в свете невидимых софитов волосами и игриво щурясь в предвкушении ответной меткой и красивой реплики своего нового загадочного партнёра по сцене.

- Подожди… Давай уйдём, - принимая мужественную неподвижную позу, и удерживая её за руку нетребовательным, но уверенным в себе жестом, предлагающим нечто совершенно социально приемлемое, но притом шаловливое и весёлое, произнёс Сын.

- Пойдём, я хочу досмотреть… - попросила она, допуская и следование его воле, но подчёркивая и своё собственное, требующее признания и утоления художественное желание.

Он ещё несколько времени удерживал её за руку, показывая, что решение принимается им не потому, что он подчинён ей или желанию обладать ею, но потому, что, как свободный и открытый человек, признаёт волю свободной и открытой женщины и следует ей – здесь и сейчас, хотя в любом другом случае мог бы так же следовать и своей воле и, удержав, увести её за собой.

Они вернулись в зал и досмотрели пьесу. Отхлопали своё и отблагодарили друзей и подруг за то, что те привели их на чудесную премьеру, позволившую им не отстать от последних достижений драматургического искусства и вновь и вновь задуматься над общественно значимыми id;es re;ues – только чтобы снова понять, насколько они устарели, но и насколько нужны для поддержания социальной стабильности и покойной инертности человеческих масс. Они медленно продвинулись к выходу с потоком нетерпеливо спешащих, но ни в чём не преступающих допустимые пределы спешки и нетерпеливости зрителей, и оказались в фойе.

У Сына Министра, разумеется, не было верхней одежды, которую следовало сдавать в гардероб, он был ещё очень молод, бодрая, подвижная кровь грела его гладкие, поддерживаемые в постоянном тонусе мышечные формы, а весна уже начинала показывать своё нежное и румяное апрельское лицо, так что он так и вошёл в здание театра в лёгком шерстяном пиджаке Tom Ford и несколько снобистском, но оправданно уместном, делающем его похожим на парижского интеллектуала-преподавателя Sciences Po, шарфике Yohji Yamamoto. Дочь Депутата была в прекрасном, юном и чистом платье Valentino, которое не стоило даже и миллиона рублей, но красило её так, что могло бы стоить и два. Но в гардеробе её ждало пальто Herm;s…

Пальто было необходимо, потому что женщина должна уметь до поры до времени скрывать своё истинное великолепие, способное проявиться только в момент отпадения внешних оболочек. Так, сегодня вечером она в пальто вышла из доставившего её ко входу неприметного тонированного рендж ровера, в пальто сделала пять шагов по ступеням крыльца, в пальто подбежала к друзьям, ждавшим её в фойе театра, щекоча каменный пол изяществом тонких шпилек Gianvito Rossi – и только оказавшись рядом с ними, в их окружении, под внимательным и цепким присмотром их искушённых глаз она наконец расстегнула и сбросила его, старое доброе, примелькавшееся, всем знакомое пальто Herm;s, явив девственную пелену впервые надетого платья. Внешность одежды, её магический и сакральный лук, имеет право произвести фурор только тогда, когда хозяйка одежды сочтёт момент верным и эффектно отринет защитные покровы в едином решительном акте созидающего раздевания. Ради торжества красоты и стиля. Ради совершенства жеста. Ради любви и глянца…

А вот теперь надо было стоять в гардероб за пальто, и это было печально… Не так ли и все мы, верящие в прелесть и красоту момента, расплачиваемся затем долгим, угнетающим нас трудом за привнесённую в мир радость? Справедливо ли это? Ах, что нам до того… Красота превыше всего, и действие её на динамометре Вселенной перевесит скандальную будничность гардероба жизни. 

Он взял её номерок и отстоял за неё в очереди, принял пальто и галантно, самую капельку небрежно, с еле различимой судорогой нетерпеливого раздражения подал его ей. Дочь была польщена. Друзья и подруги хитро переглядывались и шушукались, а затем оставили их одних в опустевшем фойе.

– Я люблю гулять по ночам… Ты была в Царицыно ночью? – спросил он её.

Конечно, вернее было бы ему спросить, была ли она ночью в Царицыне, но приличный человек тем и отличается от неприличного, что его никто и ни в чём не смеет поправить, так что не осмелимся и мы, даже в такой синтаксической малости.

Она испугалась. Никогда ещё она так далеко не уезжала за переделы Садового кольца. Никогда даже не покидала в Москве защитные границы ЦАО, только с Кутузовского проспекта сворачивала на Рублёвское шоссе, чтобы добраться до родной Жуковки. Где это – «Царицыно»? Что это вообще такое? Это страшно… Это далеко… Там могут быть… люди.

- Я покажу… - шепнул он.

Они вышли из театра.

«Подожди», - попросила она и побежала к своему неприметному рендж роверу. Там она сменила свои превосходные кремовые Gianvito Rossi на более практичный вариант – туфли-лодочки Salvatore Ferragamo. Подумав ещё немного, она сняла шаловливые колготки Vetements с принтом в виде тюремных татуировок, от которых только самая нижняя часть, приходившаяся на щиколотку, была видна под её изумительным воздушным платьем Valentino. Но без колготок сейчас всё же будет лучше. Ведь кто знает…

Они сели в его роскошный мерседес s-класса в последнем 223-м кузове и самой полной комплектации. Тот тут же незаметно и легко тронулся с места, повернув свои задние колёса так, чтобы легче и непринуждённее выехать из парковочного кармана, и детально отразив на высококонтрастном дисплее 3d-модель и положение автомобиля в пространственном окружении. Её рендж ровер двинулся за ними. Водитель и сидевший впереди охранник никак не были отделены от них, но, казалось, растворились в машине и стали частью обеспечивающего их передвижение комфорта. Тишина и покой, царившие в салоне, были непревзойдённые. Сын Министра и Дочь Депутата весело болтали, пока он доставал из оборудованного в стенке заднего ряда кресел холодильного отсека бутылку превосходного шампанского Cristal, пока откупоривал шампанское умелыми и безошибочными жестами, пока разливал его по бокалам, не позволяя и капли пролиться на драгоценную кожаную обивку кресел, пока открывал другой отсек в подлокотнике и ставил туда бокалы для охлаждения, пока точными, уверенными командами, отдаваемыми водителю, а через него – бортовой системе мерседес-ассистента, управлял климат-контролем (увлажнение, ионизация, ароматизация…), эмбиэнт-подсветкой и музыкой. По одним этим жестам, по одному тому, как привычно, походя отдаются команды, по тому даже, что команды отдаются именно человеку, а не электронному ассистенту, можно было судить о том, что Сын Министра был из самого высшего общества и полностью комильфо. Дочь Депутата была счастлива и с удовольствием смаковала томный шипучий кристал…. Затем они располагались в креслах, вытягивали ноги на выезжавших подставках, откидывали головы на уезжавшие подголовники и пробовали несчётные виды массажа, чтобы определиться с тем, какой подойдёт именно сейчас. Что ни говори, а всё было идеально и никак не могло быть лучше.

Время в дороге пролетело незаметно – перед ними стояли ворота, ведущие в дворцово-парковый ансамбль «Царицыно». Ворота были закрыты, но их уже ждали два автомобиля с лучшими, самыми дисциплинированными, ответственными и исполнительными cотрудниками УВД по ЮА0 ГУ МВД России по гэ Москве. Охранники ЧОП распахнули ворота и, объединившись с полицейскими, широкой гребёнкой пошли по парку, собирая тайком прогуливавшихся в нём москвичей и гостей столицы и незаметно выметая их за защитный периметр. Вскоре прозвучал сигнал «чисто», Сын с Дочерью вышли из мерседеса и вступили в запретный сад. Невидимые призраки телохранителей растворились позади.

Они были одни, совсем одни...

Они неторопливо шли по крепкой, гулкой плитке от главного входа, а затем свернули к пруду на оттаявшую, чуть влажную гравиевую дорожку. Под кожаными подошвами их роскошной итальянской обуви приятно шуршали трущиеся друг о друга крохотные камни. Вкушая ночную тишину и покой безмятежных царицынских прудов, они следовали от одного садового фонаря к другому, растягивая свои красивые, послушные тени, до бледной невозможности истончая их, теряя их в перекрёстном свете и вновь настигая в следующем светлом пятне... Неожиданно слева вспыхнул фантастической фиолетово-бирюзовой подсветкой и взметнулся ввысь главный фонтан, это современное творение инженерной мысли, ставшее ярким украшением старинного парка, настоящим местом паломничества отдыхающих. В вечернее время его раскрашенные подводным светодиодным светом струи были особенно эффектны... Зазвучала музыка. Это был саундтрек к «Убить Билла» Квентина Тарантино – божественный румын Георге Замфир затянул свою всемирно известную пастушью композицию на многоствольной флейте нае. 

- Как красиво! – воскликнула Дочь. – Как же красиво!!!

Не помня себя она бежала к фонтану, чтобы увидеть его вблизи, прильнуть к нему и его красоте, впустить его в себя целиком, полностью отдаться его волшебному пению и танцу. Она была вне себя от восторга, от радости, от гормонов, от шампанского, от чувств... Она хотела сбросить туфли и вбежать босая в его воды, чтобы принадлежать им, возрадоваться им, креститься ими во славу вечной красоты момента, но скучная остеклённая ограда встала на её пути – она, перекинувшись грудью через неё, повисла на перилах, отпрянула, обернулась к Сыну Министра…

Он знал этот взгляд, хищный, дикий, безумный, вызывающий... Да и кто его не знает из тех, кто хоть раз бывал наедине с женщиной?

Он приобнял её за талию – она мгновение льнула к нему, но вырвалась и со смехом убежала дальше.

«Сумасшедшая…», - подумал он, чувствуя своё горящее от жара и желания тело.

Он спешил за ней – к Фигурному мосту. У него она замерла, будто не смея двинуться дальше, будто боясь увидеть ожидающую её за ним красоту, будто предчувствуя что-то за этим мостом, что навсегда изменит всю её молодую свободную жизнь...

- Идём, - он взял её за руку и двинулся дальше.

Они прошли под изящный кирпичный свод, соединявший затейливые псевдоготические башенки и вышли на широкий простор – сделали несколько шагов и замерли, когда справа от них вдруг, как по указке, осветился Большой Дворец.

- Как это красиво… Как красиво… Я не могу, как же это красивоооааоо!!! - стонала она, снова вырываясь, снова на бегу, на лету – к нему, новому триумфу и восторгу невиданной, чужеземной, фантастической красоты, который надо было обнять, принять, осознать и прочувствовать всем телом.

Дворец был великолепен. Стрельчатые окна, затейливые бюргерские башенки, стены из красного кирпича с белой жилой и белый камень в контрастных элементах – что это, рождественская сказка? диснеевский фильм? пряничный домик Императрицы? Что это? Как это? Почему это здесь? Как это возможно?..

Они шли, бежали, танцевали вокруг него. Они подбегали к стенам и пытались дотянуться до окон. Они вбегали в арки и вжимались в шершавый камень и гладкий кирпич стен. Они отворачивались и вновь взглядывали на него. Дворец был чудесен. Он был – само воплощённое счастье.

- Хочешь внутрь? – спросил Сын Министра.

- Да!!! – закричала Дочь Депутата.

Парадные двери сами собой распахнулись перед ними. Они не замечали покорно расступившихся музейных слуг. Минуя лестницы и комнаты, они бежали скорее в Екатерининский зал и, вступив в него, обмерли от непревзойдённого великолепия и роскоши. Изумительный паркетный пол, инкрустированный ценными породами дерева, ослепительные хрустальные люстры и покрытые сусальным золотом стены и потолки, сама двухсполовинойметровая Императрица из карракского мрамора, благосклонно взирающая на них, новых дворян своего приёмного отечества – всё было так, как было сотни лет назад, когда на торжественных балах в этой зале сбирался весь свет молодой империи.

- Это слишком красиво… - взывала Дочь Депутата.

- Это всё для тебя… - отвечал Сын Министра.

Заиграла негромкая приятная мелодия. Оба повернули головы и увидели играющего на белоснежном рояле скромного и невыразительного человека в чёрном. Он играл нежнейший и ласковейший вальс Брамса.

- Это для нас… - шепнула она.

- Это мы… - ответил он.

Они взяли друг друга за руки и пустились в неумелый, но искренний, радостный и потому прекрасный танец. Вальс длился всего две минуты, но тут же перетёк в Шопена, так что они не успели и рук разомкнуть. Дальше был игран Штраусс – а они всё кружили и кружили по зале, смеясь и наслаждаясь друг другом, упоённые светом, золотом, музыкой, своим нескончаемым молодым счастьем...

Когда музыка стихла, они со смехом церемониально поклонились друг другу и со всей серьёзностью – милостивой Императрице. Пианист тихо и незаметно скрылся с глаз. Снова они были одни.

Губы их сами нашли друг друга. Поцелуй был долгим и таким сладким, что ни он, ни она не хотели прервать его и разомкнули губы, лишь когда оба почувствовали, что достаточно красоты вложили в него…

Обернувшись и собираясь к выходу, уже держась за руки, как люди неизбежно сближенные, они обратили внимание на слова Императрицы, выложенные золотыми буквами на балконном фризе под гипсовым декором: «ВЛАСТЬ БЕЗ ДОВ;РIЯ НАРОДА НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТЪ».

- Как это мудро и точно…

- Как верно…

- Кто это сказал?

- Она, она сказала эти слова…

- Неужели здесь?

- Именно здесь она произнесла эти умные и справедливые слова. На бал были приглашены философы Руссо и Робеспьер – именно в беседе с ними она и сказала это…

- Какой ты умный… Откуда ты всё это знаешь?..

- В МГИМО очень сильная классическая школа…

- М-м, МГИМОоооо…

Они помолчали, осознавая всё величие и правдивость древних золотых слов.

- Не догонишь! – вдруг крикнула она и помчалась прочь из зала.

Он устремился за ней. Они бежали наружу, на воздух, хватая друг друга за одежду, играя то ли в салки, то ли в горелки, смеясь, радуясь и наслаждаясь. Сами того не заметив, через сад они добежали до башни-руины, одной из первых затей романтического пейзажного парка начала XIX века в Царицыне. Выполненная из «гротескового» (рустованного, неотёсанного) белого камня, она имитировала остатки разрушенной средневековой крепости.

Дочь Депутата взбежала по отвесным ступеням наверх. Сын Министра следовал за нею.

- Как здесь красиво… - выдохнула она, раскинув руки, в ночной воздух очищенного от людей дворцово-паркового ансамбля.

- Ты так красива… - шепнул он, обнимая её сзади.

Она потёрлась о его пах обвитым платьем Valentino, укрытым пальто Herm;s крепким и сладострастным задом и чуть слышно простонала. Он понял сигнал – неспешными, уверенными движениями откинул её пальто, задрал платье, сдёрнул чудесные стринги Bordelle из полиамида и эластана, скреплённые пряжками с напылением из 24-каратного золота, такими же размеренными, полностью контролируемыми движениями рук расстегнул свои брюки Giorgio Armani из мягкого смесового жаккарда с трехмерным шевронным узором, спустил итальянские хлопковые трусы-хипсы Zilli и наконец овладел ею.

Она стонала и извивалась на нём. Где-то рядом замерли чуткие тени телохранителей. Где-то был раскинут защитный кордон полицейских и чоповцев. Где-то суетились работники государственного историко-архитектурного, художественного и ландшафтного музея-заповедника «Царицыно», пытаясь предугадать, куда ещё могут пойти их именитые гости.

Но все эти люди были не в счёт – они были одни, совсем одни в мире красоты и любви, которой отдавались со всем жаром молодых тел, как некогда, должно быть, ей отдавались на той же башне-руине высшие сановники и фрейлины, придворные, князья и графини, а позже – обычные дворяне, представители приличной публики, гулявшие по заброшенному царицынскому парку…

Да, конечно, Императрица Екатерина Вторая никогда не жила в Царицыне, дворцов там не существовало ни при ней, ни после, не было там и балов, и Руссо с Робеспьером не приезжали в Царицыно послушать умные государственные речи, да и вряд ли вообще куда-то вместе ездили – но чего стоит вся эта приземлённая фактография перед триумфом любви, выраженным в акте плотского сближения двух молодых благородных людей? Ничего, кроме досадного разочарования и самого искреннего расстройства, наши замечания и поправки не вызвали бы. Ничего, кроме губительной скуки, не привнесло бы наше каверзное буквоедство в их чистый и светлый мир. Оставим же их в покое и просто насладимся чужим счастьем.

А счастью, как мы только что убедились, был положен самый первоклассный и основательный почин. Но и продолжение было великолепное, самое достойное – апартаменты в Сити с панорамным видом на город, выходы в свет, инстаграмные откровения, мелькающие в таблоидах догадки и постановочные фото, скорейший отлёт в Париж, прочь от серости московской тусовки… Потом – путешествие, настоящее, самостоятельное. На яхте пройти по Средиземноморью, везде побывать, лучшие, самые изысканные и недоступно дорогие отели обжить, отведать кухни всех первозванных народов цивилизации, с самых уникальных ракурсов осмотреть все культурные диковинки, доступные лишь бездонному кошельку. Парусная яхта на двоих со вспомогательным мотором, но где-то позади, то в пяти, то в десяти морских милях – всегда судно сопровождения с невидимыми телохранителями, докторами, спасателями. Страховка от риска, ничего не поделаешь, статус обязывает.

Наконец – знакомство семей. Министр-отец и отец-Депутат уже знакомы были шапочно, как знакомы все люди, составляющие высший круг жизни, наслышаны были о делах и успехах друг друга, уважением друг к другу были пропитаны в полной мере. Всё прошло самым благопристойным и приятным образом. Был зарезервирован Фарфоровый зал в Турандоте, приглашены самые близкие и родные люди – не более сорока человек, - чтобы в тесном семейном кругу (в тесноте да не в обиде!) отметить подвернувшуюся как формальный повод для встречи, но оттого не менее значительную и требующую, по-хорошему-то, самостоятельного чествования, дату триумфального ввода советских войск в Чехословакию. Под гром столового серебра, хруст жареной Пекинской утки с черной икрой и треск чёрной трески в соусе Ша Ча, звон хрустальных бокалов и сладкие вздохи откупориваемых один за другим иеровоамов самого удачного миллесима Cheval Blanc Сын Министра встал на колено и сделал Дочери Депутата предложение. Громогласное «ура» и не менее утробное «горько» почти мгновенно сотрясли Фарфоровый зал, кое-где даже поскидывав своей ударной волной с позолоченных консолей и карнизов расписанный синим кобальтом дальневосточный фарфор.

Министр-отец и отец-Депутат обменялись дружескими улыбками, сердечными объятиями и выпиванием старой доброй «Московской» на брудершафт: это были люди старой закалки, они любили крепкие напитки, крепкие объятия и крепкие экономические связи. А тут всё сошлось как нарочно – как и не выпить тут? При доброй године и кумовья побратимы, как говорится, а они, почитай, и сваты уже...

Свадьба сыграна была скоро в Конгресс-парке Radisson Royal Moscow и широко потом обсуждалась в Сети. Гостей развлекали шоумены и певцы, гимнасты и балеруны, блогеры и телеведущие. В числе гостей – высшие вельможи и бизнесмены, элита криминального мира и светский бомонд, спортсмены-рекордсмены, художники, музыканты, звёзды шоу-бизнеса и прочие медийные персонажи. Шампанское пили железнодорожными цистернами – им бы и сибирские реки вспять повернуть можно было, кабы одной волной по ним пустить. Крабов камчатских съели без счёту, да так, что ещё лет десять потом на Дальнем Востоке лова не было – такую крабографическую дыру в популяции проели. Устриц выхлебали столько, сколько детский лор за всю карьеру соплей не видывал. А вы говорите, русские – несчастливые люди… Поглядели бы вы, сколько счастья и радости было в Конгресс-парке Radisson Royal Moscow – живо бы свои слова обратно взяли!

В самом начале вечера, когда родители молодых выступали с напутственными речами, был преподнесён новобрачным дар невиданный и весьма ценный – новенький, с пылу с жару только Минюстом зарегистрированный, весь такой положительный и некоммерческий Фонд Добрейших Делишек.

Дочери Депутата как хозяйке и хранительнице очага было доверено ведение этого нового хозяйства – а значит, и директорство Фондом. Сын Министра как хозяин и добытчик поставлен был надзирать за её хозяйственной деятельностью во главе Наблюдательного совета Фонда, а сверх того, для стабильности семейного положения был утверждён главою новой Государственно-частной компании, специально для свадьбы милых сих людей президентским указом созданной. На новом поприще он посредничал во всех вопросах транспортной инфраструктуры страны, а это как нельзя более подходящая нива для пополнения бюджета высокого семейства, образованного от слияния двух государственных родов.   

Все гости поздравляли молодых и вносили посильную лепту в виде добровольных пожертвований в бюджет Фонда, на основе которых в дальнейшем могли ещё и сами себе налоговый вычет сделать, что было всячески выгодно и приятно всем сторонам. Прямо на месте, среди изящных бутылок и изысканных блюд, подписывали дарственные. Присутствовавшие юристы удостоверяли и регистрировали как заведённые. Стоимость свадебных торжеств оценивали в годовой бюджет среднего дотационного российского региона. Совокупная стоимость всех активов, внесённых в кубышку Фонда, доходила до бюджета среднего региона-донора.

Великое дело творилось на земле Русской, и гуляли три дня и три ночи, а потом ещё неделю догуливали в Паттайе и Дубае – так всех разметало от торжеств...

Потом был медовый месяц в Аспене, штат Колорадо, на Бора-Бора и атолле Баа, лучшем на Мальдивах… Потом уже возвращение в реальность, врастание в новую колею кареты жизни – семейную, с одной стороны, и тут же, параллельно – профессиональную. Сразу очень выросли и остепенились Сын Министра и Дочь Депутата, хотя обоим и двадцати трёх лет не было. Многие люди были приданы им в помощь, многие опытные и умелые руки направляли их первые шаги, помогали определиться с созданием медиа-персон, имиджмейкингом, стайлингом и дрессингом, пиар-образы им хорошие выстроили, правильным делам их научили. Но и сами они показали себя с самой лучшей стороны, так что вскоре самостоятельность их нельзя было отличить от следования чужой воле, что именно и характеризует самых талантливых и системных людей.

Натуральным образом и аккаунты сетевые объявились у них, где вся счастливая жизнь по полочкам, по фоточкам разложена была. Многие лайкали, многие любили их за эти аккаунты. Были, конечно, и неприятные комментарии от нездоровых людей, но они снисходительно к таким проявлениям относились: больные люди, завистливые, своего счастья нет, к чужому претензии имеют. Да и не чета они Сыну Министра и Дочери Депутата, что на них внимание обращать? Поэтому и не обращали, а специальные люди вовремя подтирали эти неугодные комментарии, чтобы и никто другой внимания не обращал. 

Возносятся Сын Министра и Дочь Депутата, на глазах матереют, вживаются в деловой ток жизни.

Он – солидный преуспевающий мужчина, глава семьи, ответственный руководитель, лидер профессионального мира и локомотив многих отраслевых инициатив.

Она – добрая и честная, почти святая мать семейства, женщина-благотворительность, женщина-любовь, спасительница и миротворец планеты Земля, будущий нобелевский лауреат. 

Он – вторгается в совещательную комнату как вихрь, и все смолкают видя его, все ждут его слов. Стоит начать ему говорить, понимание и спокойствие смягчают напряжённые лица: он человек дела, он знает, о чём говорит, с ним ничего не страшно и всё разрешимо. Одним своим появлением он тушит любой разгорающийся конфликт. Одним своим словом пресекает любые возможные возражения. Одним кивком даёт понять, что всё уже решено и решено как нельзя лучше.

Она – сходит с трапа чартера вся в белом, ослепительная мадонна стиля и невинная дева некоммерческих дел. Только Chanel, только Prada, только Dior – только безупречность дозволена ей. Она идёт в чумные бараки, она идёт навстречу ползущим к ней голодранцам, навстречу страданию и боли окружающих, в сетевые супермаркеты, собачьи питомники и реанимационные палаты – идёт не сгибая головы, не отводя одухотворённого счастьем взгляда. Она утолит жажду сирых и убогих, умиротворит воинствующих, снимет воспаление социального тела. В споре хозяйствующих субъектов она протянет оливковую ветвь мира спорящим, и тут же всё будет улажено и разрешено. В любом конфликте интересов она покажет золотую середину, интерес общий – и все согласятся с её справедливым суждением. Она одна поднесёт оброненную дисконтную карту дряхлому старику и достанет с верхней полки молоко немощной старушке. Главное – всегда и везде камеры, всегда и везде её видят, запоминают, запечатлевают. Такую красавицу нашу…

Он – большой человек, перед которым расступаются. Ему везде дорога. Он всюду приемлем и необходим. В одиннадцать утра он выходит из своей спортивной теслы, ради которой перед офисом оборудована быстрая зарядка, лишающая напряжения весь квартал (вопрос решаемый!), отдаёт ключи охраннику, чтобы тот позаботился, бодро и целеустремлённо идёт к остановленным и раздвинутым специально для него вращающимся входным дверям. Он – мистер Дело, он – гражданин Бизнес. Денежный Герой с планеты Суперденьги. За ним идут двое крепких из всюду следующего за теслой крузака охраны. Офисные люди льнут к окнам: «Батя идёт! Кормилец наш. Капитан корабля. Батя…» Он – отец их, они – его дети.

Она – выступает перед собравшимися у хосписа журналистами. Она говорит умные и верные, но главное – гуманные, человечные, человеколюбивые слова. К ней выкатывают лежачую, неподъёмную уже старуху. Глаза старухи слезятся. «Мамка! Мамка приехала!» - плачет старуха и тянет узловатые, скованные артритом руки к своей светлой богине. Та с тёплой улыбкой, даже не надев перчаток, обнимает протянутые к ней руки. Вспышки, щелчки, общий вздох, слёзы… Она – мать их, они – её дети.

Старики-родители между совещаниями и деловыми встречами перешёптываются у себя в кабинетах: растёт смена, скоро и уступить пора будет… Усмехаются с легчайшей грустью, увлажнённые глаза поворотив в прошлое – своим ведь и уступить не жалко, так и должно быть. Всегда так…

Растёт влияние, признание растёт. Всё подрастает – и живот Дочери Депутата тоже, как хитрые таблоиды заметили. Зреет, совершенствуется в утробе её человеческий плод. Уже все стадии пренатального развития прошёл, наружу скоро проситься будет. На сохранение ложиться пора, но как рожать и где – вот вопрос… 

В самую элитную, дорогую и эксклюзивную клинику ложится Дочь Депутата на плановую госпитализацию. Берутся анализы, делается УЗИ, она отвечает на вопросы и заполняет анкеты. Врачи, работающие в отделении УЗИ, оценивают состояние плода и матки, акушер – изучает родовые пути. Собирается консилиум с участием главного врача, заведующего отделением, сотрудников кафедры государственной медицинской академии. Надо давать заключение. Всем страшно. А ну как ошибёмся – в казематах сгноят! В итоге заключение: с вероятностью 95 % роды пройдут благополучно естественным путём. Всё-таки 5 % на погрешность себе оставили, чтобы хотя бы главврач не сел. Полное заключение со всеми медицинскими выкладками, мрачными пятнами УЗИ, семнадцатью печатями и тридцатью подписями Сыну Министра на стол легло.

Недовольны Сын Министра и Дочь Депутата такими печатями, подписями и процентами. Только сто процентов жизненной уверенности готовы они принять. Только беспрекословного следования счастливой своей воле требуют.

Полетели в Германию тамошних врачей допрашивать. А те особо распинаться не стали – ложитесь да рожайте на здоровье, кто мешает? Чуть не взбеленились Сын Министра и Дочь Депутата от такого страшного непочтения. Где это видано – ложитесь да рожайте? А как же кесарево сечение для полного сохранения эластичности половых органов? А стимулирование родов где? А как же эпидуральная анестезия, пациент-контролируемая эпидуральная аналгезия, введение опиоидных анальгетиков? Где переливание крови, спрашивается? Почему не посвящают нас во все эти тонкости? Тьфу на вас и на Германию вашу сраную, вечно вы русскому человеку насолить хотите! Сука, немчура поганая!.. Да чтоб вы сдохли все, мрази конченые! Тьфу!

Летят обратно в Москву за девяносто пятью процентами и тридцатью подписями – хоть посадить будет кого. Сходят с трапа белоснежного бомбардье глобал экспресс, на Фонд Добрейших Делишек оформленного, а тут воды возьми да и отойди! Пошёл плод по родовым путям гулять, рыщет, как на волю выбраться, маковкой тычется. Только до уборной и успели роженицу дотащить – там в присутствии дежурного врача скорой помощи и родила благополучно, платье Dior изрядно забрызгав (а послед так и вовсе в шарф Chanel заворачивать пришлось как неприятный биоотход человеческого производства).

Так родилась дочка Сына Министра и Дочери Депутата, наречённая Корпорацией.

Счастью предела не было. Бейби-шауэр был организован с фантастической помпой! Даже бентли подарили малышке Корпорации – на вырост. А Фонд Добрейших Делишек финансировал строительство часовни святой блаженной Корпорации Московской при аэропорте. В часовне той хранятся бесценные иконы на сюжеты «Скитание по Терновому Небоскрёбу», «Спас Золотая Акция» и «Всех О Биткоене Скорбящих Радость», а в великий праздник Чёрной Пятницы совершается Всенощное Бдение с Молением о Заблудших в Торгцентре и Скидок Не Видывавших. Туда и поныне все путешествующие бизнес-классом и находящиеся под санкциями ходят – свечи ставят за упокой замороженных активов.      

А у счастливцев наших дела идут как по накатанной, растут общественный вес и влияние, растут комиссионные от посредничества, собственность прибывает, отчисления увеличиваются кратным образом. Растёт и Корпорация Сыновна, ходит уже, одетая в маленькую дольче габбану и в крохотный луи виттон, по малости лет ей дозволенные, такая серьёзная уже, совсем как взрослая – ходит, маму за руку теребит, братика просит. Делать нечего – отбыли в постельные чертоги братика добывать. А вот как-то не идёт… То есть, не поймите неправильно, идёт очень хорошо, даже и лучше, чем раньше – опытнее, размереннее, искушённее, – а не выходит! Как-то вот гаметы не сливаются в зиготу у них. Стресс как-никак сильный: много дел, много вопросов, ответственности много, да и экология, знаете… Решили искусственное оплодотворение в пробирке делать, да и суррогатную женщину привлечь заодно для всех материнских дел, чтобы ношу женскую облегчить и деторождение спродюсировать.

А тут как гром среди ясного неба – запрет на суррогатное материнство! Вот уж не ожидали! Что и делать, неясно… Переволновались страшно! Но разобрались, как новые правила игры устроены, успокоились дюже сильно: для чужих запрет тот установлен, для своих всё по-старому делается, хотя и ставки подросли немного. Но ничего, заделали в колбе младенца, подсадили в подставную матку, всё документально-денежно оформили, вырастили-выносили в чужом теле человечка-огуречика своего, положили сурмамочку в элитную клинику, где врачи красивые заключения пишут. Те поглядели – лежит-то не Дочь Депутата, суррогатная Дочь лежит. Выдохнули спокойно, 99 % в заключении пишут. Подумали – и плюсанули девять десятых на погоны, такое уж облегчение от социального статуса роженицы испытали.   

Довольны Сын Министра и Дочь Депутата представленными процентами, предвкушение счастья испытывают, готовятся. В день предварительно означенный, звонок поступает: приезжайте, всё… Едут, смотрят на младенчика свеженького-нарядненького с щёлочками-глазками, дырочками-носиком. Ой, какой хорошенький, весь наш… Ан-нет, говорят им, ещё сурмама отказ от младенчика писать должна, извольте бумагу истребовать и запротоколировать. Идут к подставной роженице в палату, так и так, документ подписать просят. А та ни в какую: знать вас не знаю, денег ваших видеть не видывала, давай младенца мне, растить его буду в христианской вере как собственного, кровиночку-родиночку мою, которого через животик девять месяцев слушала, ласковой рукой оглаживала, берегла и ценила. И врачи тут же: не извольте беспокоиться, это послеродовое, психоз материнский, укольчик поставим, пройдёт всё. Ставят укольчик, ставят и второй – не унимается ложная мать, младенца требует, публичностью грозит. Что тут поделаешь? Стали деньгами её заваливать. Лопату накинут – и слушают, что скажет. А она голосит всё. Другую, третью – всё возмущается. В итоге сугроб денег накидали прямо на койку больничную, так что уж и не видно человека под ним, только ноги-руки торчат в растопырку. Там и укольчики действовать стали – обмякли торчащие конечности. Тут-то ей в руку шариковое стило и подсунули, закорючку на отказе от ребёнка вывели, выдохнули. Слава богу, откупились от безумицы! Нет, ну правда, никакой деловой этики у людей нет, хоть ты тресни!

Такова история рождения отпрыска Сына Министра и Дочери Депутата, Процентом наречённого.

А дальше что? Дальше всё хорошо у семейства нашего было. Отдав положенный, как и в любом деле, объём сил и времени своим активностям, они стали постепенно отходить от непосредственного участия в деловой жизни организаций и больше перемещаться в сферу общественных суждений и мнений, в сферу формирования и продвижения инициатив, в смысловую сферу жизни. Повсюду спрашивали их мнения, во всём совета их просили, многие начинания молили именем своим знатным освятить. Приглашали их повсюду на конференции и круглые столы, чтобы они там чинно и грамотно изложили общепринятую и разумную точку зрения – выверенную, точную, государственно приемлемую, общественно одобренную. А детки росли тем временем – вот уж Корпорация Сыновна в школу самую элитную и закрытую на бентли ездит, а Процент Дочин поступил в домашнее обучение под начало английского гувернёра (пятнадцать тысяч евро/месяц).

Всё хорошо, всё ладно у них…

Но ведь не было бы и истории, если б не случилось и страшного переломного момента в их жизни, ведь так? Так и вышло. Крепко судьба потрепала их, даже и рассказать страшно. Укрепим же свой дух, выпьем для смелости (желательно односолодового шотландского 20-летней выдержки) и изведаем страшные глубины несчастья, постигшего счастливых людей.   

Дело было так: Сын Министра присутствовал в качестве гест-спикера на ежегодной конференции автодорожников – его позвали как величину непревзойдённую, рок-звезду автодорожного мира, магнит общественного внимания, человека здравого, трезвомыслящего и очаровательного. Так оно и было – в зале, где он должен был выступать, не протолкнуться было от желающих увидеть его, безукоризненно счастливого человека. Он выступал третьим по счёту – сначала вступительное слово от организатора конференции, большого лоббиста отрасли, затем мудрые и выверенные слова замминистра транспорта про то, какие вызовы нас ждут и как на них отвечать будем, затем – его выступление, в котором он планировал немного подыграть индустрии и немножко пожаловаться на недостатки финансирования, но в то же время и замминистру удружить, подчеркнув достигнутые успехи. Всё шло как по маслу: во время приветственного слова наблюдалось брожение отдельных элементов и небольшой говорок в зале; замминистра слушали навострив уши, иногда только поглядывая в телефоны и планшеты; когда дело дошло до него, все замерли в предвкушении, хитрые и понимающие улыбки скрасили лица, все были самым подходящим образом расположены, чтобы услышать его речь и подбодрить его дружеским смехом и киванием умудрённых жизнью голов. Он начал было говорить, добрался уже до первой шутки, уже и зал ответил заготовленным заранее смехом, и сам он со сцены из своего кожаного кресла посмеялся, в сторону хитро подмигнув – и тут, из самого первого ряда один встал и вышел! То есть просто вышел – и телефона у него в руке не было, и не говорил ни с кем, никто его никуда не звал, даже на часы не посмотрел, чтобы показать, что спешит куда-то – просто так взял и вышел!

Сына Министра передёрнуло. Он проводил вышедшего глазами, замедлив речь и даже вовсе её на мгновение прервав, пытаясь переварить это событие. Затем подобрался, продолжил, даже с весёлостью всё, что хотел сказать, договорил, в диалоге поучаствовал, руки всем пережал, в протокольных фотографиях надлежащие позы занял… Вечером вернулся домой, в брутальный, отделанный панелями из нержавейки с титановым напылением, хайтековский особняк на набережной Москвы-реки, ради которого в своё время какой-то исторический мусор снести пришлось, отдыхает в зале на кожаных диванах у открытого бездымного газового пламени, пьёт витаминный коктейль из хайбола и думает: кто же это был и по какому праву вышел? Не даёт ему покоя эта мысль, и страшное подозрение душу травит. Может ли это быть первым звоночком? Первым сигналом грядущей немилости и падения? Могло ли уже общественное мнение сдвинуться настолько, что им, Сыном Министра, теперь стало можно пренебречь? Что не свой он уже?.. Нет, вроде бы остальные сидели, слушали, улыбались, хлопали… Но кто знает?

С тяжёлым сердцем звонит он Министру-отцу, спрашивает, как дела в министерстве, как обстановка, как внутрибюрократическая борьба идёт, кто на коне, кто в дамках… А там всё по-старому, не менялось ничего, сидят на жопе ровно, никто не дёргается... А в Правительстве как? Никто лишних телодвижений не делает? А Главный что говорит?.. Да по-старому всё, стабильно. Кому надо уже своего добились, а новички пока только обживаются, не рискуют. Сверху новых слов не слышно, всё нормально у нас тут, а что такое-то? Да вот, один на конференции вышел... То есть? Да вот так, взял и вышел. То есть как, просто вышел? Да, я только говорить начал – он взял и вышел. Просто так? Да, просто так. Странно… Да, очень…

Не то чтобы обеспокоен этим известием Министр-отец, но несколько взволнован. Не стал бы ему просто так сын звонить. Видно, почувствовал что-то, ощутил властным инстинктом, с детства ему привитым. Начинаются звонки аккуратные, нетребовательные, вопросы неспешные, ненавязчивые. По министерской линии проверка идёт: не из своих ли кто? Всем министерским служащим предложено анкету заполнить, указать, где кто был в тот день. Вроде на конференцию не ходил никто. Первый отдел проверяет полученную информацию. Всё сходится: не наш. Уже легче. Но и подозрительнее: кто же тогда? Уж не из соседнего ли министерства, конкурирующего за властные рычаги, засланный казачок тот был? Застрельщик общественного смятения? Диверсант открытой дискуссии? Хммм…

Звонит Министр-отец отцу-Депутату, так и так, ситуация разыгралась неприятная, надо понять, что к чему, а то вопросы у людей возникают… У кого уж они там возникают, не вполне ясно, но вопросы самые неприятные! А отец-Депутат спокоен, он-то в шоколаде, его народ выбрал, не назначал никто и снимать некому. А всё же и его несколько вопросы эти тронули: бизнес-интересов много, экономический пирог сжимается, едоки наседают со всех сторон, лазейки ищут, как от стола отогнать. Да и потом, что с того, что он избранный – надо будет, и избранного снимут, всё отнимут и за разбитое корыто усадят картошку лефортовскую чистить, это уж к гадалке не ходи. Такие мысли беспокоят отца-Депутата, такие риски мнятся ему. Начинает и он звоночки делать, вопросики задавать. То есть с двух сторон роют. Да и сам Сын Министра не отстаёт – тоже информацию добывает всеми возможными способами, растревожил всех знакомых во всех структурах, всяких бывших и нынешних привлёк и посулил экономические блага тому, кто первый информацию нужную отыщет. Хорошо ещё, что Дочь Депутата к этому безобразию не подключили: она с миссией мира в Западной Европе была и на Каннский фестиваль заглянула, чтобы с кинематографической элитой якшаться и системным искусствам вспоможение от министерства культуры устроить. А эти-то олухи без женской руки так бюрократическое гнездо разбередили, что дай боже – загудели государственные осы, зашебуршились общественные шершни, все роют, все ищут, уже и в прессу слухи просачиваться стали. А уж прессе только дай раздуть чего – сразу вдесятеро раздуют! Ну и пошли раздувать: клан Министров-Депутатов под ударом! Брожения в верхах! Передел сфер влияния! Недоимки! Особняки! Коррупция! Крови! Крови! Крови!

Ужас что началось. Министр-отец с телефона не слезает, отец-Депутат, наоборот, ушёл в подполье. Но оба работают вовсю: зачищают концы, переписывают бизнесы и собственность, обналичивают что могут, за рубеж деньги пересылают, чтобы там в тепле и средиземноморской сухости, в холоде и альпийской свежести своего часа ждали. Сын Министра на измене сидит, из хайбола вискарь хлещет, Дочери Депутата звонит: что творится, ко дну идём, выручай, родная!

Дочь Депутата на белом коне бомбардье глобал экспресс по небу летит-скачет, домой заявляется – фурия возмездия и негодования. Вы что развели тут, дармоеды бестолковые? Совсем краёв не видите? Весь государственно-образующий бизнес нам рушите, всю малину своими же руками выдираете! А отцы на колени попадали, Сын Министра к руке тянется, французский маникюр губами чуть слышно трогает: не вели казнить, царица наша великолепная, сжалься, враги против нас злоумышляют, кругом бродят они, хотят пирог наш экономический есть, а нас с носом оставить! Примени общественное влияние своё прекрасное, успокой визги гражданские, пиар-раны, неопытной рукой растревоженные, залечи! Сделай так, будто и не было ничего!

Дочь Депутата страшно ярилась, но смилостивилась над дуралеями родными, снизошла до их горечей, вникла в суть кручин, из пальца насосанных, простила. Надо исправлять теперь эти перегибы на местах. Надо выпавший сустав времени вправить. Что лучше, чем интервью для таких целей? Да не простое интервью, а самому независимому, непредвзятому, прогрессивному и модному топ-блогеру ютуба? Конечно, ему. Такой смелый и открытый жест расскажет и покажет сам по себе гораздо больше о недосягаемости их знатного семейства для любых инсинуаций и провокаций, чем любые слова, которым суждено прозвучать в интервью.

Организуются переговоры, договариваются о встрече. Топ-блогер рад: серьёзный собеседник, серьёзный повод, сильный общественный запрос, убийственный резонанс – чего же лучше? Кто пойдёт рекламодателем в первый рекламный блок? Кто во второй? Кажется, пахнет хорошими деньгами: там могут быть мерседес и лексус, диор и шанель, роллс-ройс и ролекс... Ну, или хотя бы всякие банковские услуги и элитная недвижка – тоже норм в принципе… Отлично, интервью быть!

Организуется встреча. Дочь Депутата принимает топ-блогера в домашней обстановке непритязательной, но стильной квартиры в номенклатурном доме на Лесной улице, отражённой в старой декларации о доходах Министра-отца и записанной на тогда ещё несовершеннолетнего Сына Министра (двух зайцев одним махом!). Она обходительна и мила, очень проста, одета в лёгкие джинсы-стретч и серый пуловер (эйчэндэм? Не может быть!). Она угощает топ-блогера чаем, не забывая и съёмочную группу, легко даёт прикрепить микрофон-петличку, с удовольствием разрешает выставить свет и настроить баланс белого. Она – само естество, с ней легко и комфортно.

Камера пишет. Они приветствуют друг друга, сидя на простых пластиковых стульях с перекрестьем чёрных стальных прутиков, укрепляющих расползающиеся деревянные ножки (Eames? Ну нет же, нет! Где миллиарды, спрашивается?).   

- А это та самая квартира? – невзначай спрашивает топ-блогер, откидываясь на пластиковую спинку и сцепляя руки за спиной, ближе к укреплённому основанию.

- Да, та самая, - с самой простой, ничего за собой не таящей улыбкой отвечает Дочь Депутата. – Много тогда шуму было, но мы с самого начала говорили, что Министр-отец на сына квартиру записал, чтобы тот со временем мог в ней жить. Вот теперь и живём…

- А больше недвижимости нет? – с напором вопрошает топ-блогер: ему надо играть жёстко, чтобы никто не подумал, что подыгрывает.

- Нет, почему, загородный дом есть, там сейчас Корпорация с Процентиком отдыхают, а мы по выходным ездим… Да, у нас тоже бывают выходные, - смеётся она.

Топ-блогер невозмутимо крутит в руке телефон. Разговор идёт спокойно и размеренно: она говорит о работе Фонда, о зарубежных поездках и внутренних командировках, о привлечении внимания к серьёзным проблемам и необходимости солидаризации общества для их преодоления. Топ-блогер спрашивает напрямик: а что там с коррупционной составляющей? Ничего, не было её, нет и не будет, искренне отвечает она.

На заднем фоне в кадре проходит в тапочках и мешковатых спортивных штанах Сын Министра. Он смотрит в айпад, потом удивлённо – на топ-блогера, вздрагивает, хочет скорее выйти из кадра.

- А вот, кстати, и муж! – смеётся Дочь Депутата.

Топ-блогер – само удивление. Неужели и тот здесь? Вроде не планировали. Зовут и Сына Министра, подтаскивают и ему дешманский стул eames, усаживают, петличку вешают. А тот тоже удивлён, хотя приятно, радостно удивлён: он-то и не предполагал, что тут какие-то интервью будут, своими делами занимался, а вот на тебе, жена и не предупредила – он со смешливым укором смотрит на неё.

Настроение самое непосредственное и приятное: все в работе, много дел и Добрейших Делишек. Сын Министра планирует писать книгу: «Дороги будущего: наноасфальт и киберденьги». Дочь Депутата очень заинтересовалась кинематографом – планируется спонсировать строительство копии снесённого дома, в котором жил Тарковский, для последующего устройства в нём музея великого режиссёра. Зачем сносили тогда? Ну, помилуйте, не мы же сносили… На сплетни внимания не обращаем. Домыслы не комментируем. Если есть по делу вопросы, с радостью обсудим, всегда открыты и готовы, ждём в гости. Вот, кстати, рисуночки малыша-Процентика, правда милые?

Чудо что за интервью вышло! Очень убедительное. Четырнадцать миллионов просмотров (то есть каждый житель России минимум одну десятую интервью видел!) и сразу волна спала: не могут люди в опале такие интервью давать, не в состоянии. Крепко стоят Министры-Депутаты. Нерушимы они. И квартира весьма скромная, то есть стильная, и видно, что люди не бедные, но и не запредельные богачи какие-то, очень симпатичные, приятные, деловитые и хозяйственные люди.

А Сын Министра и Дочь Депутата домой, в брутальный особняк на набережной вернулись и еле в своём трёхместном каменном турбодуше отмылись, еле в домашнем хамаме оттёрлись от этой квартирной мерзости. Ужас вообще, как люди на восьмидесяти метрах помещаются? Как с одним санузлом живут? В подъезды ходят, на одних лифтах с другими людьми ездят, мусоропровод гремит, под окнами ни охраны, ничего… Жуть просто!

Примчались Министр-отец и отец-Депутат поздравлять детей своих, хвалить их, в ноги им кланяться. Министр-отец обещал по случаю чудесного интервью дать Фонду Добрейших Делишек такой госконтракт, что если с него полгода деньги на виллы в Майами срать, всё равно всё не высрешь. Отец-Депутат не отставал и обещал переписать на молодое семейство половину своих гостиничных бизнесов, которыми под полой владел и дорожил страшно. В общем все были чрезвычайно рады и успокоены. Один вопрос остался – кто же это был, кто так коварно посмел с выступления Сына Министра выйти и тем чуть всю империю Министров-Депутатов не порушил?

Дочь Депутата и тут на коне: возьму всё в свои руки, ваши уже достаточно бедствий причинили. Звонит она другу милому, полковнику ФСБ, с которым у неё замечательный секс периодически происходит. Так и так, милый друг, встретиться пора. Тот и рад – приезжай, конечно. Едет она к нему, замечательно и эффектно одетая, в самом люксовом белье и с самым ненасытным женским аппетитом. Тот её встречает-привечает на своей загородной даче (в Барвихе за бесценок пятнадцать гектаров отличной землицы выкупил, когда одного политического коммерса-бандюгана на бутылку усадил). Пошёл секс не на жизнь а на смерть: и так потрахаются, и сяк, и там, и сям, и в ванной, и в дубраве, в беседке, на гольфкорсе, в тренажёрке, в чулане и в кинозале. Многие чудесные оргазмы испытав, наконец к делу переходят: просит Дочь Депутата полковника ФСБ вызнать-дознаться, кто и при каких обстоятельствах конференц-зал в конгресс-холле покинул в злополучный миг выступления Сына Министра.

Полковник ФСБ берётся за миссию браво и умело, производит все необходимые розыскные мероприятия как по учебнику, запрашивает списки участников, биллинги с данными о местоположении всех мобильных устройств в здании, сверяет съёмки зала и первого ряда с разных точек, смотрит камеры наружного наблюдения. Вычисляет довольно легко ушедшего. Дальше ещё проще – верные люди запрашивают полную информацию со всех сервисов, какими человек пользуется, пробивают по всем базам, всю подноготную, всю запроксенную информацию собирают о нём. Формируется полный том личного дела и преподносится Дочери Депутата. Та на радостях королевский минет полковнику ФСБ делает и несёт скорее в клювике информацию Сыну Министра.

Сын Министра ни сном ни духом, а тут на тебе – полный том со всеми подробностями. Открывает он дело, читает, смотрит – а там всё: место работы, зарплата, история трудовая, вся деловая переписка, личная переписка во всех мессенджерах (в телеграме тоже, в первую очередь даже в телеграме!), расшифровки всех звуковых сообщений, переписка мейловая, история заказов на озоне и в яндекс-маркете, финансовые операции за последние три года, история поездок на такси и каршеринге, все заказы в яндекс-еде и деливери, все покупки, все оплаты счетов, а оттуда и все предпочтения и целый психологический портрет – вся человеческая жизнь, в общем, как на ладони выведена. И всё видно о человеке, кто он и чем дышит, но не видно, почему выйти из зала решил, что сподвигло, что заставило… Зато видно и другое: что человек никто в общем-то. Обычный человечек какой-то, ни с кем не связанный, нигде не задействованный, просто работничек какой-то вшивой компаньюшки, белый воротничок с унылой претензией. Это весьма успокаивает. Это прямо-таки груз с плеч снимает. Целый камень с сердца – ух! и улетел в пропасть бессознательного. Туда ему и дорога.

Тут же верные и присные возникают: что сделать изволите? Как наказать? Можно так, а можно эдак. И жёстко, и мягко можно. И совсем окончательно, а можно и на потом оставить. И по закону, и по беспределу можем. Как угодно – хозяин барин, деньги решат. Всё возможно в открытом мире, и границ нет никаких.

А Сын Министра очень свысока на эти запросы смотрит. Очень царственно и величаво. Что ему до козявки какой-то? Нет, ему теперь о будущем нужно думать. О своей legacy уже пора заботиться. Уже он думает, как памятник ему будет выглядеть на центральной площади, что на пьедестале будет написано… И приходят ему на ум строки:

…в мой век жестокий восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

Очень подходящие для пьедестала строки неизвестного поэта, и для чьего пьедестала они подойдут лучше, как не для его, Сына Министра, пьедестала? Зря он восславлял теслу и брутальный хайтек, зря призывал к милости к выходящим с его выступления из зала? Нет, не зря. И памятник тому свидетель!

А на открытии он сам скажет благодарственную речь, а супруга его драгоценная, к тому времени уже лауреат Нобелевской премии мира, первая поднесёт и возложит у пьедестала скромный букет тюльпанов и зажжёт Вечный Огонь перед ним. Хорошо, что сейчас памятники при жизни уже ставить начали, а то после смерти совсем неинтересно…

С такими мыслями он задумчивое лицо обращает к присным своим и с оттяжкой произносит:

- По закону…

Милостивый! Справедливый! Благородный! – с такими эпитетами теперь его вспоминать будут. Ведь и правда, до чего терпеливо и снисходительно поступил. Но ведь Никто не может обидеть Кого-то. Значит и обиды нет. Но наказать следует. Чтобы пример дать и других отвадить. ВЛАСТЬ НАРОДА БЕЗ ДОВЕРИЯ ВЛАСТЕЙ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ – или как там, у Робеспьера-то… По закону, короче!

Берут в общем человечка под белы рученьки, ведут в следственный изолятор, для проформы прислоняют щекотливые электрические контакты к гениталиям, полотенчико на лицо накладывают, чтобы водичкой полить – но очень в разумных и сдержанных рамках, с минимальными токами и не до захлёбывания. По закону же? По закону! Адвокатика по назначению ему выделяют, сонную бестолковую муху такую, суд рядят, судят чинно за закрытыми дверями, чтобы не подглядел никто – за что судят, точно не скажу, но судят процессуально и по порядку, здесь вопросов нету. Как итог, по закону да по справедливости на три годика в колонию-поселение его спроваживают, чтобы подумал над своим поведением.   

А там уже и Нобелевская премия, и памятник со стихами, подросшую Корпорацию Сыновну Активу Холдинговичу сосватали, хотя она больше на полковника ФСБ поглядывала (вся в мать пошла!). Процент Дочин тоже подрос – уже с Голубой Фишкой вовсю мутит, с Акцией встречается, с женоподобным Опционом даже один раз его застукали, но это так, в порядке эксперимента… В общем растёт семейство, ширится, прибывает и укрепляется. Всё хорошо, и все счастливы, одним словом.

А человечек оскорбительный из колонии-поселения через три года вышел, на автобус сел до областного центра, едет и в окно смотрит. В салоне парами бензинными пахнет, тряпкой половой и воблой. Мужик пьяный спит, телом качается, тётки в халатах с пакетами едут куда-то, ноги чешут, лысый пацанёнок в телефон тупит. За окном – дорога, большой Государственно-частной компанией отстроенная и прекрасная: пятьсот метров есть асфальт – километр нету, двести метров по разметке – дальше как хочешь. Едет он, в окно смотрит на необозримые равнинные горизонты, на клубы облаков, воздушные замки напоминающие, на синеву небесную и зелень лесную, смотрит и думает…

И вот нет бы ехать ему и думать что-нибудь художественно цельное, чтобы мне уже рассказ завершить. Нет бы подумать ему счастливо «Спасибо, что не расстреляли» или, там, «Господи, как же хорошо на свете жить» или хотя бы просто улыбнуться своей странной и непредсказуемой жизни... Нет, вместо этого едет и думает, собака такая неблагодарная, что пора ему травмат прикупить под дореформенный патрон в 250 джоулей с серьёзной останавливающей силой и пару коробок патронов. Потому что когда начнётся, уже и не купишь.

Вот скажите мне на милость, счастье ли это?

Ну, такое, конечно, своеобразное счастье. И всё же счастье, как ни крути.

Июль 2021 г.