Разговор с Епишиным. правленная

В данной пьесе, являющейся страшным сном для преступника, я, государственный служащий. Мои настоящие инициалы есть суть Максим Владимирович ещё пока Роенко. А потом мы с женой вместе с паспортами сменили на материнскую. По крайней мере, так в «ВК». «Заебись. Съебись» с глаз.
Максим Роенко – Мудак Первый;
Епишин Вадим – Мудак Второй.

Все остальные по желанию принимают своё участие по желанию их же. Никакой обесценной лексики больше нет, есть только мои переговоры с правоохранительными органами.
Рассказчик, в роли М П:
- Давайте ключи, здесь государственное дело, надо разбираться. Я шутя вам скажу, что клиент по-прежнему всегда прав. Как, впрочем, и вы. А мне нужно разбираться с этим дураком, как название главы первой в романе «Что делать?». Закрывая за собою дважды дверь, я боюсь только твоей, дебил, реакции. Больше я ничего не боюсь.
М. п.:
- Здравствуй.
М. В.
- Молчит.
Я второй раз не буду повторять, сразу начиная произносить этот монолог. Да? Успокойтесь.
М. П.:
- Садись поудобнее. В литературе тебе, как и твоей супруге, место уже найдено. Как, впрочем, и нам. Увидишь ещё, что я подразумевал, но не буду я сейчас произносить истинную мысль романа о самоубийцах или романа о чертях. Это не твоё собачье дело, выражаясь английским языком, что я там говорил, кому говорил. Это не твоего ума дело, урод. Впрочем, я не удивлюсь, даже если ты шевельнёшься. Ты ведь даже не смотришь на меня, тебя охватил ужас. А я не удивлён ничему, я при жизни не удивлялся ничему хорошему, начиная с восьми лет. Это моя жизнь. Твоя жизнь гораздо тупее, ведь ты лез на то, откуда я тебя сразу скинул, потому что в Московский Государственный Университет, в который я пошёл учиться не ради развлечения, но ради науки, да? Всё верно, Анастас. А это уже не твоего ума дело, что я там творил. Повторюсь, в жизни я творю, а вытворяю я в творчестве. Это уже Николай Ищущий Но с тобою-то разговаривает та же тварь, что и ты. При жизни я себя специально, начиная с восемнадцати лет, вёл, Анастас Неважно это рок-звезда или что-то в этом духе, но не для тебя уже, и не военный врач с неонацистскими взглядами, а просто мой психологический автопортрет, как Юрий Живаго у Бориса Пастернака. Эта мысль не для тебя, все вопросы в литературы мною то поднимаются, то закрываются. Моя литература есть литература крайняя, я, вчера гуляя по Москве, ещё раз принял решение для себя, я убедился в этом окончантельно, исправь ошибку, в том, что я должен поставить точку в русской литературе. Это не мания величия, как ты себе выдумал. В Отрадном я уже видел того, кто является моим самым любимым на самом деле прозаическим автором. И ещё раз скажи в голове, чертыхайся при мне же. И ещё раз, и ещё, и ещё, пока я уже тебе не скажу, выражаясь сериалом, «Не ори!». В общем, я не буду ничего дальше говорить.
Ах да. К слову о романе про чертей, если тебе интересно будет здесь сгорая подумать, кто кого повесил. Я тебе отвечу: ты повесил жену, а меня повесила твоя жена. «Всё, я записался». Высечь, как говорил во сне. Сам высеку, не надо уже повторять всех эмоций автора.
- М. В.:
- Падает, чтобы быть поднятым и мною, уже Анастасом, скажи ещё раз, тварь, кто я, часть какой силы?! Не скажешь, ибо боишься и свет, и тьму, и тот ещё дурак. Я не хочу уже думать о тебе. В литературе мною же, что я с тобою делаю.
Рассказчик, в роли М. П. :
- Я бы его при другой власти, о чём в литературе будет писано и дальше, оставил бы пистолет и самого преступника, но учитывая это государственное образование, я буду себя вести гуманнее. Сами увидите. Я бегу домой, но не от работы, а от того, что в литературе создал тот образ. И не нужно сочувствия, ведь этого ты не увидишь. Я через Немчиновку убегу, уже мистицизмом пишешь, чтобы возвращаться домой.