Письма бабушки

29 -го сентября 1941 года моя бабушка, мать моего отца была расстреляна в урочище Бабий яр в Киеве. С ней вместе были младшая сестра мужа -Маня и много других родственников, по тем или иным причинам, не успевших эвакуироваться. Перед этим бабушка получила похоронку на сына Бориса, моего отца, который в сотаве Днепровской флотилии попал в окружение в июле 1941 года. Отцу вместе с оставшимися в живых 30 моряками удалось пробиться штыками и перейти через линию фронта. Но бабушка об этом так и не узнала. Она была из семьи арендатора, которого зверски убили в 1918 году. В 1919 году Аня (бабушка) вышла замуж за моего деда -Ефима Жинжерова, вернувшегося с Первой мировой войны, с какой-то наградой и раненой ногой. Её сестра -Маня с семьёй выехала в 1922 году в Турцию, затем Францию и США. Её сын -Жак Панков (Jacques Pankove) - известный американский учёный -физик, о котором можно прочитать в интернете. Он и передал мне письма моей бабушки. Они старые, содержание стёрлось и их трудно разобрать. Это всё,что осталось от моей бабушки, учительницы, поэта, члена Спiлки письменникiв України. Я пытаюсь разобрать её письма. Одно из них так взволновало меня, что я решил им поделиться.
19 июня 1931 года
Милая моя родная Манечка!
Как тяжело писать тебе, родная да и мысли всё путаются. А молчать, вижу, ещё хуже. Что же писать дорогая.  Разве есть слова, которые могут передать всю глубину моего горя. Напрасно говорят, что я больная. По моему я очень здорова, если могу ещё жить. А не жить было бы для меня лучше. Но жаль Борю. Бедняжка очень изнервничался за это время, здоровье тоже неважное. Вот это меня ещё держит на ногах, сознание, что без меня ему будет совсем плохо. Хотя я теперь при своём нервном состоянии могу очень мало дать ему, но всё-таки он имеет хоть ласку матери. Милая, родная моя сестрица, за что судьба так жестока  ко всем нам, а ко мне в особенности. Не хочется верить, что 12 июня уже 6 месяцев, как его нет. Когда нам трудно было расстаться на 2 летних месяца, так приходится расставаться навсегда. Я так тоскую, что не нахожу себе места, не могу передать моих страданий. Сердце невыносимо ноет; я чувствую, что знаю; знаю, что ничем уже не помочь, не вернуть, что надо жить ради Бори, но разум говорит одно, а сердце говорит другое. Маня, как мы любили друг друга, в особенности, как он меня любил и разве можно перенести такое горе. Но, как видно являются сверхестественные  силы, если у меня не разорвалось сердце, когда сиделка с Клинического института пришла и сказала мне о случившемся, если я могла пережить прощание с ним и всё остальное - то я герой. Как это случилось. У нас работа, вообще идёт усиленным темпом. Он был очень энергичным в работе, прекрасно знал своё дело. Не смотря на то, что он беспартийный, его выбирают на всякие коференции, в нарзжедадеми (не знаю, что это,  может учерждение, а может я не правильно прочитал) по культработе, обследование бухгалтерии разных учреждений. В этом деле он был в таком возбуждённом радостном настроении- сам директор повысил его на 2 разряда. Он тогда работал до 8-9-ти часов вечера, но в 4:30 его вызвали на заседание. В этот час обыкновенно кончаются занятия служащих других преприятий. Так что на одной трамвайной линии большой наплыв публики. Когда подошёл трамвай, то публика бросилась к нему. Ефим стоял уже на подножке, когда трамвай двинулся, а из задних кто-то хотел ещё вылезти и столкнул его. Беда была ещё в том, что трамвай был с прицепом. Не смотря на это вагоновожатый не остановил трамвай и поехал дальше. Может быть, если бы трамвай сразу остановился, то горе не было бы так велико, а так ему раздробило обе ноги и правую руку. Но он почти всё время был в сознани. Когда скорая помощь привезла его в Клинический институт( по Мариинской улице, то он всё говорил: «Ничего мне не делайте, только позовите жену». Говорил, что он всё равно не будет жить калекой и никого не звал, кроме меня, знал, что у него никого нет ближе. Когда меня позвали, то мне не сказали правды, как тяжело он ранен.Маня (сестра мужа)первая зашла в палатку и он ей сказал:» Маня! Я умираю. Я хочу видеть Анюту» И когда я пришла он сказал» Прощай, поцелуй меня. Береги Борю».Но, не смотря на это, мне не верилось. Мне казалось, что ему это кажется, а я сидела возле него приблизительно час и ни одного стона он не издал. Меня насильно увели, а когда я вторично ворвалась, у него уже началась агония, он метался и стонал. Меня увели говоря, что ему должны делать операцию и ещё обнадёживали меня. А в половине 9-го вечера его не стало. Это было  в пятницу 12-го декабря. 4-го его с большими почестями, с музыкой увезли туда, где мы все будем. Метель была такая как будто вся природа переживала, а что было у меня в сердце. Боря ничего не знал, он лежал в постели с грипом. На его вопросы об отце отвечали, что он заболел и лежит в больнице, а Боря всё волновался и всё спрашивал, несут ли папочке кушать, ведь ему нужно усиленное питание. Вчера он  в первый раз был на кладбище и отнёс папочке васильки. Я же с тех пор как настали тёплые дни, по моим возможностям (всё время болит сердце) езжу, сижу, расставляю венки, убираю могилу свежими цветами и всегда не верится, кажется что это страшный сон. Но нет, это действительность, ужасная, жуткая и никуда мне от неё не уйти. Она так меня терзает, что временами нет уже силы страдать, но эти слова «Береги Борю»-врезались в мой мозг. О он знал, что сказать, чтобы привязать меня к жизни. Манечка, милая, мне так тяжело, что это письмо доставит тебе столько страданий,  поэтому я так долго молчала, не хотела и не могла писать, но вы настаивали, чтобы я написала тебе правду.

Я пытаюсь разобрать стихотворения, написанные бабушкой и присланные сестре. Кое -что уже получается. Я хочу написать о своих бабушках и дедушках, отце и матери. Они любили друг-друга и жили дружно. Они были добрыми, чистыми и преданными друг другу.

Я считаю себя обязанным сохранить память о них.  У меня нет настоящего и будущего и я хочу сохранить хотя бы прошлое.