Мара и её любовь. Часть II. Глава 1. Костя-сосед

Мара и её любовь. Повесть в двух частях. Часть Вторая

          Содержание Части второй:
1. Костя-сосед.
2. Яма под фундамент.         
3. Кошмарная ночь.
4. Исполнение желаний.
5. Следы прошлого.
6. Старая церковь.
7. Легенды старые и новые.
8. Злат венец.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1.      
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Костя-сосед.   

- Упокой, Господи, души усопших раб Твоих: родителей моих, сродников, благодетелей и всех православных христиан, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное… Помяни, Господи, от жития сего отошедшия… Помяни… Анастасию, Сергея, Евгения, Виктора… родителей Евгения - Таисию и Анатолия, которых я в детстве звала бабушкой и дедушкой… они все были хорошие люди и, если грешили, то не по злобе… в вечных Твоих селениих со святыми упокой… и еще Михаила… бабушка ведь любила его всю жизнь, может быть, он и есть мой настоящий дед… в любом случае он, говорят, тоже был хорошим человеком и потому достоин вечной памяти и райского блаженства… Господи, прости всех в моей семье, кто в чем был грешен… прадеда Ивана прости и его сыновей Николая и Бориса… за их спинами шептались, что они святотатцы… Тебе, Господи, виднее, а только они жили так, как их призывало к этому время великих перемен… они работали и воевали, не щадя себя, вот что о них можно сказать точно… Дочь прадеда, самоубийцу Серафиму, помилуй… Прости бабушкиного мужа Якова... может быть, это все-таки не он написал донос на своего тестя… хотя горькую он, говорят, пил так, будто был виновен в чем-то… Упокой со святыми мученически погибших Ульяну, Ольгу и мать их Наталью. Помяни младенца Петра, бабушкиного первенца… подумать только, он ведь мне приходится дядей, а умер задолго до того, как я родилась… и всех других, кто был мне родным по плоти и крови и кого давно уже нет… Подаждь, Господи, оставление грехов всем прежде отшедшим… и сотвори им вечную память. Господи, прости и помилуй… Упокой, Господи, душу усопшей новопреставленной рабы Твоей Анны и даруй ей Царствие Небесное…      

          Мара сидела за столом в старом бабушкином доме, в полном одиночестве, поздней ночью, бормотала слова заупокойной молитвы, вспоминала имена тех, кто, давно или недавно, оставил этот мир, и каждому, чье имя было ею произнесено, зажигала и ставила на стол свечу. И перед нею горел уже целый лес свечей… Каждая свеча – душа. Как говорила бабушка: «Я вижу их всех будто воочию, все они передо мной стоят, и отец, и мать, и братья, и сестры, и муж мой покойный, и дети… глядят на меня и молчат… я помню их всех…» Судьба живущих – помнить о тех, кто жил прежде, и о том, что было когда-то. В этом и дар божий, и божье наказание.
     …И каждому придет однажды черед уснуть вечным сном, не болеть больше душой и все наконец забыть. Но урочные сроки заранее не ведомы никому.

          Мара и Сашенька приехали в Остролучье в самом начале июня, а в середине августа, через два с половиной месяца после этого, умерла бабушка Анна… как раз в то время, когда с деревьев начинают падать первые желтые листья – предвестники близкой осени…   
 
Едва увидав бабушку на пороге ее дома при встрече, Мара поняла, что ей осталось недолго: так сильно она постарела.

- Что вы хотите, возраст, - отвечала со вздохом встревоженной Маре фельдшерица из деревенского медпункта, куда она обратилась за советом и помощью. - Вашей бабушке 84 года, сами подумайте, о каком лечении может идти речь… слава богу, что дожила до таких лет, никому не будучи в тягость, это не каждому дано.

- Не вздумай отдать меня в больницу, - наказала Маре сама бабушка, которой не понравились внучкины хлопоты вокруг ее здоровья. - Я хочу дома Богу душу отдать. Обещай мне!

Мара пообещала, что не воспрепятствует последней бабушкиной воле, и следующие недели они прожили спокойно, без лишней суеты, зная, что их ждет скорая разлука, но делая вид, что не имеют об этом никакого понятия. И им было хорошо всем вместе. Мара старалась побыстрее вникнуть в подробности деревенского хозяйственного уклада, Сашенька целые дни проводила на вольном воздухе и стала за лето такой румяной и загорелой, просто загляденье, а бабушка не могла нарадоваться на младшую внучку. 

- Какой цветочек на нашей веточке снова расцвел, - сказала она как-то Маре, любуясь Сашенькой, возившейся у крыльца под ее присмотром. - Всем нам на радость. Жаль мне очень, что тебе, Мара, в жизни женского счастья не выпало, но рядом с этой девочкой ты душой согреешься.

В конце июля бабушка совсем ослабела, вскоре слегла и больше уже не вставала. Маре, пережившей много потерь родных людей, еще не приходилось присутствовать при смерти ни одного из них. И вот теперь она прошла и через это, и узнала, каково сидеть рядом с умирающим человеком, держать в руке еще теплую руку и слышать, как постепенно затихает в ней биение пульса… останавливается сердце… последний вздох был так слаб, что остался незамеченным, последняя непроизвольная слеза уже скатилась по щеке, но снежная бледность не успела еще проступить сквозь кожу, а глаза как будто продолжали видеть того, кто находится рядом… их надо закрыть, коснувшись пальцами неподвижных век…
- Бабушка!.. 

          Мара довольно долго просидела рядом с телом, оттягивая тот момент, когда ей придется начать действовать сообразно обстоятельствам… когда словно бы остановившееся время снова двинется вперед… был полдень, Сашенька спала, за открытым окошком шумела листва яблонь… только когда бабушкина рука, которую Мара все еще не выпускала из своей, стала ощутимо холодеть, она наконец решилась – закрыла мертвое лицо простыней и поднялась со своего места.

В деревенских условиях все последующие траурные хлопоты ничем не отличались от того, как они проходили здесь испокон веков. Собравшиеся пожилые соседки сами приготовили тело к погребению, гроб поставили в доме, одна старушка взялась читать над покойницей Псалтирь, изредка отвлекаясь от своего занятия для того, чтобы взглянуть на обрамленное белым платком лицо заснувшей вечным сном ровесницы и вслух восхититься ее благообразному виду: «Словно невеста!»

На другой день к могилам на старом деревенском кладбище за полуразрушенным зданием церкви прибавилась еще одна, а в старом доме, который нынче навсегда покинула его старая хозяйка, собрались за столом помянуть ее все те, кто ее знал и был так или иначе к ней близок.

Мара, как единственная ее наследница, сидела во главе стола, вся в черном и сама бледная, как смерть. Она старалась держаться, распоряжалась по хозяйству, организовывала поминки, руководила помощницами-соседками и не позволила себе рыдать над свежим холмом так, как просила об этом ее душа, боясь, что потеряет силы и уже не сможет взять себя в руки. Но, когда всё наконец осталось позади, сидя за накрытым столом и выпив водки, она почувствовала, что больше не в состоянии себя контролировать.

Когда хоронят старых, много поживших людей, обычно горе утраты не бывает таким пронизывающим и безысходным, как если провожать приходится молодых. Старый человек взял от жизни всё, что положено, прошел свой путь от рассвета до заката весь без изъятия… жаль, что ушел, оставил в свой черед этот мир, но вечно люди все равно не живут. Здесь нет ощущения жуткой несправедливости, той обиды, того ужаса, как если нить жизни оборвалась слишком рано. И в любом случае после того, как все участники похорон, сделав дело, вернулись с кладбища и, вымыв руки, усталые, сели за поминальный стол, они чаще всего разом чувствуют облегчение, и это правильно, потому что, если тело предано земле, то душу надо отпустить в небеса. А живые остаются, для того, чтобы помнить, но продолжать жить дальше.    

Однако Мара, на долю которой в последнее время выпало столько утрат, проводив еще одного родного человека, так много значившего для нее, последнего из всей семьи, если не считать ее самое и оставшуюся на ее руках маленькую девочку, которая еще не скоро сможет стать для нее помощницей и поддержкой, внутренне не сумела смириться еще и с этой утратой, хотя бы и произошедшей в должный срок согласно законам природы.

И, глядя на всех этих людей, сидящих сейчас за ее столом, расслабившихся и разболтавшихся после выпивки и закуски, и уже не выглядящих слишком опечаленными, и уже думающих и говорящих о себе и о своих делах, она испытывала раздражение, вспоминая, как многие из них злорадствовали по поводу несчастий, обрушившихся некогда на эту семью, и завидовали удачам, которые выпали затем на долю последним ее членам. Мара долго не позволяла себе плакать, а потом уже никак не могла этого сделать. Но, когда под действием алкоголя и усталости слезы наконец покатились из ее глаз, это были злые слезы, под стать ее мыслям, полным гнева и протеста против жестокости судьбы и людей.

Наконец, уже в потемках, все начали расходиться. Женщины немного помогли Маре с уборкой, мужчины просто попрощались. Сашеньку на время похорон забрала одна из соседок, так что Мара осталась совсем одна. Сердобольные сельчане не советовали ей коротать сегодняшнюю ночь в одиночестве, в пустом доме, и она легко могла устроиться на ночлег практически у любого из них, но Мара отказалась. Она думала, что вздохнет с облегчением, когда наконец закроет дверь за последним гостем, и воцарится покой… но ведь дело заключалось не в этих людях, не делавших ей сейчас ничего плохого, а в том, что ее подобно самому безжалостному палачу мучила боль от невозвратной потери… горе было слишком свежо, слишком велико…

          Снова сев за полупустой стол, Мара выпила еще стопку и задумалась… а может быть, слегка задремала, в сидячем положении и с открытыми глазами… Тишина вокруг стояла такая, что ей стало слышно, как где-то за печкой затрещал сверчок, а в подполе под ногами пробежала мышь. Наверное, следовало ложиться спать, постараться уснуть, чтобы быстрее наступило утро со своими делами и хлопотами, в которых легче было бы забыться… но Маре не хотелось бежать от своих бед, не хотелось забывать свои несчастья, напротив, она ощущала потребность отдаться своим переживаниям с полной силой. Так иногда тянет выйти из дому под проливной дождь и встать грудью против шквального ветра, ощутив на себе всю мощь разгулявшейся стихии.

Мара знала, где в доме лежат пачки свечей, припасенные бабушкой на случай перебоев с электричеством, сходила за ними и принялась зажигать свечи в честь каждого родственника, имя которого припоминала в свой черед. Около двадцати свечей загорелись на устроенном ею кануннике. Мара глядела на живые, трепещущие в легком сквозняке огоньки, читала молитву, пила водку и плакала.

Потом ей стало жарко от свечей, горящих прямо против ее лица, а голова окончательно пошла кругом от неумеренной выпивки. Она с трудом встала с места и, пошатываясь, вышла на крыльцо. Разгоряченная, она даже не сразу почувствовала свежесть ночной прохлады.

Вокруг все тонуло в кромешной тьме, но на огромном черном небе ярко сверкала белая половинка луны, озаряя не близлежащие, а дальние предметы, так что Мара не видела ни усадебных яблонь, ни кустов смородины вдоль забора, представлявших собой сейчас сплошную шевелящуюся под порывами ветра темную массу, но зато лунные лучи очерчивали вершину противоположного пологого холма и освещали черный силуэт стоящей там церкви, с ее высокими стенами, вместо купола увенчанными растущими по их верхней кромке лохмотьями кустов.

Этот фантастический дикий вид поразил Мару до глубины души, заставив замереть на месте. Она столько раз наблюдала руину церкви вдали на холме, но никогда прежде не видела ее такой грозной и величаво-прекрасной. Это и пугало, и одушевляло одновременно.

Темное большое облако надвинулось на белую луну, потушив ее холодное сияние. Силуэт церкви утонул во мраке. Мара непроизвольно отшатнулась назад и оперлась спиной на стену дома. Дальше отступать было некуда.

- Ну и пусть проклятье! – закричала тогда во весь голос измученная пьяная Мара в лицо обступившей ее со всех сторон ночи. - И даже если я проклята еще до своего рождения! Я сильная! Самый сильный тот, кто умеет терпеть! А я умею! Я столько вытерпела, и еще вытерплю! Я справлюсь! Я выживу! Слышите вы все!!! 

- Не знаю, как все, а я так точно слышу, - откликнулся ей из темноты спокойный мужской голос. - Мара, ты не бойся, это я, сосед твой, Костя.

В круге света, шедшего из приоткрытой входной двери, возле крыльца появилась ставшая привычной Маре за последние два месяца фигура Константина.

- Ты так орала, что я в самом деле услышал, - сообщил он. - Чего разбушевалась-то, соседка. Ночь на дворе, спать пора давно. Зря тебя одну-то оставили сегодня, не надо было… Э, да ты еле на ногах стоишь, пьяна совсем… Пойдем-ка в дом, так-то оно лучше будет. 
   
          Константин появился в Остролучье в начале прошлой зимы и устроился на жительство на соседней усадьбе, в стоявшем там уже пару лет безхозным доме, еще более старом, чем дом бабушки Анны.

Остролучью выпала другая судьба, чем многим другим российским деревням, не пережившим свои худшие годы, когда сельская молодежь начала массово переселяться в город, а старики совсем состарились и ушли из жизни, оставив пустыми свои деревенские жилища. Остролуческое население сократилось по сравнению с прошлыми временами, однако наличие развитого животноводческого хозяйства спасло район от вымирания и полного обеднения. В Остролучье находились и большой благоустроенный коровник, и вполне приличная конюшня. Поголовье породистого скота в последние годы увеличилось, и достаточно было только поглядеть на пасущихся в окрестных лугах упитанных ленивых коров и лошадей с блестящими круглыми боками и ясными глазами, как становилось ясно, что деревня стоит крепко, и жить здесь, и работать имеет смысл. Таким образом приезд и устройство на работу и жительство новичков полной редкостью для деревенских отнюдь не являлись. 

В небольших поселениях люди живут друг у друга на виду, поэтому новый человек не может остаться незамеченным окружающими и не заинтересовать их… ведь разнообразия здесь мало, да к тому же надо же знать, с кем теперь существуешь бок о бок. Но о Константине Иевлеве остролученцы смогли узнать немного. Почему-то точных сведений о нем не имелось, и по деревне в основном циркулировали разные слухи: был военным, был бандитом, служил где-то далеко, у черта на рогах, отсидел свое и, выйдя на свободу – или уйдя в отставку?.. решил завязать… с чем?.. с армией или с братками?.. в общем, с прошлой жизнью, а потому подался на село, чтобы спасти душу мирным трудом вдали от опасностей и соблазнов больших городов.

Самая неинтересная, а потому в свете вышесказанного самая непонятная информация оказалась почерпнута по знакомству от служащей совхозного отдела кадров: этот человек, самая внешность и вся повадка которого предполагали богатое и непростое прошлое, приехал в Остролучье непосредственно из местного областного центра, где еще в прошлом году состоял в штате городского бюджетного учреждения на рабочей должности.

Сам о себе Константин ничего путного не сообщал, и, хотя иной раз выпивал, и поговорить вроде бы любил, тем не менее вытянуть из него что-нибудь было сложно… Он больше расспрашивал, чем рассказывал. Возраст его приближался к сорока годам, он был холост, но не бабник, отзывчив на просьбы, но на шею себе сесть не позволял, общителен, но в меру, отличался деловой хваткой и сноровкой, ничего плохого никому не делал, и все-таки его почему-то немного побаивались.

- Не понятно мне, что он за человек, - отозвалась бабушка Анна о своем новом ближайшем соседе в разговоре с Марой вскоре после ее приезда. - Ты на всякий случай будь с ним построже, а то кто его там разберет… Приехал вдруг к нам невесть откуда невесть зачем, высматривает, вынюхивает…

Бабушкина характеристика показалась Маре тем более странной, что Костя-сосед сделал для нее больше, чем для других сельчан, словно взяв старушку-соседку под свое особое покровительство. То, что он привел в порядок разделявший их усадьбы общий забор, удивления не вызывало. Но далее он, не дожидаясь ее просьб, которых, может, и не последовало бы, предложил ей свою помощь в починке потекшей крыши, потом, как бы заодно, подправил сарай и крыльцо, а затем, видно разойдясь, вскопал большую половину огорода под картошку, да еще и яблони окучил. Разумеется, он бывал и в бабушкином доме, где тоже и осмотрелся, и кое к чему руку приложил…

- Вот помощничка бог послал откуда не ждали, - усмехалась бабушка. Впрочем, она благодарила Костю за заботу, угощала своей стряпней и за чашкой чая не отказывалась посудачить с ним о том, о сем… о нынешнем, о прошлом… разговорившись однажды, она даже показала ему семейные фотографии и кое-какие давние реликвии…               

Мара, особенно поначалу, была склонна счесть, что ее бабушкой в отношении Кости-соседа руководит извечное деревенское недоверие к чужакам. Однако она уважала бабушку за ум и жизненный опыт, а потому запомнила ее особое мнение. Сама она не торопилась с выводами. Ей импонировала мужественная внешность Константина, нравились его сдержанность и серьезность, ведь он всегда держал себя в границах добрососедских отношений, не позволяя себе ни лишнего слова, ни нескромного взгляда…

Постепенно она стала привыкать к нему и совершенно успокоилась бы на его счет, даже при том, что сосед скорее всего и в самом деле был, что называется, себе на уме. Вот только иногда она готова была поклясться, что он смотрит ей вслед с каким-то особым пристальным интересом, но это едва ли был обычный интерес мужчины к женщине…

Кроме того, так получалось, что Костя-сосед после приезда Мары в Остролучье сразу занял в ее жизни довольно большое место. Он всегда находился где-то поблизости, всегда появлялся в нужное время, чтобы подсобить в каком-либо деле, даже если его не звали специально… Его услужливость, оборачивающаяся несомненной пользой, вроде бы оставалась в границах разумного и не перерастала в откровенную навязчивость, но все же Маре претило чувствовать себя обязанной ему и хотелось, чтобы он перестал наблюдать за нею из-за их общего забора и занялся чем-нибудь другим… Пусть даже ей больше никто не поможет рубить дрова и головы курам, предназначенным в суп: тогда она быстрее научится делать это сама, а с остальным уж и подавно справится.   

          В ночь после бабушкиных похорон, уж как бы Мара ни была не в себе, но краем ума все-таки не смогла не отметить, что не такой она сильный шум подняла на крыльце, подумаешь, покричала немножко, однако Костя-сосед появился рядом с нею в ту же минуту, будто поджидал этой или любой другой подходящей минуты нарочно и находился притом совсем рядом… Впрочем, его жилье в самом деле было рядом, а перемахнуть через общий невысокий заборчик – дело плевое.

«Бродит тут в темноте возле дома, словно волк, зубами щелкает…»  Но выгнать его у нее не было ни оснований, ни сил, ни желания. Она устала, она находилась во власти горя и вина, не могла ни мыслить четко, ни поступать последовательно, а он проявил внимание и заботу, он, кажется, ей сочувствовал, возможно, и непритворно… 

          Костя отвел ее в дом и затушил зажженные ею свечи, выговорив ей, что так можно устроить пожар.
- И не пей больше, только утром слегка опохмелись, чтобы голова не болела.
- Она у меня и так уже кругом идет, - не смогла не пожаловаться Мара.
- Может, спать ляжешь? Поздно уже совсем.
- Не хочу я спать. Я хочу вспомнить… бабушку… и всех… всех…
- Ну, давай вспомним, раз так… Давай посидим и повспоминаем…

- Я никак не могу поверить, что ее больше нет, моей бабушки. Она не позволила мне отвезти ее в больницу, хотела встретить смерть здесь, в своем доме, где прожила всю свою жизнь… так и сталось… умерла на моих руках… я сама ей глаза закрыла…
- Она ведь до последнего дня находилась в сознании?
- Да, до последнего, почти до самой кончины… смотрела на меня, говорила со мной… 
- О чем же? О чем вы с нею говорили перед ее кончиной, Мара?

- О чем мы говорили… Она беспокоилась обо мне и о Сашеньке, просила теплее одеваться с наступлением осени, посоветовала мне носить ее платок… у нее есть такой большой шерстяной платок, хохломской, красивый… мы ей с мамой когда-то подарили… он  темного цвета, мы же его для старушки покупали, а не для молоденькой, но у меня ведь траур, так что в самый раз… буду носить его и вспоминать бабушку, и не застыну от холода.

- Вот как… А еще? Может, она просила о чем-то?
- Она просила позднее съездить в город, сходить в действующую церковь и заказать по ней панихиду и сорокоуст. Она очень жалела, что не может исповедоваться перед смертью в грехах и что ее некому будет отпеть как должно.   

- Для верующего человека исповедь много значит. Но если нет священника, а тайну тяжело и страшно уносить с собой в могилу, тогда ее доверяют тому, кто находится рядом в последний час. А с ней была ты.      
- Да, - сказала Мара, - Да, так всё и было.

          Она примолкла, опустив голову на руку.
- Бабушка оставила тебе что-нибудь? – подождав немного и, вероятно, решив, что она сейчас сидя заснет, нарушил молчание новым вопросом Костя.
- Оставила… 
- Что же?.. Наследство?
- Наследство… Дом, участок… еще козу, кота и собаку. А собака-то на днях сдохла! Не пережила хозяйку… И это уже вторая собака за два месяца.
- А еще? Что еще тебе бабушка завещала?
- Что?..

- Я кое-что забыла, - воскликнула тут Мара. - Я забыла зажечь свечу еще по одной душе, помянуть еще одну душу.
- Чью душу?
- Княжны.
- Той самой, из захоронения в Покровской церкви?
- Да. Княжны…
- Елены… - пробормотал он себе под нос, машинально докончив ее фразу, при этом слегка прищурившись и улыбнувшись чему-то своему.
- Да, бабушка сказала, что княжну звали Еленой. А ты… ты откуда знаешь?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .      
Продолжение. Яма под фундамент: http://proza.ru/2023/01/10/1872
Предыдущее. Часть I. Утрата: http://proza.ru/2023/01/10/958

Содержание Части первой: http://proza.ru/2023/01/09/926