Гл. 6 Письмена сибирской Мамы

Страшный крик раздался в лесу. Через минуту  на полянку выскочил мой приятель с перекошенным лицом и неимоверным страхом в глазах.

Так заканчивался первый день моей первой геологической практики в Прибайкалье. Вот уж точно - поехал за туманомтуманом: зарплата у нас была мизерная, всего 80 рублей институт давал. Наша крошечная группа из четырех человек проводила здесь научные работы по загадочным породам пегматитам, дающим стране слюду. Возможно, сейчас без нее можно обойтись, а тогда было никак - стратегическое сырье для электроники.

По этим пегматитам писались диссертации, а загадок появлялось все больше и больше. Чего стоил только еврейский камень с настоящими закорючками в ряд, словно земля не хуже нас умеет передавать послания. А сколько минералов высыпается из этих пород, и драгоценных, и просто симпатичных! Не случайно ими занималась наша кафедра минералогии.

Кроме страсти к камешкам была у меня взаимная любовь. Объектом ее стала фотография. Без преувеличения можно сказать, что на мир я смотрел через объектив, иногда вовремя нажимая на спусковую кнопочку. Шторка раздвигалась, мир в доли секунды устремлялся в камеру и укладывался на отведенном ему месте на пленке.

Казалось, что при этом жизнь никуда не уходит, только растет и радует своей полнотой. Так зачем еще деньги? Разве что, на еще лучшую аппаратуру. Но на кафедре мне "подарили" фотолабораторию с большим  увеличителем "Беларусь". Он впечатлял своей мощью, я действительно чувствовал себя трактористом. Входил в красную комнатку со своим золотым ключиком, как папа Карло, и творил шедевры.

Местность, где мы поставили базовый лагерь называлась Мамой, как и довольно широкая река, протекающая через нее. Она была вовсе не теплая, не ласковая. Но ведь и мамы разные бывают. По ней ходили суденышки, построенные на заре пароходостроения, но пыхтели они старательно и надежно.

Стояла жара. Эта Мама совсем не принимала никаких детей-ручейков, местами мы вылизывали мокрую землю, но чаще и ее не было.

И вот этот крик. Миша, наш аспирант, схватился за ружье. Я навел фотоаппарат, предчувствую редкий кадр. Но никто никого не догонял. Просто Витя нашел  грязную бутылку с какой-то жидкостью, и в предвкушении, что это мамина вода, глотнул сразу грамм двести. Сначала обожгло горло, потом загорелся желудок. В городе вызвали бы скорую, а здесь кроме нас никого. Вот только кто-то бутылку с Дэтой от комаров потерял. Возможно, лет десять назад.

Витя еще неделю страдал и охал, отвернувшись от еды. Романтика! Комары здесь действительно слоем обволакивали все открытые части тела, потому и в жару мы были укутаны до предела. Лишь на вершинах сопок оставляли на себе  трусы и сапоги. Такая геологическая мода мне нравилась. Эротичные фотографии на фоне скал с геологическим молотком в руках копились на пленочке.

Склоны сопок покрывали высохшие рога кедрового странника, напоминающие бивни мамонта. Лишь в распадках  росли чахлые, но высокие ели, тянущиеся вверх в надежде дорасти до солнца и тепла. Под ними и стоял наш маленький лагерь. Тем не менее в нем была большая чугунная печка. На нее часто прыгали бурундуки, их было здесь, почти как комаров, несметное количество. Тут же при нас они плакали, дуя на обожженные лапки.

По вечерам над головой планировали белки-летяги. Однажды Миша подстрелил одну из них и сделал чучело.    - Зачем убил невинную тварь без всякого смысла? - недовольно спросил он у аспиранта.
- Не убьешь - не познаешь, - ответил тот.
Аргумент был неубедительный. Впрочем, я тоже в первом же маршруте сделал точный выстрел в большую птицу. Ощипав ее и засушив на костре, обнаружили, что кроме костей в ней трудно найти что-либо съедобное.  Да и сам факт убийства меня не обрадовал. Больше в маршруты я ружье не брал. Риск встретиться с хищниками был, но я полагал с ними договориться. Ружье еще и мешало в работе: рюкзак с образцами, полевая сумка с картами и записями - это уже много.

Однажды наш начальник не вернулся из маршрута. Было уже совсем темно, а настоящих дорог здесь конечно не было. Выли волки, луна улыбалась черной ночи, а нам совсем невесело. Из всех возможных вариантов высвечивался лишь один - где-то наш препод сорвался со скалы, а дальше...
- Только бы остался жив, какой бы он ни был, - сказал Миша.
Я удивился. Мне Владимир Александрович очень даже нравился. Но невидимая карьерная борьба уже здесь начала проявляться.

Даже в таких романтических группах, как наша. Потом, благодаря опытам на мышах, я узнаю, что так устроено любое общество, и человеческое тоже: лидер, изгой и прослойка труженников разного рода. В лидерство всегда стремится кто-то попасть. Другие, самые слабые, выпадают из деятельной жизни вовсе.

Начальник появился за полночь. Просто он набрел на такую же научную группу москвичей, отметили немного знакомство. Это понятно, одни и те же люди в маленьком коллективе быстро приедаются.

А кто я? Мне никогда не хотелось руководить, даже когда потом просто заставили. На этой практике я понял, что жизнь настолько прекрасна вдали от городов, настолько чиста, как вода в Байкале, куда мы все-таки заплыли на часок. Она как увеличительное стекло позволяло разглядеть дно, усеянное разноцветными камешками, проплывающих спокойных рыб, медленно колыхающие водоросли.

Вот и здесь неспешность учила быть наблюдательным. По едва заметным изменениям в породе я уже представлял, как миллионы лет назад здесь росли кристаллы, совсем как цветы. На земле жила гармония. А сейчас? Даже здесь все сопки были перерезаны незарастающими разведочными канавами. Местный рудник иссякал. Горы взрывали, чтобы найти слюду. И она пойдет на вооружение, чтобы где-то взрывы были еще разрушительнее. Куда бы забраться еще дальше?

Полянка княженики, уже реликтовой вкуснющей ягоды, отработала сезон. Сойки весь день на нас кричали, боясь, что мы увезем все кедровые шишки. А вот бурундуки стали совсем домашними. Они могли прыгнуть на плечо, и даже угостить шишкой. Хорошие кошки ведь тоже приносят мышей хозяину.

19-ого августа повалил снег. Дату я запомнил, так как свои фотографии этого дня так незамысловато и подписал. Снег скрыл все шрамы земли, засыпал наши тропы. Супокаши, которые готовил на ужин чаще я, уже надоели. Хотелось хлеба и картошки, а если бы еще кусочек сала! Мама, не будь такой жадной.

И тут появился человек. Пару лет назад он так же ходил в маршруты с преподавстелями кафедры, а теперь устроился на местный рудник. Что ж, одного тумана оказалось ему мало. И все же он так влюбился в этот край, что решил приехать сюда после института. Он и устроил нам праздник живота. На руднике этот метельный день актировали, то есть разрешили не работать. Да и нам -  не раскапывать же скалы.

Мы уехали, оставив Маме еще немало самоцветов. Нельзя же у женщины отнимать все, пусть красуется. Теперь мои пылятся в ящиках, а вот на каменные письмена посматриваю. Вдруг удасться разгадать язык Земли?