4. М. Горький о кровавых преступлениях царизма

Юрий Горбунов

4. М. Горький о кровавых преступлениях царизма в революционном 1905 году. Ч. 4.

 
1

Что творилось в Москве М. Горький описывает в письме жене Е.П. ПЕШКОВОЙ. (№159. 24 октября 1905, Москва):
«Описывать, что здесь творится, - не буду - читай газеты. Но газет­ные ужасы нужно немного сокращать, ибо газеты - мещане пишут, а это народ трусливый, быстро поддающийся панике и прежде всего, и во что бы то ни стало, - желающий порядка.
«Студентов - бьют, избиениями руководит охранное отделение и полиция, но “черная сотня” очень плохо разбирает, кого надо бить, и происходит масса недоразумений - бьют думцев, прилично одетых людей и, наконец, - шпионов. Вчера - 23-го - казаки уже начали бить и “черную сотню” - до сей поры работали дружно, вместе, а вчера в двух местах избили “патриотов”. Есть и убитые. Сейчас охрана раздала адреса лиц, только что выпущенных из тюрем, и разных - “революционеров”, предполагается устроить погромы по квартирам. В общем - все в нервах, и, вероятно, осуществится милиция, ибо очень уж боятся “черной сотни” разные “люди с положе­нием”.
«Я было твердо решил ехать к вам, но дело в том, что могут убить дорогой или в Ялте, а потому пока отложил поездку. Здесь все же мень­ше шансов быть убитым. На днях поеду в Питер - выпускать первый No нашей газеты. Мой плеврит благополучно протек, теперь я здоров, но - устал, и очень.
Хоронили мы здесь Баумана - читала? Это, мой друг, было нечто изумительное, подавляющее, великолепное. Ничего подобного в Рос­сии никогда не было. Люди, видевшие похороны Достоевского, Алек­сандра III, Чайковского, - с изумлением говорят, что все это просто нельзя сравнивать ни по красоте и величию, ни по порядку, который ох­ранялся боевыми дружинами.
“... Заговор бюрократии против общества и народа, вызвавший все эти реки крови, кучи трупов, кажется, окончательно убьет ее. Либералы и край­ние после 17-го разъединились было, но при виде этой штуки - снова заключат союз.
Американцы - Морган и К° - уехали из Питера, не дав ни копейки денег. Сказали, что дадут лишь тогда, когда страна будет спокойна.
В высших слоях - разброд. Всех губернаторов, организовавших по­громы, - под суд. В пехотных войсках - аресты. Тюрьмы набивают офи­церами и солдатами. Здесь поарестованы почти все военные знакомые, человек свыше 50. Воины, шедшие за гробом Баумана, тоже под аре­стом. Вскорости, вероятно, и вообще начнутся аресты всех, заявивших о себе за последние дни. “Черная сотня” - приговорила к смерти жену Баумана и Алексинского, агитатора с.-д.
«Но все это, конечно, пустяки в сравнении с тем шагом, который сде­лало рабочее движение. Шаг - огромный. И - вот где истинная победа, а не в том, что вырван какой-то дрянненький манифестик. Он имеет свою цену, но ее не нужно преувеличивать.

Рабочему русскому слава!**

Во имя родного народа
Он всем возвестил, что свобода -
Людское, священное право!
Рабочему русскому слава!
О, рабочий, ты вырвал испуганный крик
У тирана, чьи дни сочтены.
Задрожал этот рабий монарший язык
Под напором народной волны.
Он бормочет, лопочет, но дни сочтены:
Все осветит сиянье Весны!
Еще снова и снова нахлынут на нас
Роковые потемки Зимы.
Но уж красные зори наметили час,
Колыхнулись все полчища тьмы.
Будем тверды, не сложим оружия мы
До свержения царской чумы! (Повторить первую строфу.)

«Угадай, кто сей поэт? А вот еще.

Негодяи черной сотни,
Словно псы из подворотни,
Сзади лают и кусают,
Сзади подло нападают.
Но - постой!
Смелый строй
Их сметет своей волной.
Эти царские ищейки
Побегут в свои лазейки,
Даст им залп наш револьверный
Царским псам урок примерный!
Черный рой,
Прочь! Долой!
Пред дружиной боевой!

«Это уже поют на улицах. Ну, жму руку. Когда увидимся - пока не знаю. Увидать, - хочется, и, как только будет поспокойнее, я приеду.

2

«Общество быстро революционизирует­ся, правительство, развивая анархию, разоряет страну. У всех вытаращены глаза, все злы и всё более злятся....»

М. Горький пишет в письме жене (№165. Е.П. ПЕШКОВОЙ. 2 ноября 1905, Москва). Он просит ее не приезжать в Москву из-за сквернейшей погоды, и — «непрерывной революции».
«В Питере началась уже вторая всеобщая забастовка, завтра, веро­ятно, здесь начнут. Требования: отмена суда и казней за Кронштадт, отмена военного положения в Польше и всюду. Если забастовка не пройдет - начнется реакция и резня. Здесь организуется понемногу “черная сотня”, м.б., возможен будет погром по квартирам. У меня си­дит отряд кавказской боевой дружины 8 человек - все превосходные парни! Они уже трижды дрались и всегда успешно - у Технического училища их отряд в 25 человек разогнал толпу тысяч в 5, причем они убили 14, ранили около 40... Все гурийцы. Видишь - я очень хорошо ох­раняюсь.
А жить здесь с ребятами - скверно. Время такое нервное. Мне все же придется ехать в Ялту хоть на две-три недели. Но - когда? Не представляю....»

В письме к К.П. ПЯТНИЦКОМУ (№186. 9 декабря 1905, Москва), написанного 11 месяцев спустя после «кровавого воскресенья», Горький сообщал:
«...приехали мы сюда, а здесь полная и всеобщая забастовка. Удивительно дружно встали здесь все рабочие, мастеровые и прислуга. Введена чрезвычайная охрана, а что она значит - никому не известно и как проявляется - не видно. Ездят по улицам пушки, конница страховидная, а пехоты не видно, столкновений нет пока. В отношениях вой­ска к публике замечается некое юмористическое добродушие: “Чего же вы - стрелять в нас хотите?” - спрашивают солдаты, усмехаясь. - “ А вы?” - “Нам неохота”. - “Ну, и хорошо”. - “А вы чего бунтуете?” - “Мы - смирно.. - “А может, кто из вас в казармы к нам ночью придет поговорить, а?” - “Насчет чего?” - “Вообще... что делается и к чему Такой разговор происходил вчера при разгоне митинга в Строга­новском училище. Кончилось тем, что нашлись охотники ночевать в казармах и с успехом провели там время.
Митинг в “Аквариуме”, где было народу тысяч до 8, тоже разогна­ли, причем отбирали оружие. Публика, не желая оного отдавать, тол­пой свыше тысячи человек перелезла через забор и, спрятавшись в Комиссаровском училище, просидела там до 9 ч. утра, забаррикадировав все двери и окна. Ее не тронули. Вообще - пока никаких чрезвычайно­ стей не происходит, если не считать мелких стычек, возможных и не при таком возбуждении, какое царит здесь на улицах.
Черными ручьями всюду течет народище и распевает песни. На Страстной разгонят - у Думы поют, у Думы разгонят - против окон Дубасова поют. Разгоняют нагайками, но лениво. Вчера отряд боевой дру­жины какой-то провокатор навел на казацкую засаду. Казаки прицели­лись, дружинники тоже. Постояв друг против друга в полной боевой го­товности несколько секунд, враждующие стороны мирно разошлись. Вообще - пока еще настроение не боевое, что, мне кажется, зависит, главным образом, от миролюбивого отношения солдат. Но их уже на­чинают провоцировать: распускают среди их слухи, что кое-где в солдат уже стреляли, есть убитые, раненые. Это неверно, конечно. Неверно был освещен в газетах и факт ареста отряда боевой дружины. Дело бы­ ло так: семеро из еврейского отряда были окружены полицией, и она, как это установлено самими же властями, опрашивавшими раненых полицей­ских - первая начала палить. Дружинники отвечали. 9 полицейских убито, 3 - тяжело ранено, 7 - легко. Дружинников убито двое, четверо - избиты и изранены так, что, вероятно, не встанут, один скрылся.
Оказалось, что полиция обращается с оружием хуже дружинников. Так, например, один из раненых полицейских начал колотить дружин­ ника по голове ручкой заряженнего револьвера, револьвер разрядился в лицо полицейскому. За неделю здесь ранено и убито полиции 53 чело­века. Теперь они ходят группами. Что-то разыграется здесь и, видимо, довольно грандиозное....»

3

Через два дня М. Горький писал К.П. ПЯТНИЦКОМУ
(№189. 11 декабря 1905, Москва):

«Дорогой друг, спешу набросать Вам несколько слов - сейчас при­шел с улицы. У Сандунов(ских) бань, у Никол(аевского) вокзала, на Смоленском рынке, в Кудрине — идет бой. Хороший бой! Гремят пуш­ки - это началось вчера с 2-х часов дня, продолжалось всю ночь и не­ прерывно гудит весь день сегодня. Действует артиллерия конной гвар­дии - казаков нет на улицах, караулы держит пехота, но она пока не де­рется почему-то и ее очень мало. Здесь стоит целый корпус, - а на улицах только драгуны. Их три полка - это трусы. Превосходно бегают от боевых дружин. Сейчас на Плющихе. Их били на Страстной, на Плю­щихе, у Земляного вала. Кавказцы - 13 человек - сейчас в Охотном ра­зогнали человек сорок драгун - офицер убит, солдат 4 убито, 7 тяжело ранено. Действуют кое-где бомбами. Большой успех! На улицах всюду разоружают жандармов, полицию. Сейчас разоружили отряд в 20 чело­век, загнав его в тупик.
Рабочие ведут себя изумительно! Судите сами: на Садовой-Каретной за ночь возведено 8 баррикад, великолепные проволочные заграж­дения - артиллерия действовала шрапнелью. Баррикады за ночь были устроены на Бронных, на Неглинном, Садовой, Смоленском, в районе Грузин - 20 баррикад! Видимо, войска не хватает, артиллерия скачет с места на место. Пулеметов тоже или мало, или нет прислуги - вообще поведение защитников - непонятно! Хотя бьют - без пощады! Есть слу­хи о волнениях в войске, некоторые патрули отдавали оружие - факт. Гимназия Фидлера разбита артиллерией - одиннадцать выстрелов со­ вершенно разрушили фасад. Вообще - эти дни дадут много изувечен­ ных зданий - палят картечью без всякого соображения, страдают мно­го дома и мало люди. Вообще - несмотря на пушки, пулеметы и прочие штуки - убитых, раненых пока еще немного. Вчера было около 300, сегодня, вероятно, раза в 4 больше. Но и войска несут потери - мес­тами большие. У Фидлера убито публики 7, ранено 11, солдат - 25, офицеров - 3, было брошено две бомбы. Действовал Самогитский полк. Драгуны терпят больше всех. Публика настроена удивительно! Ей-богу - ничего подобного не ожидал! Деловито, серьезно - в деле - при стычках с конниками и постройке баррикад, весело и шутливо в безделье. Превосходное настроение!
Сейчас получил сведение: у Никол(аевского) вокзала площадь усеяна трупами, там действуют 5 пушек, 2 пулемета, но рабочие дружины все же ухитряются наносить войскам урон. По всем сведениям, дружины терпят мало, - больше зеваки, любопытные, которых десятки тысяч. Все сразу как-то при­выкли к выстрелам, ранам, трупам. Чуть начинается перестрелка - тотчас же отовсюду валит публика, беззаботно, весело. Бросают в драгун чем попало все кому не лень. Шашками драгуны перестали бить - опасно, их расстреливают очень успешно. Бьют, спешиваясь с лошадей, из винтовок. Вообще - идет бой по всей Москве! В окнах стекла гудят. Что делается в районах, на фабриках - не знаю, но ото­ всюду —звуки выстрелов. Победит, разумеется, начальство, но - это не надолго, и какой оно превосходный дает урок публике! И не деше­ во это будет стоить ему. Мимо наших окон сегодня провезли троих раненых офицеров, одного убитого. Что-то скажут солдаты? Вот вопрос!...»

4

Е.П. ПЕШКОВОЙ (№198. 20 декабря 1905, Петербург).

«Ты, вероятно, думала, что меня уже из пушки застрелили, а я все еще жив. Третьего дня приехал сюда - в ушах стоят пушечные выстрелы и треск ружейных. Сейчас только у нас на квартире и в конторе кончился обыск. Вообще здесь - обыски и аресты. О Москве писать не стану, и некогда, са­ма прочитаешь. Но - не верь газетам. Знай твердо - революцию делал с од­ной стороны Дубасов, с другой - московский обыватель - это факт. Стран­но звучит? Да, но это верно. Потери собственно революционеров - ничтож­ны. И это - факт. Избивали обывателя. Масса убито женщин, много детей. Революцию искали шрапнелью, а она плохо знает разницу между мирным мещанином и мещанином-революционером. Первых - множество, ну и уби­ли их множество. Бои были жестокие, да, но все же газеты преувеличива­ют число убитых и раненых. Их не более 5 т. за десять дней сражений. Ду­басов - глуп. Пока ничего не могу сказать более подробно, ибо тороплюсь. Газеты наши все позакрывали. Запечатано 42 типографии. Вообще реак­ция дует в хвост и в гриву. И - зря. Общество быстро революционизирует­ся, правительство, развивая анархию, разоряет страну. У всех вытаращены глаза, все злы и всё более злятся....».

Такая вот демократия была при Николае «святым», как называют его наследники черносотенцев и монархисты. Николаем «кровавым» назвал его русский народ, над которым династия Романовых издевалась 300 лет. М. Горький как очевидец описывает в письмах что вытворял этот «святой» и его мясники-генералы и жандармы.

5

Читая письма М. Горького, постоянно удивляешься продуктивности и производительности труда великого советского и русского писателя.

В 1912 г. Горький писал с Капри П. Максимову: «Мне приходится прочиты­вать не менее 40 рукописей в месяц и каждый день писать три, пять, семь писем. Мой расход на почту не меньше 200 лир в месяц.
О том, какое значение имела эта переписка для самого Горького, он сказал в «Бе­седе с писателями-ударниками» (11 июня 1931 г.): «Меня спрашивают: интересовался ли я письмами, которые мне присылают, и какого я о них мнения? Было бы странно, если бы я не интересовался такими письмами. Ясно, что я ими интересовался, и, алле­горически выражаясь, я ими кормлюсь. Они дают мне знание той действительности, в которой вы живете, которую вы же и творите. Это тот заряд энергии, который позво­ляет мне говорить с вами таким тоном, которым я говорю, а я говорю с вами, как будто не неделю только приехал, а давно здесь живу. Это значит: я говорю о правде, которую знаю. А знаю я ее потому, что получаю по пятнадцать-двадцать писем в день. Когда люди из глухой щели пишут, как там живут, ругаются, как им трудно и как они все-таки работают, то ясно, что для меня это исторический документ — документ эпохи, и та­ких документов я имею уже тысячи. Со временем это будет материал, который кто- то прочтет, обработает, и я думаю, что этот материал даст действительно изумитель­ную картину тех дней, в которые мы живем» (т. 26, с. 84—85).

****
Все цитируемые письма взяты мною из Тома 5 — М. ГОРЬКИЙ. ПИСЬМА. 1905-1906. М., 1999.
Все 20 томов опубликованных ИМЛИ писем М. Горького можно скачать в библиотеке. http://imwerden.de