Внучатый племянник

   Та поездка в Сандогору с Назаровым запомнилась встречей с совершенно необыкновенным, интереснейшим человеком. Можно было вместе с секретарём вернуться на катере в Кострому в тот же день. Но я отлично понимал, что судьба забросила меня в исторические места, куда вряд ли когда ещё смогу попасть. Ведь здесь, в поймах рек Костромы и Мезы, чудом остались не затопленными Костромским морем деревеньки и посёлки, леса, перелески и болота, где когда-то бывал и охотился со своим другом-крестьянином Гаврилой Захаровым наш знаменитый поэт Николай Алексеевич Некрасов. Как не пройтись по этим местам! Поэтому и сошёл я в Колгоре с катера, пешком через лесок добрался до села Пустынь, где в школьном интернате переночевал. Блокнот мой был уже переполнен самой разнообразной информацией, и на утро я собирался  идти пешком в Мисково, чтобы там поработать и успеть на утренний рейсовый автобус до Костромы.
   – А Вы бы завернули в Шоду, – посоветовала мнe при прощании секретарь партийной организации колхоза «Пустынский» Ольга Лобова. – Там интереснейший человек живёт – внучатый племянник Гаврилы Захарова Аркадий Ilавлович Захаров. Помните, наверное, вступление к поэме «Коробейники», которое поэт посвятил « другу-приятелю Гавриле Яковлевичу, крестьянину деревни Шоды, Костромской губернии»:
     Как с тобою я похаживал
     По болотинам вдвоём.
     Ты меня почасту спрашивал:
     «Что строчишь карандашом?»

     Почитай-ка! Не прославиться,
     Угодить тебе хочу.
     Буду рад, коли понравится,
     Не понравится - смолчу.

     Не побрезгуй на подарочке!
     А увидимся опять,
     Выпьем мы по доброй чарочке
     И отправимся стрелять.

   Уговаривать меня не надо было, и в Шоду я, конечно, завернул. В те времена для меня ничего не стоили лишние пять-семь километров.
Стояли жаркие дни начала лета. Природа цвела и благоухала. Воздух звенел от птичьих трелей. Тропка, которую мне показала Лобова для спрямления пути, вела сначала по какому-то чахлому кустарнику, затем высыхающему болотцу. Я торопливо прыгал с кочки на кочку, а из головы не выходили строки, знакомые со школьных лет:
     Как с тобою я похаживал
     По болотинам вдвоём...
   Кто знает? Может, и поэт когда-то так же прыгал с кочки на кочку по этому болоту? Да и сюжет-то «Коробейников» родился во время совместной охоты приятелей. Может, даже в этих местах?
   Шода меня удивила какой-то своей необычностью, почти сказочностью. Мне показалось, что строители её не соблюдали никаких правил архитектуры. Дома стояли вольно, свободно, разбросанно и словно нависали над рекой. Впечатление было такое, что строили деревню и дома в ней кто где захотел. Вокруг зеленели заливные луга. Добротные деревянные дома-пятистенки имели одну особенность: крепкий, высокий кирпичный фундамент. А те, что, у самой реки, возвышались на толстенных деревянных столбах. В памяти всплыли описания староверческих деревень из романов Мельникова-Печерского. Уже не в такую ли я попал?
   Меза ещё не полностью вошла в свои берега, но уже отступила от деревни, оставив у домов кучи прошлогоднего сухого тростника, щепки, ветки, ракушки.
   Почти у воды стояло какое-то длинное, низкое строение и тоже на столбах, как оказалось, склад бригады. Я поднялся по лесенке внутрь его и в разговоре со старшим рабочим бригады Мефодием Овциным узнал, что действительно Аркадий Павлович Захаров живёт здесь. « Вон его дом на краю деревни. А сам на реке рыбу ловит».
   Аркадий Павлович оказался колоритным стариком гренадёрского роста. И если бы не огромная, окладистая, седоватая, почти до пояса борода, ни за что бы ни поверил, что ему восемьдесят лет.
   Годы не согнули его и не состарили. Особенно молодили его глаза: чистые, ясные, голубые, несмотря на глубокие излучины загорелых морщин вокруг.
Он гребнем аккуратно расчесал перед зеркалом свою седую бороду, помолился на икону в красном углу дома и пригласил меня к столу. Завтракали жареной плотвой. Хозяин постоянно наполнял мою тарелку из огромной высокой сковороды, а я всё выспрашивал его, что это за родство такое: внучатый племянник.
   – Я внук брата Гаврилы 3ахарова. Вон Гаврила на фотографии, – он показал на бревенчатую стену, сплошь увешанную фотографиями хозяина дома и его родственников.
   В центре красовался портрет Гаврилы Захарова. Портрет этот мне был знаком, я видел репродукции его в собрании сочинений Н.А.Некрасова, журналах, книгах о поэте. Но здесь висел оригинал! Фотограф запечатлел Гаврилу во весь рост на фоне какой-то беседки с фигуристыми перилами. На вас смотрит высокий, моложавый, бородатый мужик без шапки, которую держит в правой руке, а левой прижимает к телу двуствольное охотничье ружьё. На груди его висят охотничий рог, свисток для подманивания дичи, сбоку – подсумок. У ног Гаврилы лежит собака Юpкa, подаренная ему поэтом.
   – Вон на гвозде висит подсумок Гаврилы, а вон его плащ кожаный.
   Мы долго просматривали альбомы с фотографиями, разложенные на полках невысокой этажерочки. В них вся жизнь Аркадия Павловича от младенчества, участия в первой мировой войне до настоящего времени.
   Сейчас я очень сожалею, что не сохранил блокнот, в котором был записан весь разговор с Аркадием Павловичем. Поэтому приходится нашу встречу с ним восстанавливать по памяти и по небольшой заметке, которая тогда была опубликована в газете. Да и заметку ту я сейчас бы написал совершенно по-другому. Упор в ней сделан на события, которые происходили в жизни Аркадия Павловича только в «День района», а именно 4 июня 1969 года. Не вошли данные о его семье, его родителях, его профессии и многое другое. Из-за своей неопытности я растерялся перед обилием информации, попавшей мне в руки. И выбрал не то, что пригодилось бы через годы, а то, что лежало на поверхности и требуется в настоящий момент. Лимитировал и требуемый для газеты объём заметки. Да что тут говорить: озарение всегда приходит задним умом! Как бы тот блокнотик сейчас пригодился!
   Нa журнальном столике и на второй этажерочке лежали художественные красочные альбомы знаменитых художников, открытки, письма известных всей стране людей, книги с дарственными надписями писателей, в том числе К.И.Чуковского, Л.Соболева, К.Симонова.
   Здесь же, на этажерочке, я увидел, увесистую пачку листов с напечатанными на машинке собственными стихотворениями хозяина. А по всему дому посажены были искусно выполненные чучела животных и птиц. Это свидетельствовало ещё об одном увлечении Аркадия Павловича.
   – Аркадий Павлович, у Вас не дом, а настоящий музей! – вырвалось у меня.
   – Да я и готовлю всё это для настоящего музея. В здании начальной школы обещают выделить комнату под музей к 150-летию со дня рождения Н.А.Некрасова. Туда всё это и переедет.
   – А когда выделят?
   – Ремонт там идёт. После ремонта и обещают выделить.
   Как оказалось в дальнейшем, Аркадий Павлович был очень настойчивым и пробивным человеком. К решению вопроса о музее он сумел подключить не только местные, районные и областные организации, но также очень известных и авторитетных в России людей. В тот день он показал мне письмо заслуженного художника России Б.А.Протоклитова, которое только что получил и которое хотелось бы воспроизвести здесь полностью:
   «Дорогой Аркадий Павлович! Письмо Ваше и вырезку из газеты получил. Получил и поздравительное письмо от Мефодия Александровича (бригадира колхоза «Пустынский» – И.П.), но о ходе дела по Шоде ничего он мне не сообщил. Очень меня это беспокоит. Кроме моих писаний в газету, Костромской райисполком, Пустынь, помочь в организации комнаты ничем более не могу. Надо пользоваться выступлениями газеты «Волжская новь», добиваться ремонта школы и экспозиции некрасовской комнаты. Я получил письмо от К.И.Чуковского, который с большим сочувствием относится к этому. Думаю послать это письмо в «Северную правду». Очень прошу и далее высылать мне газетный материал.
   Будьте здоровы? Привет Вам и наилучшие пожелания».
   Может быть, авторитет знаменитых людей, а может, и упорство самого Аркадия Павловича заставили в конце концов местные власти музей в Шоде открыть, и работал он до тех пор, пока школа в деревне, ввиду полного отсутствия учеников, не перестала существовать.
   Все экспонаты тогда перевезли в Мисково, в среднюю школу, где музей и работает до сих пор.
   Из Шоды в Мисково я шёл тогда пешком. Тропа петляла вдоль не полностью ещё вошедшей в свои берега после половодья Мезы. Кое-где на поворотах реки на слабом течении сидели с удочками речные страдальцы – рыбаки, а весь воздух был как будто настоян на пьянящем запахе черёмухи. И от этого праздника природы, от успешно выполненного задания редакции, от встречи с необыкновенным человеком такое ликование разлилось в душе, что я не удержался и во всё горло запел какую-то песню. Так и пел всю дорогу, пока шёл до Мискова.