От истоков своих часть 2 Глава 22 За водой

          Маша приехала в Орск летом. Ей пришлось вновь уехать из дома, так как от направления на работу после окончания учебного заведения никто тогда и не думал отказываться. А как же! Комсомолка всегда должна быть там, куда пошлёт партия и позовёт комсомол. Маша до сих пор стыдилась своего поступка, когда она сбежала из поезда, увозящего её и подруг в разведшколу. Теперь же она твёрдо решила, что какие бы препятствия ни встали на её пути, она будет преодолевать их, невзирая на трудности. Однако никаких особых трудностей перед Машей не возникало.
      Город Орск располагался в глубоком тылу за тысячи километров от боевых действий. Но и здесь люди самоотверженно трудились и делали всё возможное, чтобы помочь фронту. В Орск было эвакуировано несколько заводов. Среди них был завод  металлургической промышленности из Днепропетровска, завод тяжёлого машиностроения из Краматорска, патронный завод из Тулы. Здесь изготавливали цилиндры для авиамоторов, обрабатывали корпуса фугасных снарядов, выпускали ракетные установки – гвардейские миномёты «Катюши». Орск принял 13000 эвакуированных из городов и областей России. Не хватало жилья. Люди жили в ужасных условиях. В старых гнилых бараках и сарайчиках, которые могли прикрыть от ветра, но уберечь от холода не могли. И с продуктами были большие проблемы. Летом ещё выручали огородики, которые были повсюду, на мало-мальски пригодных участках: в парках и палисадниках домов, в школьных дворах и на пустырях.
      По приезду в Орск Машу поселили в один из бараков в, так называемое, рабочее общежитие, где жили и одинокие молодые люди и люди с семьями. Ей ещё крупно повезло. В общежитии было относительно тепло и имелось электричество. Целыми днями детвора дошкольного возраста ватагой носилась по общему коридору. Здесь же в дождливую погоду сушили бельё. На общей кухне было не пробиться к керосинке, чтобы что-то приготовить на ужин, так что жильцы, в конце концов, составили график кто и когда готовит, строго по часам. Девчонки держали в комнате керосинку, но всякий раз прятали её от коменданта, так как это было категорически запрещено. Наверное, керосинки были почти в каждой комнате, но все делали вид, что их нет, как комендант не ругался. Туалет располагался на улице. Воду тоже приходилось носить по очереди от колонки, находившейся на соседней улице. На тринадцати квадратных метрах девушки жили вшестером. И это были очень приличные жилищные условия для того тяжёлого времени.
 
      Маша довольно скоро освоилась на заводе. Завод только строился. Предполагалось производство на нём высококачественного авиационного бензина, который был нужен стране позарез. Здесь же делали автол, так необходимый для танков. Комплектующие части заводских цехов поступали очень плохо, не в полном объёме и не вовремя. Одним словом, строительство шло крайне медленно.  Мешала война и то, что поставщиком оборудования были Соединённые Штаты Америки. Часто документация к сборке была на английском языке, который никто не знал. Маше, как и другим сборщикам и сантехникам приходилось до всего доходить «методом тыка». Это ежедневно приводило к спорам и несогласиям, и очень мешало работе.
      Комсомольская организация завода жила активной жизнью, все свои действия направляя на помощь фронту.

          – Стояновская, ты же комсомолка? – тормошил Машу секретарь по комсомольской работе Валентин Латышев, – За помощь фронту отвечать будешь.

          – Как это? Что делать-то надо? – крикнула Маша, не отвлекаясь от работы.

          – Посылки на фронт отправлять надо. Продукты там собирать, табак, спички. Кисеты шить, полотенца. Соберитесь с девушками, обсудите, какую ещё помощь вы можете солдатам оказать, поняла? – громко говорил ей почти в ухо Валентин, стараясь перекричать заводской шум.

          – Поняла, – кивнула головой Маша.

      Девушки обсудили поручение комсорга и приступили к сбору продуктов для бойцов, сражающихся на фронтах. Они обошли все дома в районе завода, предлагая жителям сдать что-нибудь для бойцов Красной Армии. И началось движение. Люди несли, кто что мог. Папиросы и махорку, сушёную морковь, шиповник и травы. Женщины шили кисеты и нательные рубахи. Вязали носки и варежки. Были среди всех вещей меховые безрукавки, шапки и даже валенки! Школьники приносили бумагу и карандаши. Писали поздравительные письма бойцам с днём Октябрьской революции и наступающим Новым годом. Всё тщательно учитывалось и записывалось в толстую тетрадь в кожаном переплёте. Посылки девушки собирали каждую неделю. Это отнимало у них много времени. В комнатке, где и без того было тесно, совсем не осталось места. Пришлось просить коменданта выделить дополнительную площадь под эту деятельность.

      Девушки и сами вязали носки и варежки с отдельными указательным  и большим  пальцами, чтобы бойцам удобнее было стрелять. Как не пыталась Маша освоить технику вязания на спицах, у неё ничего не получалось.

          – Ну, это же просто, Маришка, – учила её подружка Клара, с которой были они «не разлей вода», – неужели тебе бабушка никогда не показывала, как это делается?

          – Не было у меня бабушки, – отвечала Маша, думая при этом: «и дедушки тоже не было. А где же они были?»

          – Ну, может, мама могла научить. Она-то, наверное, умеет? – удивилась Клара, отвлекая Машу от её мыслей.

          – Мама умеет! Только крючком и, в основном, кружево, – оживилась Маша.

          – Да кому теперь твоё кружево надо? Странно, что твоя мама на спицах не вяжет. Не практично как-то, – заметила Клара.

          – Зато, знаешь, какая красота у неё получается! Особенно, если с бисером. Вот бы сейчас в такую кофточку на Новый год нарядиться! – мечтала Маша, – А на спицах вязать я вряд ли научусь. Давайте, я лучше бумаги вести буду. И, кстати, опять облигации государственного займа надо распространять. Вот я этим и займусь. А вы уж вяжите.

      Люди оренбургской области жертвовали очень большие суммы в Фонд обороны. На личные сбережения граждан строились самолёты, боевые катера типа "Морской охотник", поезда, танки. Народ отдавал последнее, чтобы приблизить Победу в этой войне. Не оставались в стороне и дети.
      На заводах Орска работало много детей от 14 до 16 лет. Правительство издало указ, по которому надлежало привлекать к работам на станках детей такого возраста. Плохо одетые, голодные они давали иногда до пяти норм в день! Это было невероятно! И как приятно было увидеть их в канун Нового года, когда за доблестный труд премировали передовиков одеждой, хорошим обедом, вместо пустой столовской баланды, и заветной сладкой наградой – банкой варенья.
Хотя это было не варенье, а американский компот из ягод, почти без сахара. Но детям он казался очень сладким. Содержимое сладкой награды делилось тут же на всех близких так, что каждому доставалось по несколько ложек. У Маши, глядя на этих ребятишек, выступали слёзы на глазах.

          – Как мои сестрёнки Люба и Нина, да и Митенька такой же. Где они? Живы ли? Может, так же стоят у станка. Как у них судьба сложилась? Хоть бы что-нибудь о них узнать, – думала она, тоскуя по дому, по той спокойной довоенной жизни, когда страна только-только начинала набирать силы после всех предшествующих потрясений, – как было бы хорошо жить всем вместе! Чтобы без войны и все были бы живы, – вздыхала Маша в несбыточных желаниях.
 
      После скромного празднования Нового года, снова состоялось комсомольское собрание, на котором решено было оказать помощь госпиталям, находящимся в городе. Девушки решили в свой выходной день помогать санитарам госпиталей в уборке и по уходу за ранеными. Ребята взялись наколоть дров и снабжать госпитали водой из городских колонок. 
 В конце января Маша и Клара пришли в свой выходной день на работу в один из госпиталей, расположенный в здании школы. Целый день работали девушки: мыли полы и госпитальное оборудование, помогали раненым добираться до мест общего пользования, разносили еду. Уставшие возвращались они вечером в общежитие, делясь впечатлениями прожитого дня.

          – А мне понравилось в госпитале работать, – сказала Маша, – моя мама и тётя тоже в госпитале в Ташкенте работают. Я им помогала иногда. Так что эта работа мне привычна.

          – И мне понравилось, хотя я раньше в госпитале не была. Говорят, у них по выходным там, прямо в палате, танцы проходят. Может, останемся в следующий выходной? А ты заметила, сколько там интересных парней?

          – Правда? Я что-то так устала сегодня, ничего такого не заметила. Жалко их, некоторые ничего не видят, не слышат. Или без ног и рук. Письма; домой не могут написать. За что им это? Сердце от сострадания жмёт, больно очень, – ответила Маша.

          – Конечно, и жалко, и больно, – вздохнула подруга, – а на танцы-то в следующий выходной останемся? – не унималась Клара, уворачиваясь от снега, жалящего лицо.

          – Не знаю пока. Ещё целая неделя впереди…– рассеянно ответила Маша, думая, совсем о другом, – давно не писала домой. Надо написать. И от них что-то письма задерживаются… соскучилась очень по всем, даже по Володьке, – думала она, закрываясь от пронизывающего холодного ветра, швырявшего в лицо колкие снежинки, – а у них там тепло и деревья с листьями…

      В следующий выходной девушки отработали в госпитале только полдня и сразу же побежали домой. Срочно надо было упаковывать посылки ко Дню Красной Армии. Так же пришлось поступить им и через неделю.
Маша уже приметила симпатичного паренька с тяжёлой контузией, лежащего в дальнем углу палаты. Он только начал постепенно поправляться. Говорили, что почти два месяца он ничего не видел и не слышал. Она уже знала, что зовут его Миша, что он воевал в пехоте прикреплённой к танкам. Ей было жалко молодого парня, уже хватившего горя на этой беспощадной войне.
А Миша, даже не видя девушки, чувствовал её каким-то седьмым чувством. Когда Маша работала рядом, он всегда садился на краешек кровати.

          – Это снова Вы? – спрашивал он, – Я знаю, это Вы опять. У Вас свой особенный запах. Я даже как-будто Вас вижу. И руки у Вас добрые, – говорил он.
Маша сначала отвечала ему, но он всё равно ничего не слышал. Потом она просто стала касаться ладонью его руки при встрече и прощании, испытывая сострадание к его растерянности в таком положении. Постепенно Миша восстанавливался. В марте он хоть плохо, но кое-что стал видеть. Медленно шёл парень на поправку. В конце марта он видел уже значительно лучше, и стал помаленьку слышать.
Михаил смущался, когда Маша мыла пол у его кровати, поправляла бельё и приносила ему еду.

          – Да, зачем? Я и сам могу себе принести, – стесняясь, говорил он, пристально глядя на девушку.

          – Ничего особенного, – отвечала она, – Вы вон ещё плохо ходите, а мне не трудно.
 
      Комсомолки организовали небольшие концерты для выздоравливающих и медперсонала с привлечением самих раненых. Кто-то читал стихи, пел песни под гармонь, а девушки пели под гитару. Пение Маши окончательно покорило Михаила и не только его.
 Миша стал замечать, что с нетерпением ждёт воскресенья, потому что откроется дверь и в палату войдёт ясноглазая девушка Маша. И сразу же жизнь станет особенной: солнечной и приветливой, и полной необычайных мгновений и радужных надежд. В один из танцевальных вечеров Маша осмелилась пригласить Михаила на танец, заметив его неотрывный взгляд. Но не только Михаил не отводил взгляда от Маши. За ними обоими, меча злобные искры из глаз, наблюдала Тамара.

          – Пора проучить эту курицу! Если её не наказать, она так, глядишь, всех интересных парней приберёт. Раньше передо мной очередь выстраивалась. А теперь все возле неё вьются. Подумаешь, принцесса, – пренебрежительно фыркала она, уже намечая план мести.

      А Маша танцевала, совершенно не подозревая о планах Тамары.
Как только Миша стал хорошо видеть, он написал своё первое письмо домой из госпиталя. Написал о том, что был контужен, ничего не видел и не слышал, потому и сообщить о себе не мог.
«Сейчас уже всё позади. Иду на поправку. Вижу достаточно хорошо и слышу тоже нормально. Врач, что делал мне операцию на глаза, настоящий волшебник. Чувствую, в общем, себя хорошо. А как Ваше здоровье, мама? Как дела у Нальки, Анюты и Сергея? Какие вести от отца, всё ещё воюет? А может, уже дома? Какие новости в колхозе, в деревне? Как полностью поправлюсь после контузии, сразу же приеду в отпуск. Так что обязательно увидимся. Привет от меня родным, а ещё…»
Дальше шло перечисление почти всех жителей их небольшой деревушки, с пожеланиями им доброго здоровьица. В конце письма Михаил красиво расписался и поставил дату: 7 апреля 1944 года, день своего рождения.  Сегодня ему исполнилось восемнадцать лет.
Письма домой Миша писал не часто. У него не находилось тем для них. Героя из него не вышло, хвалиться особо было нечем. О войне писать не хотелось, всё это было страшно и очень тяжело. Девушку он завести не успел, думая, что эта страница жизни ещё откроется перед ним, и спешка здесь ни к чему. Мама писала Михаилу чаще. Сообщала нехитрые деревенские новости. Он всё-таки скучал по дому, ему очень хотелось увидеть и обнять мать и младшую сестрёнку, которую он любил как-то особенно нежно. И теперь он понимал, что все его домочадцы переживают, находясь в неведении о нём столь длительное время.
 Дописав своё письмо, Миша свернул послание в обычный солдатский треугольничек. Он поспешил отнести его в коробку, что стояла на столе дежурной медсестры. Сюда стекались письма со всего госпиталя для дальнейшей их отправки по адресам. Затем он вернулся в палату и стал смотреть в окно.
      Весна несмело шагала по улицам города. Погода менялась часто. То светило ласковое солнышко, оставляя проталины. То мела снежная позёмка и небо было затянуто белесыми облаками. Вот и сегодня было ветрено. Холодный ветер гнал серые плотные тучки. Было довольно тоскливо.
      …Маша и Клара пришли с работы поздно. Опять допоздна мудрили с вновь поступившим узлом коммуникаций, не зная, как его правильно собрать. Инструкция к нему снова пришла на английском языке. Все переругались, крутя в руках бумаги с непонятными символами. И так крутили в руках детали и этак, пока не догадались начать сборку снизу, то есть «вверх ногами». И только тогда всё получилось! Девушки, уставшие и голодные, наконец, вернулись домой.

          – До чего же есть хочется! У нас осталось что-нибудь? – спросила Клара, гремя посудой, – Вот, заразы! Ничего не оставили, – огорчилась она, осматривая кастрюльку.

Маша уже разделась, повесив своё серенькое пальтецо на гвоздик у двери.

          – Сегодня как раз ты дежуришь, – сказала она Кларе, – твоя очередь хлеб получать и воды принести.

          – Ой! А я забыла совсем, – расстроилась Клара, – ну, всё, голодными останемся. Хлеб теперь только завтра получить смогу и за водой не сходить, я и так еле до дома добежала. Моя фуфайка сегодня в чан с водой случайно упала. Я её сушила, сушила, только она всё равно не просохла. Еле добежала сейчас. Думала, в сосульку превращусь.

          – Да, что же ты не сказала? – возмутилась Маша.

          – А что бы изменилось? Ты мне своё пальто бы одолжила, что ли? А сама бы в чём пошла? Как же быть, без воды не обойтись…– раздумывала Клара.

          – А давай я за водой сгоняю? – предложила Маша.

          – Я могу сама сходить.

          – В мокрой-то фуфайке? Ну, уж нет. Я совсем не хочу, чтобы ты заболела.

          – Если ты одолжишь мне своё пальто на полчасика, то мы будем с водой. И я не заболею.

          – Ну, конечно, бери! Мне не жалко нисколечко!

      Клара, скоренько натянув на себя Машино пальто, прихватила ведро и помчалась на колонку за водой. Прошло полчаса, сорок минут, час, Клара не возвращалась. На улице стало совсем темно.

          – Да, куда же она подевалась? Может в нашей колонке вода пропала или сама колонка сломалась? И Клара ушла в другой квартал, отыскивая воду.
Маша стала представлять, как Клара бродит по тёмному городу в поисках колонки с водой.

          – А может она поскользнулась и подвернула или и вовсе – сломала ногу? И теперь не в силах дойти до общежития со сломанной ногой да ещё с ведром воды?
Маша торопливо стала искать, что бы такое накинуть на плечи наподобие шали, но ничего кроме маленького головного платка не смогла найти. Надев его на голову, она шагнула к двери, собираясь отправиться на поиски Клары в чём есть. И тут дверь в комнату отворилась. На пороге стояла Клара с неполным ведром воды.
 Такие же, как у Маши, светлые волосы её клочками торчали из-под платка. Лицо было в грязи и царапинах. Пальто выглядело особенно жалко: оно было вымазано грязью и в больших мокрых пятнах. С подола на пол стекали капли грязной воды.

          – А, а, – не могла опомниться и даже начала заикаться Маша, – что это? – наконец выдавила она из себя.

Клара поставила ведро у порога и обречённо произнесла:

          – День сегодня невезучий какой-то…

А дело было так. Клара бежала к колонке, мечтая, как они с Машкой сейчас вскипятят чай. Она сбегает к соседям или к коменданту и одолжит кусочек хлеба до завтра. Комендант ругается, конечно, но это ему по должности положено. А, вообще, он дядька добрый и часто выручает девчонок, и хлебом, и картошкой.
Ей не суждено было домечтать до счастливого конца. Повернув за угол, стоящего недалеко от колонки барака, Клара получила такой тычок в спину что, выпустив из рук ведро, «щучкой» полетела в месиво из снега и грязи. Тут же кто-то оседлал её верхом и стал трепать за волосы, тыча лицом прямо в грязь.

          – Вот тебе! Вот тебе, курица! Будешь знать, как чужих парней уводить! – яростно пыхтел кто-то за спиной Клары.

          – Морду ей разукрасить надо! – крикнул очень знакомый голос.

Клару опрокинули на спину и вцепились ногтями в лицо.

          – А-а! – закричала она, не глядя, отмахиваясь кулаками.

          – Стойте! Это не она, – разочарованно протянул тот же знакомый голос, – бросьте её, бежим отсюда! – испуганно закричал он

Три женские фигуры бегом удалялись от истерзанной Клары.  Клара отдышалась. Затем села, оглядывая свои руки и ноги. Всё было очень грязное. Через большую дыру на чулке виднелась кровоточащая   коленка.

          – Наверное, при падении коленку расшибла. И ладони вон о камни подрала. Больно-то как! И главное – чулки! Где теперь новые взять? И на какие деньги? У, гады! – Клара подула на ладони, собираясь тихонько поскулить от обиды.

 Но передумала. Она подняла ведро, доковыляла до колонки.
Ледяная вода обожгла ладони и лицо. Клара помыла руки и коленку, несколько раз приложила мокрые руки к «горящему» лицу. Слегка отряхнулась.
 
          – Отмыть здесь пальто не получится. Надо высушить сначала, а потом щёткой пошоркать. Так вернее будет. А ведь это они не меня, а Машку ждали, – догадалась она, – это вместо неё мне наваляли. По ошибке вышло. Да-а! Вот это сюрприз!
      Набрав воды, Клара медленно поковыляла домой. Сильно болело ушибленное колено. Во время всего пути к общежитию она сомневалась: стоит ли говорить о своих предположениях Маше. Но потом, всё хорошо взвесив, решила, что Машку следует всё-таки предупредить.
Маша испуганно смотрела на Клару, не решаясь спросить у неё, что же с ней случилось? Клара сама завела разговор.

          – Маш, давай чаю попьём? Вскипятишь?

          – Сейчас чайник поставлю. Тебе тоже рану промыть надо тёплой водой и самой сполоснуться. Ты упала?

          – Ну, конечно, Маш. Как же ещё? А ты Маш, одна никуда не ходи. Мы с тобой теперь всегда только вместе ходить будем, даже за водой. Ведь, правда, Маш?

          – Правда, Клара, – ответила Маша, подозрительно взглянув на подругу, – пальто как измарала, как будто тебя по земле катали, – проворчала она.

          – Это из-за тебя мне попало! – не сдержавшись, вдруг укоризненно выпалила Клара, – Из-за пальто твоего. Меня с тобой спутали. Набросились за углом со спины втроём, и давай молотить. Знаешь, как больно было? Одну я, кажется, узнала. Уж очень голос на Тамаркин похож.

          – Кларочка, милая прости меня, пожалуйста. А за что били? Что им ты, то есть я, сделала?

          – Говорят, парней у них отбиваешь.

          – Я? Парней? Глупость какая! Не нужны мне их парни! – возмутилась Маша.

Девушки промыли рану на коленке тёплой водой, смазали зелёнкой все следы падения и драки. Они всё же попили горячего чая с кусочком хлеба, который выпросили у соседей.
На следующий день Маша подошла к комсоргу и попросила направить её для помощи в другой госпиталь.

Продолжение:... - http://proza.ru/2023/01/11/441