Дом у реки

Это было начало лета. Я приехал на дачу, которая находилась неподалёку от длинной широкой реки. Оттуда можно было наблюдать, как голубое полотно течёт на фоне деревьев, а там, за рекой, солнце опускается за горизонт. В этом месте пение птиц можно было услышать в любое время суток. Высокий сосновый бор словно возвышался над небом, одаряя местность умиротворяющей зелёной красотой. Паром, пересекающий реку раз в полчаса, доставил меня на место. На борту было множество людей, но когда я пришёл к себе на участок, то во всём поселении оказался один, совершенно один. За несколько дней коротких прогулок в округе я не видел и не слышал ни единой души, кроме птиц.

Жил я на небольшой закрытой веранде, где помещались кровать, стол и три неиспользуемых шкафа. Пыль покрывала всё: казалось, она въелась во всю материю в помещении. Веранда стояла углом. С одной стороны находилось моё лежбище, с другой - скромная пустоватая кухня. Внутри самого дома ничего не было: отсутствие фундамента, пол, разобранный до сырой земли, дышащей благодаря разбитым окнам. Её вечный холод наполнял дом, исходя из тьмы снизу. Такая картина нагоняла страх, точно, наступив туда, на сырой чёрный песок, ты утонешь в болоте и никогда не вернёшься. Заплесневелые стены внутри были ободраны, изранены. И только внутри дома возможно было включить электричество, до которого, конечно же, было не добраться. Или лишь я так думал. В общем и целом, жить можно было только на менее, но всё же холодной веранде без электричества.
Рядом с узкой кроватью стояла небольшая печь, в народе называемая чудо-печью: насколько я знаю, она никогда не топилась и была ржавой всю жизнь, будто её сразу изготовили такой. Единственными моими соседями были пауки и осы. Пауки прятались по углам, а осы периодически патрулировали здание снаружи, издавая глухое жужжание, точно за стенами меня рыскали сотни вертолётов.

Первые пару дней или больше – счёт времени здесь было трудно вести - я почти не выходил из дома: пил коньяк, обнаруженный мной на полке кухонного серванта; читал Кафку – пыльную книгу я нашёл на одной полке с бутылкой. Не только обложку, но и страницы покрывала почти прозрачная пыль, въевшаяся в бумагу, став её частью. Мои ночи проходили за тускло-жёлтым светом красной лампы на батарейках – ночью она заменяла мне солнце и не жгла так, как ближайшая к человеку звезда.
В какой-то день у меня закончились запасы воды, и мне пришлось идти к колодцу – всё же я не мог утолять жажду одним коньяком.

Колодец находился в чертах леса, в паре минут от дома. Он выглядел, как классический колодец из русских сказок: ведро на цепи, крутящиеся рычаги, конструкция из светлой древесины и крыша в форме конуса.

Когда я подходил, то заметил девушку, сидящую на нём. Определить сколько ей лет, как бы я ни пытался, было сложно, но в ней было что-то от ребёнка, должно быть, из-за живости её эмоций в процессе созерцания природы. Нас обоих окутал лес. Она периодически поглядывала вверх, на макушки сосен, тянущихся к голубому небу, отражающему цвет её платья. Завидев меня, она повернулась и мгновенно спросила:

- Ты здесь живёшь? – внезапный вопрос и некоторая фамильярность смутили меня, но в следующее мгновение понравились.
- Должно быть, да, - выдохнул я.

Девушка кратко и скромно посмеялась, склонив голову к плечу.

- Почему так неуверенно?
- Вроде бы живу, на всех законных правах. Только меня не оставляет некоторое ощущение, оно появилось после высадки с парома… что я здесь сугубо приезжий. Просто гость и не более. 
 - А! Здесь всегда так, - махнула она рукой. - Ни один метр земли здесь не может принадлежать тебе. Лишь мертвецам, и то – не больше двух метров.
После её слов я нахмурился, появилось чувство, что она сумасшедшая или прикидывается ненормальной. Углубляться в смысл изречений незнакомой девушки мне не хотелось, и я выдавил:
- Звучит… мрачно.
- Как есть, - бросила она и снова начала смотреть в небо.

Я закрепил ведро на цепи и медленно опустил его в тёмную дыру, изрыгающую обжигающий холод. Крутящаяся ручка вырисовывала ровные круги. Вся конструкция скрипела, а цепь с ведром медленно опускалась.

- Тебе хватит одного ведра-то? – эмоционально спросила девушка, внимательно наблюдая за мной. Она была профессиональна в искусстве внезапных вопросов. – Думаешь, тебе будет достаточно столько воды?
- Думаю, что хватит. Я же не хочу захлебнуться, - к своему же удивлению выговорил я этот бред, но она посмеялась.

Наверное, около целой минуты я опускал ведро, но воды оно не достигало. Нескончаемые цепи всё падали и падали в бездну, их соединения и переплетения напоминали знак бесконечности, тонущий во мраке.

- Всё вечно, что связано цепями, - прошептала она. Я не обращал на неё внимания.
Спустя две минуты я порядком устал от этого, появилась доля раздражённости.
- Колодец иссох? Там нет воды? – спросил я.
- Конечно же, есть! Этот колодец прозвали бесконечным источником – вода не может закончиться там, - ответила она, посмотрев на меня так, словно я самый глупый человек на земле.
- Почему тогда ведро до сих пор не достало воды?
- Не переживай, многие здесь стоят сутками и опускают бедное ведро.
- Но кто-то же подчерпнул воду?
- Нет… Но она есть!
- Откуда ты знаешь, что она там есть, если никто и никогда не подчерпнул её?
- Есть одна местная легенда, точнее, её только называют легендой, но мне она кажется правдой. Потому что в этом месте легенды правдивей реальных историй, а факты кажутся вымыслом.
- Что за легенда? – резко спросил я, упрямо продолжая крутить рычаг.
- Однажды в этом месте жил один мужчина с дочкой. Но он пробыл здесь не так уж и долго, потому что спустя несколько недель он устал от вечного поиска воды в колодце, стоя здесь неделями. А других колодцев-то нет, он здесь единственный. Воды не было, он и его дочь истощались. Постепенно он начал сходить с ума и в какой-то день он бросил свою дочь вниз этой бездны вместо ведра, чтобы удостовериться, что там может быть вода. И он услышал удар о воду! Шум воды! Какое чудо! После этого он всем рассказал и уверил каждого, что вода там точно есть. После этого всё поселение изо дня в день тянуло цепь на дно. Хоть и безуспешно…
- Бред, - вставил я, не придумав ничего другого. – Как минимум, почему ему поверили?
- Потому что он всегда ко всем был добр, он имел власть.
- Бред.
- Ещё я знаю, что девочка не умерла сразу, и продолжительное время до отца доходили крики, плач дочери и плеск воды. Но он ничего более не мог поделать – цепь всё равно не доходила до дочери, сколько бы её ни удлиняли. Зато, представляешь, какую надежду он обрёл и подарил другим, надежду на то, что там есть вода!
- Кто тебе такое рассказал?
- Я поклялась не выдавать имён.
- Ладно. Тогда почему бы не сделать цепь длиннее?
- Думаешь, ты один такой умный? Каждый «житель», то есть приезжий, удлинял цепь, прикрепляя к нему новые линии звена. Это самая длинная цепь, которую ты мог увидеть.
Мне это надоело.
- А почему же ты мне сразу не сказала, что ведро не достаёт до девочки? – раздражённо с истерической улыбкой спросил я.
- Вначале я поверила в то, что у тебя получится, потому что видела, как в это верил ты. Но тебе стало достаточно одних слов и пары безуспешных минут, чтобы перестать в это верить.
- Понятно, - ответил я и пошёл, не попрощавшись, в сторону дома с пустым ведром.

Зайдя на веранду, я осмотрел свою комнату и остановил тоскливый взгляд на бутылке коньяка, с мыслями в голове, что мне предстоит пить его всю оставшуюся жизнь.

Должно быть, я пробыл у колодца целый день и забыл закрыть дверь после ухода: и теперь сюда залетело очень много ос. Я аккуратно прошёл вдоль веранды, налил себе в рюмку для водки коньяк, выпил, снял ботинок и принялся убивать гостей. Я преследовал их по всему дому, периодически уворачиваясь с испуганным лицом. Всех убитых ос я сложил в один ряд в углу веранды, а две сбитые твари, бесследно пропавшие, валялись неизвестно где. «Ну, этих, - думал я, - заберут пауки».

Дом был низок, крыша углом укрывала фасад так, что между ней и верандой были большие щели, выходящие на чердак, и в них можно было спокойно пролезть и оказаться там. «Удивительно, - подумал я, - есть подвал, есть крыша и чердак, есть веранда и кухня, есть двери и окна – а основного дома внутри нет». Чердак был тёмным, темнее ночи.

Пытавшись уснуть около двух часов, я бросил эту затею. Всё время мне мешал какой-то шорох в доме, меня сковывал непонятный страх, поэтому я не двигался. В какой-то момент мне это надоело и я приподнялся с постели, прислушиваясь к ночи. Странные звуки остановились ровно в то мгновение, когда моя кровать заскрипела. Я насторожился и пошёл проверить веранду с кухней. Фонарика у меня не было, электричество не работало, лампы я нащупать не мог, поэтому мне оставалось полагаться на своё ночное зрение и чуть просачивающийся сквозь окна лунный свет. Было пусто.

Вдруг я снова услышал движения – звуки доносились с чердака. Страх залетел на веранду сквозь щели подоконников и окутал всё помещение своим холодом: окна стали хрупкими, как хрусталь, пол – болотом, а двери сделались запертыми. Безысходность положения сдавила мне шею, и я закричал:

- Кто там?!

В ответ тишина. Лечь спать и закрыть на это глаза я не мог. Оставалось лезть на чердак, потому что мука от страха и безысходности была сильней, чем то, что могло меня там ждать в теории моих больных фантазий. Лестница была небольшой: перила в обхват кисти, дерево было покрыто влажным мхом, словно короткими, но мягкими волосами. Словно лестница была живой, дерево дышало. «Отчего?», подумал я и продолжил подниматься.

- Кто здесь? – снова спросил я. Атмосфера наверху была куда мрачней. Наряду со страхом в окно просочилась и паника. Ответная тишина заставила моё тело упасть в обморок.

Когда я проснулся, то понял, что очутился на своей кровати, а справа предо мной стоял паук размером с собаку стандартных габаритов. От неожиданности и полнейшего шока я не мог вымолвить ни слова, не мог пошевелиться, поэтому тупо смотрел в его множество глаз, не осознавая, что происходит. Он, в свою очередь, смотрел на меня с сожалением, словно психиатр смотрел на сумасшедшего, которого так и не удалось излечить.

- Странно, что ты меня не бьёшь, - сказал паук.
- Чего? – спросил я. В голове я начал убеждать себя, что это сон или пьяный бред, и мне становилось немного спокойней.
- Говорю: странно, что ты не верещишь и не колотишь меня, - ответил паук, произнося слова всё чётче.

Я был парализован, возможно, будь я не собой, то моё сердце уже остановилось бы, но за мной всегда был такой грех, что где-то в глубине души я всегда мог поверить в невозможное.

- Объясню. Обычно, когда меня замечают люди, они бьют и бьют меня, кричат и проклинают, и в конце концов понимают, что меня не убить силой, меня не убить в принципе – я могу только вольно покинуть их дом. Видишь, стоит только пойти мне навстречу, стоит только разобраться, кто я, откуда я и для чего, то я сразу кажусь другом. Просто поговорить и всё, - сказал он, опустив тоскливо глаза.
- Просто скажи мне, и я успокоюсь. Это сон? – прошептал я, моё горло словно сдавили.
- Да чёрт его знает, дружище.
- Что вообще происходит? Как ты вообще попал сюда? Как ты забрался на чердак? Почему ты в конце концов такой большой и говоришь со мной по-человечески? – нервно набрасывал я на него вопросы, уставив взгляд в потолок, чтобы не смотреть на огромного паука на моей веранде.
- По-твоему, пауки как говорят? По-паучьи? По-твоему, пауки вообще говорят?

Я молчал и медленно сходил с ума, хотя в глубине души, подсознательно, во мне бился огненный интерес понять абсурдность происходящего. «Понять абсурдность, - подумал я, - какая же глупость!»

- Слушай, - прервал молчание огромный паук, - если бы не я, то ты не оказался бы на чердаке. В первые за всё время! Мои лапы – это перила лестницы, если ещё не догадался. Если бы не они, ты бы никогда не попал на чердак. Я ждал, когда ты придёшь ко мне. Но, честно говоря, я правда не понимаю, почему вас людей всегда тянет на чердак, в самое страшное и тёмное место, если есть дом, нормальный дом. Кстати, есть покурить?

Я указал ему взглядом на пачку сигарет, лежащую на тумбе; он своими четырьмя лапами провернул это действие и сумел достать одну сигарету. Я достал из кармана зажигалку и подкурил ему. Когда он приблизился ко мне, я уставился ему в большие чёрные глаза. Паук так же посмотрел на меня, и всё, что я видел – это отражения меня в чёрном пространстве, с безэмоциональным лицом, но глазами полного ужаса.

- Дом внутри ещё не обустроен, там нечего делать, - ответил я, сдавшись в попытках что-то понять, я просто отдался этой сцене полностью.
- Какие же вы, люди, всё-таки странные, - выдохнул он.

Испытываемое мной было чем-то, что стояло и курило напротив меня; будто оно материализовалось в это, страх воплотился в реальность. Хотя я понимал, что страх не имеет ничего общего с реальностью. Будь моя воля, я убежал бы от него немедленно. Но ещё немного поболтав с ним, с пауком, курящим сигарету, я расслабился. Он показался мне достаточно забавным и милым, потом он скромно извинился передо мной и покинул веранду, после чего на меня снизошло облегчение с нотой тоски.

Проснувшись утром, я встал как ни в чём не бывало. Будто не только ночной инцидент, но и вся прошлая жизнь отсутствовала в моей памяти. Какое чудесное действие может оказывать утро! Солнце нежно стучалось в окно. В комнате снова летали осы, и я, как свойственно настоящему мужчине, сначала отмахивался тапком, а потом, сосредоточившись на цели, убил две штуки.

Когда я вышел в огород – здесь можно было выйти в сторону леса – то услышал смех, доносившийся из дома соседей. Конечно же, меня это смутило; зато я впервые за время нахождения здесь обратил внимание на соседский участок. Странно, но заборов – в принципе в этом поселении – между участками не было. Но я, заметив смех соседей и увидев их пышно цветущий сад, подумал, что между нашими огородами на самом деле забор высотой до небес. Его просто не видно. Как и соседей. Только их смех.

Я решил прогуляться, но одному не хотелось идти в лес, поэтому я пошёл к колодцу в надежде вновь встретить ту девочку. И каковы были мои радость и удивление, когда глаза снова увидели её.

- Привет! – крикнула она мне, опередив моё приветствие. – Пришёл ещё раз попробовать набрать воды? – спросила она с весельем в голосе и насмешкой на лице.
- Я уже понял, что это глупо и бессмысленно, - ответил я.
- Какие же вы, люди, всё-таки странные… – со всей серьёзностью сказала она. – Бессмысленно, не бессмысленно – какая разница?

Я поднял на неё смущённый взгляд, рассматривая того же самого человека, что и я. С чего ей было так выражаться?

- Хорошо… - я решил закрыть эту тему и перебил её. – Не хочешь сходить погулять в лес?
- У меня есть предложение получше! Пойдём на местное кладбище? Оно как раз в черте леса. Моё любимое место здесь!
Я подумал на секунду, что вообще-то здесь абсолютно всё – в черте леса. Её идея порядком насторожила меня, но в то же время безумно понравилась.
- Идём!

Мы шли, поднимаясь в пригорок, параллельно кладбищу, вдоль высоких сосен, сторожащих чистый воздух и спящих мёртвецов. Этот жаркий день навеял летнего настроения и чувство любви внутри меня – это незыблемое ощущение принятия окружающего мира, эта сила, способная двигать горы и воскрешать мёртвых. Не чувство, конкретно направленное на другого человека, а чувство всеобъемлющей благодати. И всё это мы почувствовали на кладбище. На первом месте, которое я посетил, не считая колодца. Периодически я понимал, почему это её любимое место.
Вдруг зазвучали кукушки. Я остановился и долго прислушивался.

- Что ты делаешь? – спросила меня девочка.
- Подожди, - шёпотом отвечал я с закрытыми глазами, - не сбивай меня.
Она дёрнула меня и остановила.
- Я просто считал, сколько лет мне осталось жить, – сказал я с некоторой иронией.
- Не слушай кукушек, лучше спроси ворон: о смерти они знают больше.
Спустя некоторое время диалога, я осознал, что даже не знаю её имени, и потому смущённо спросил, будто этот вопрос был не к месту.
- Марина.
- Очень приятно…
- А я буду просто тебя звать «Приезжий»! – перебила она меня. – Не хочу знать твоего имени, к чему оно? Что оно мне даст? Я лучше запомню цвет твоих глаз.
После этих слов она уставилась на меня с широко раскрытыми глазами, где чёрную дыру обволакивала тлеющая гуашь синего-синего моря. Я просто плыл по этой морской радужке с каждой секундой всё быстрее и быстрее, пока смотрел в её глаза.
- Хорошо, - ответил я со скромной улыбкой.

Мы шли всё дальше, рассекая свежий воздух.

- Странно, обычно многие люди скорбят на кладбище, - говорил я, - тут вроде так заведено, а мы с тобой…
- Что? – опять не дослушав меня, спросила Марина. – Испытываем тепло?
- Ну да, какой-то уют, комфорт, радость даже что ли…
- Это всё потому, милый, что это кладбище. Здесь не нужно плакать. В этом месте возникает чувство любви всегда. Если же оно направлено на себя и свою жизнь, то ты плачешь. Если оно направлено никуда, то ты радуешься этому чувству. Всепринятие жизни, понимаешь? Появляется ощущение, что ты приближаешься к сути жизни. Тогда мертвецы перестают гнить и только расцветают.
- У меня умирали близкие, я знаю эту боль, но сейчас я чувствую какую-то лёгкость.
- Это потому, что ты не думаешь на кладбище о себе, а испытываешь Любовь.
- А у тебя умирал кто-то? – смущённо выдавил я.
- Знаешь, иногда думаю, что я как никто другой имею представление о смерти! Поэтому я улыбаюсь и смеюсь, завидев могильные плиты, облитые слезами по умершим. Что же, скажи мне, делать на кладбище, как не смеяться? На печаль может наводить только то, что живые ставят холодные бездушные камни на грядку смерти, а потом ещё плачут из-за накарябанного имени на плите.
- Нелепые ритуалы… - неуверенно сказал я.
- Именно!

Параллельно нам шла грузная еврейская семья, неся на себе мрачные лица. Было понятно, что они находились здесь из-за своего близкого друга или родственника. Их было двое детей и двое взрослых. Меня почти одолела какая-то сострадательная тоска, но вдруг я и Марина воспарили. Гравитация стала ослабляться, с каждым шагом мы подлетали всё выше и в конце концов почти летели. Такое ощущение дороже всякого золота. Когда ты приближаешься к верхушкам сосен, голубое небо утыкается тебе в лоб, и ты, словно птица, созерцаешь мир в беспечном полёте. Под нами был рассадник могил и тропинок, расцветающий навстречу солнцу, к которому мы всё приближались. Мы переглядывались с Мариной и улыбались. Никаким лезвием нельзя было срезать счастье с наших лиц. Я был точно во сне, какой-то одинокой девочки-подростка, желающей жить и только жить. И ничего больше.

Само это явление, конечно же, смущало меня, но я не хотел убить время блаженства на раздумье о том, почему оно есть. Я просто парил и растворялся в прохладном воздухе июньского леса.

Периодически я замечал, как семья косилась на нас с осуждающими взглядами. Их слёзы шли от горя, а наши от бесконечной радости. Мы находились на одном кладбище, но существовали в разных мирах. Будто они были уже мертвы, скорбя по мёртвым.

На следующий день я проснулся от непонятной мне тревоги. Улица за стенами веранды была напряжена в ожидании чего-то. Только солнце молчаливо созерцало суету Земли. Я поднялся и посмотрел в окно. Из соснового бора выходила та самая еврейская семья, повстречавшаяся на кладбище; и эти люди явно несли с собой недобрые намерения. Я только открываю дверь, чтобы выйти им навстречу, как ко мне вломился отец семейства, толкнув меня обратно на кровать. В его руках был небольшой кинжал. Меня затрясло от страха. Его дети и жена стояли на улице, позволяя этому происходить и полностью одобряя его действия.

Я повернулся в угол веранды: на кресле сидела Марина, сложив ноги одну на другую, и следила за происходящим со спокойным лицом. С каждой секундой я всё больше не понимал, что происходит в этом месте. Быстро поднявшись, я отпрыгнул от мужчины и выставил руки вперед, показывая, что не хочу никаких конфликтов.

- По-твоему, смерть - это смешно? – говорил он с еврейским акцентом и ненавистью в лице.
- Наверное, мы не понимаем друг друга! Подождите…
Он рванул ко мне, угрожая смертью, которой так упивался. Я схватил его руку и туловище, держа его на небольшом расстоянии.
- Если ты так несерьёзно относишься к ней, то почему сопротивляешься, а?
В следующий момент я понял, что мне не нужно прилагать много усилий, чтобы защищаться. Мужчина был слаб и почти не нёс мне никакой угрозы. Мы смотрели друг другу в глаза, ожидая непонятно чего, но я никак не мог избавиться от страха, что он вот-вот и зарежет меня. Потому я без особого труда выхватил нож из его руки и вонзил ему в шею, словно он вообще не сопротивлялся. Я убил его так, как убивал ос на веранде. Только с насекомыми, должно быть, я испытывал больше эмоций.

Еврей начал отходить, чуть прикрывая свою кровоточащую рану, из которой торчал кинжал. Никакой эмоции, сугубо ожидание кончины. Он отошёл к проходу в дверь и свалился на улицу. Вся семья разом зарыдала, пока мужчина истекал кровью.

- Что… Что я наделал, - я совсем растерялся и не знал, что думать. Мою голову заполонил туман.
- Ты правильно поступил, - сказала мне Марина со спокойствием в голосе.
- Не понимаю. Я всё больше не понимаю, что происходит в этом месте! Почему ты так себя ведешь, почему они себя так ведут?! Что же я сделал! Зачем!
- Всё просто. Тебе нужно убить смерть, чтобы смерть не убила тебя.
- Что теперь делать… Что я наделал…
- Пойдём лучше к реке, нужно похоронить тело.
Марина пошла к реке одна, я остался дома, сидя на кровати и смотря в стену. Так я просидел несколько часов, даже не поняв, о чём думать и что испытывать. Спустя долгую тишину сверху издался скрип.
- У тебя будет ещё сигарета? – спросил огромный паук.

Я поднял взгляд, после чего побежал сломя голову к причалу, где прибывали и отбывали паромы. Пока я рассекал дневной воздух, день сменялся вечером с неимоверной скоростью. Спустя несколько минут, когда я добежал до стоящего на якоре парома, был поздний вечер. Солнце зашло за горизонт.
Паром одиноко стоял на мели у берега, не поддаваясь миллионам скромных волн. Место было тихое, птицы и деревья молчали, река бесшумно текла куда-то дальше. Увидев капитана судна, я подбежал к нему и спросил, когда отбывает паром.

- Нет-нет, не получится, мальчик. Я не смогу перевезти тебя.
- Почему? – негодовал я.
- Бесплатно мы довозим только сюда, а для возвращения – нужно заплатить очень дорогую цену.
- Но у меня есть деньги! – я начал копошиться в карманах.
- Нет-нет, пока рано. Солнце ещё не порвало горизонт. И речь далеко не о деньгах, - тихо закончил мужчина.

Солнце ещё не порвало горизонт. Что бы это могло значить?
Я посмотрел на него и в голове прокричал: «И он туда же!». Ничего не оставалось, как просто вернуться домой.


В один день я проснулся оттого, что рано утром в мою комнату кто-то внезапно вошёл. Думаю, ни один человек не должен переживать того, что пережил я, увидев в дверях своего друга, пару лет назад пропавшего без вести в лесу неподалёку отсюда.

- Илия! – воскликнул я. – Я, что, не проснулся? Это сон?

Я подумал, может, всё это время я просто сплю и не могу проснуться, и сознание просто играет с моими фантазиями.
Илия всё так же стоял в дверях и молчал, взяв немного времени, чтобы отдышаться. По всей видимости, он бежал сюда.

- Ты же пропал! Что ты здесь делаешь? – не переставал я.
- Я не думаю, - наконец заговорил он, успокоив своё дыхание, - что у нас есть время говорить об этом. Да и ты скорее всего ничего не поймёшь, - его голос был достаточно мирным, но всё же торопливым.

Илия схватил меня за руку и повёл из дома. Я подумал, может, мы бежим на паром! Илия сможет вытащить меня отсюда!

- Куда мы идём? – спросил я, заметив, что он ведёт меня не в сторону реки, а в обратную – в сторону густого леса, чернеющего в глубине.
- Нужно уходить отсюда, дружище, - ответил Илия, посмотрев на меня пустыми глазами.
- Зачем? Я ещё не успел разобраться в чём тут дело! Очень странное место. Мне нужно разобраться!
- В чём? – истерически засмеялся приятель.
- Что это вообще за место, что здесь происходит и почему.

Илия остановился. Мы подходили к гуще леса, и перед нами возвышалась стена из сосен.

- В том-то и дело, что это бесполезно. Поэтому мы и уходим, - утвердительно проговорил он.
- О чём ты вообще? И как же Марина? Я не могу просто так уйти, ничего ей не сказав!
- Марина? – остановился он. – Эта девочка у колодца?
- Ты тоже её знаешь? – спросил я с удивлением, взглянув на друга мокрыми глазами. Меня всего наполняло неистовой силой, рвущейся наружу, я начал безумно скучать по Илии, хотя он стоял передо мной, начал думать, что никогда больше не отпущу его руку.
- Можно сказать, мы с ней сожители. Друзья.
- Это как?..

Чем больше мы приближались к лесу, тем больше я начинал что-то понимать, несмотря на глупые вопросы.

- Ты идёшь или нет? – теперь его голос звучал равнодушно. – Пойми, здесь нет смысла находиться. Я знаю место, которое не нуждается в смысле.

По моим глазам начали течь слёзы, я понимал, что вновь придётся терять друга, я твёрдо стоял на решении, что не должен уходить, хотя видел в лице Илии уверенность в этом побеге.

- Ты действительно хочешь продолжить пить коньяк вместо воды, бояться спать по ночам, жить на холодной веранде, а не в доме?
- Я не могу, Илия, - сказал я, упав на колени и корчась от боли. – Так или иначе, это место для меня больше объяснимо, хотя и не так понятно, нежели место, в которое ты меня ведёшь.
- Наверное, я могу понять тебя. Я могу понять, как тебя здесь бессмысленно держит непонятная сила. Но я потерялся в лесу не по своей воле, ты должен понимать. Только теперь я могу смело тебе заявить, что необязательно тут оставаться.
- Нет, Илия. Я не могу.

Последний его взгляд, упавший на меня, был наполнен злостью, безысходной больной злостью, которую, возможно, и он сам не хотел испытывать.

- Тогда прощай, - ответил он, и друга поглотила зелёная пелена, бросившая мне в глаза туман, как песок, и наслав мне на глаза потоп.


Я побежал к берегу, спускаясь по длинной дороге, объятой соснами. Солнце снова быстро падало по небосклону, вокруг не было ни души, ни птиц, ни мертвецов, было тихо, но в голове стоял какой-то гул, от которого мне было трудно избавиться.
Сосновый бор и дорога закончилась. Шум пропал, птицы взлетели к небу и начали вырисовывать узоры. Стояла тихая ночь, птицы раз в минуту переговаривались. Я пошёл вдоль дикого берега, слева от меня текла широкая река, справа – высокая стена из земли, обрыв материка, откуда торчало множество сухих корней.

Вдруг мне на глаза попался зелёный маленький огонёк, застрявший в сухой земле обрыва. Я медленно подошёл к нему и аккуратно потянул палец, на котором отражалось зелёное свечение. Не знаю, какая сила тянула мою руку к нему, но сопротивляться было сложно. Я попытался коснуться его, но свет в миг погас, и на его месте осталась моя тень. За моей спиной снова всходило солнце. Я, окончательно сдавшись, сел на берег и закурил сигарету.

- Привет, - тихо прозвучал голос Марины, которая подходила к краю берега слева от меня.
- Куда делась ночь, Марина?
- Разве ты не заметил? Она разбилась. Ведь ночь хрупка. Ты не слышал об этом? Поэтому люди и становятся более хрупкими ночью. Я вижу, как тебе тоскливо. Это всё из-за ночи.
- Я устал. Сколько я тут? Я так сильно устал! Я ничего не понимаю! Что здесь происходит? Я ничего не могу понять.
- Ты пойдёшь плавать?
- Ты слышишь, что я тебе говорю? Я больше так не могу. 
- Так ты пойдёшь плавать, приезжий? – настаивала она. Я оставил попытки говорить с ней и сдался.
- Ты тоже будешь плавать? – спросил я.
- Нет. Я точно знаю, что утону. А ты ещё можешь плавать.
- Я боюсь идти один.

Я не умел плавать, и сколько бы уроков мне ни преподавали, никак не могу научиться. Один я бы туда никогда не пошёл, только в случае, если бы кто-то надзирал за мной.

- Какие же вы, люди, всё-таки странные, - выдохнула Марина. Я смущённо поднял на неё взгляд, рассматривая того же самого человека, что и я. Так с чего же ей было так выражаться? - Извини, но я пока не смогу составить тебе компанию.
- Я не стану плавать в реке.
- Расстраиваешь ты меня, приезжий. Ты так и останешься почивать на своей веранде? Люди всю жизнь так и проживают на веранде, как на поверхности жизни, пока их не построенный дом пустует, впитывая влагу земли. Они считают себя жителями, но они просто приезжие, пока не построят дома. Они не купаются в реках, не живут в домах. Поэтому они только приезжие – и не больше!
- Но как построить дом, если нет материалов для этого? Я же не прихожу сюда сразу со всеми материалами. Как мне плыть по реке, если я не умею плавать?
-  Вы больше убиваете времени, чтобы разобраться с тем, что снаружи, пытаетесь объяснить это, - продолжала она, не обращая внимания на мои вопросы, словно они и должны были оставаться без ответа. Она говорила так, будто эта речь очень много значила для неё. - Пока ваш участок медленно тонет в зыбучих песках, без фундамента и пола. Сколько бы вы могли понять, только построив дом внутри, мир бы начал открываться ещё больше!
- Одни слова.
- Какой же ты непробиваемый! Ты слышишь, что я тебе говорю?
- Объясни мне, как я буду плавать, если я не умею плавать!
- Смотри, - моментально изменив тон, спокойно говорила Марина. Она взяла меня за руку и повела к реке. Я без сопротивлений шёл дальше по мелководью, оставив Марину за спиной. Её голос отдавался по всей плоскости тускло-голубой реки.
- Ты заходишь в воду.

Я смотрю, как мои ноги по колено уже в ледяной реке, где не было видно продолжение ноги. Грязноватая река скрывала всё, что было глубже одного сантиметра под водой.

- Ты чувствуешь? Вот, настоящая жизнь. Эта мутная холодная вода, где не видно, что ждёт тебя впереди. Может, ты поранишь стопу об острый камень, может, там впадина или обрыв – и ты утонешь.

Я шёл дальше, ведомый непонятной мне волей и нежным голосом Марины.

- Так почему же ты идёшь дальше?
- Я не знаю.
- Попробуй ответить на этот вопрос.
- Я не знаю.
- Милый мой, жизнь - это широкая длинная глубокая река: она лишь частично касается наших берегов, но без нас она вечно течёт в гармонии. Нам остаётся или наблюдать за тем, как она искусно точит прибрежные камни, или самим утонуть в холодной реке. Тёплые моря – лишь миф.
- Тёплые моря – лишь миф… - повторил я шёпотом вслед за ней, ощущая, как немеют мои ноги. И я вспомнил то тепло, которое чувствовал с Мариной на кладбище.