Торнтон

— О, я могу встать в четыре часа так же легко, как и в семь, — гордо сказал Кеннет. — Конечно, я пойду с вами, капитан Праут.
Капитан усмехнулся. «Не так просто, как ты думаешь, вставать на рассвете, когда ты к этому не привык», — сказал он; — Но вы, наверное, поставили сигнализацию. Спроси своего отца, и если он скажет, что ты можешь идти, я увезу тебя с берега на моей лодке завтра утром в четыре пятнадцать; то есть, если ты там, Сонни.
Конечно, он был бы там! Кеннет спросил отца, может ли он пойти, и мистер Торнтон был очень рад, так как знал, что капитан Праут будет остерегаться маленького мальчика. Кеннет не сказал отцу, как рано он должен начать. Но, никого не потревожив, поставил будильник на четыре и положил его под кровать, чтобы он непременно разбудил его в свое время.
На следующее утро, очень рано, когда все в коттедже Торнтонов крепко спали, две маленькие фигурки шли через лес к задней двери. Маленький мальчик нес ведерко с молоком, а маленькая девочка шла рядом с ним, и они были чем-то похожи на детей, которых вы видите в полнолуние, — Джек и Джилл. Но это были не Джек и Джилл. Это были Томми и Мэри Праут, близнецы капитана Праута, и в то утро настала их очередь принести молоко в коттедж Торнтонов для завтрака Кеннета и Роуз. Я не знаю, что бы сделали Кеннет и Роуз, если бы маленькие Прауты забыли принести молоко. Но они никогда не забывали, ни разу,[122] все лето. Их было шестеро — три мальчика и три девочки, — и каждое утро в июле и августе, в дождь или в солнечную погоду, двое из них приходили с молоком в двух милях от Лобстер-Коув. И пришли они очень рано, так рано, что никто в избе не видел, как они это делали. Они были рады этому, ибо были очень застенчивы. Когда они были в лесу или на берегу и слышали, что кто-то идет, они всегда убегали и прятались, как маленькие испуганные зверьки.
Иногда Кеннет и Роуз замечали, как один или два из этих детей убегают через лес, но они почти никогда не видели их лиц и не отличали одного от другого. Они называли их просто «маленькими Праутами» и считали их очень странными.
ЭТО БЫЛИ ТОММИ И МЭРИ ПРАТ ЭТО
БЫЛИ ТОММИ И МЭРИ ПРАТ
Но маленькие Прауты знали Кеннета и Роуз гораздо лучше. Они часто наблюдали за ними издалека, когда Кеннет и Роуз ничего не знали. И они считали детей Торнтонов самыми замечательными существами, которые когда-либо жили, а их игрушки и их деяния - самыми прекрасными из когда-либо известных. Видите ли, у маленьких Праутов не было своих игрушек, и они сильно отличались от Кеннета и Роуз во всем, кроме того, что были младшими братьями и сестрами.
Томми и Мэри, которые были как раз ровесниками Кеннета, тихонько прокрались через лес с ведром молока, которое они отнесли к задней двери и поставили на ступеньку, готовые к тому, что Кэти поднимет его, когда она спустится к дому. получить завтрак. Они выполнили свое поручение, и теперь они не готовы идти домой? О, нет! Они постояли с минуту, прислушиваясь, чтобы убедиться, что в коттедже никто не шевелится, а потом очень тихо на цыпочках обошли дом, где была широкая площадь. Иногда городские дети всю ночь оставляли свои игрушки на площади. Маленькие Прауты знали это, потому что они не раз проделывали то же самое ранним утром после долгого блуждания с молоком.
Это была такая прекрасная ночь, что Роза качала свой кукольный гамак на площади, а Алиса, ее новая красивая кукла, спала здесь очень сладко. Роза слышала, что детям полезно спать на открытом воздухе. Кеннет тоже оставил здесь свой фургон и лошадку-качалку.
Маленькие Прауты стояли у подножия ступеней площади, глядя на эти чудесные вещи.
Наконец Мэри Праут протянула руку и коснулась брата. — Разве я не сплю? она сказала. — Нет. Но Томми! Разве они не прекрасны!»
Томми сделал шаг к площади и остановился, прислушиваясь. В доме не было ни звука. — Поднимемся, — прошептал он. «Никто никогда не узнает. Ну же."
Двое детей бесшумно прокрались по ступенькам и прокрались по площади к укромному уголку, где игрушки были защищены от росы. Мэри опустилась на колени рядом с Алисой. "Ой ой!" она дышала. «Я никогда не видел ничего столь прекрасного!»
[125] Томми жадно смотрел на лошадку-качалку. — О, как бы я хотел осмелиться прокатиться на нем хоть раз! он думал. Он протянул руку, чтобы погладить гриву прекрасного существа, подобного которому он никогда прежде не видел. И в тот же миг Мэри протянула дрожащую руку к золотистым кудрям Алисы. Подумайте о том, чтобы иметь такую куклу для себя, чтобы целовать и играть с ней, и носить ее с собой, куда бы вы ни пошли! Если бы она хоть раз взяла его на руки, Мэри чувствовала, что будет счастлива до конца своих дней.
Но как раз в этот момент раздался страшный звук: «Пр-р-джингл-джангл! Пррр! Джан-джанг! В тишине он, казалось, звучал громче самого громкого грома. Томми вздрогнул, как будто в него выстрелили. Бедняжка Мэри отдернула руку, словно ее обожгли желтые кудри Алисы. «Пр-р-р-джанг-джанг!» Ужасный шум продолжался, и он исходил из дома.
Одним испуганным прыжком Томми и Мэри сбежали по ступеням площади. Бросив один дикий взгляд назад, чтобы увидеть, не преследует ли их ужасное существо, которое рычало, чтобы предупредить и наказать их за то, что они осмелились прикоснуться к этим драгоценным сокровищам, они убежали, как лисы, через сад и в лес позади дома. . Бедные маленькие испуганные создания! Они думали, что тайна их раннего утра раскрыта, и никогда больше они не осмелятся приблизиться к той площади, которая была единственной известной им сказочной страной.
Между тем, что происходило внутри дома? «Пр-р-р-джанг-джанг!» Будильник по-прежнему яростно звенел. Кеннет закрутил его до упора, и несколько минут звонил звонок, пока все в доме, кроме самого Кеннета, не проснулись.
Папа и Мама проснулись мгновенно. Первой мыслью миссис Торнтон был новорожденный. — О, Джон! — воскликнула она. — Что-нибудь случилось с ребенком? Позвони Элизе.
[127] Г-н. Торнтон уже встал с постели. — Это не могут быть грабители, — сказал он, — потому что у нас здесь, на острове, нет ни грабителей, ни охранной сигнализации. Не пугайтесь. Я пойду и осмотрю дом».
В холле он встретил тетю Клэр и слуг, дрожащих в своих плащах. «О, Джон, — воскликнула тетя Клэр, — дом горит? Я определенно слышал пожарную тревогу.
"Бред какой то!" — сказал мистер Торнтон. — Должно быть, кто-то дергает дверной звонок. Но когда он спустился, чтобы открыть дверь, а слуги перепуганной, сбившейся в кучу толпой следовали за ним, снаружи никого не было. Площадь была пуста. Только Алиса мирно покачивалась в гамаке, ничуть не испугавшись.
— Это очень странно, — пробормотал мистер Торнтон. «Мне определенно показалось, что внутри дома».
В холле перед детской он встретил старую Элизу, няню.
— Вы бывали в комнате мастера Кеннета? спросила она. — Я думал, что шум оттуда, хотя не понимаю, как это могло быть.
— Не может быть, конечно, — сказал мистер Торнтон, но все же прошел в комнату Кеннета, где мальчик все еще крепко спал. Именно в этот момент Кеннет наконец проснулся.
"Что случилось?" — пробормотал он, сонно моргая. — В чем дело, папа?
«Мы услышали звон колокола, — сказал отец, — и Элиза подумала, что он доносится отсюда. Ты слышал?
— Нет, папа, — сонно сказал Кеннет, — я не слышал звонка, — и, перевернувшись, снова крепко уснул. Было четверть пятого, и капитан Праут как раз отплывал от берега, где тщетно искал свою маленькую пассажирку.
— Я знал, что он забудет прийти! он усмехнулся.
Из комнаты Кеннета мистер Торнтон прошел в комнату Роуз. Он нашел ее стоящей у окна в синем платьице и смотрящей в сторону леса.
— О, папа, что это? — сказала она с нетерпением. — Думаешь, это были феи?
«Феи? Что заставляет тебя думать, что это были феи? — спросил мистер Торнтон. — Хотя должен признаться, что не знаю, что еще это могло быть.
«Я выглянула в окно, — сказала Роуз, — и увидела, как два маленьких существа бежали в лес со всей возможной скоростью. Одна была маленькой девочкой, а другой — мальчиком, и я думаю, что это были феи, которые звонили в нашу дверь».
«Пух-пух! Феи не звонят в дверные звонки, — сказал ее отец. – И в это время утра маловероятно, чтобы кто-нибудь из островных детей звонил в наш колокольчик и убегал, как иногда делают непослушные мальчишки в городе. Я совсем этого не понимаю. Но шум прекратился, так что давайте поспим, как это делает Кеннет. Он самый мудрый из нас всех, чтобы не забивать себе этим голову».
[130] Итак, они все легли спать и крепко спали до завтрака.
За завтраком первое, что сказал Кеннет, было:
«Боже мой! Я собирался порыбачить с капитаном Праутом в четыре часа утра. Но я не проснулся. Как он будет смеяться надо мной! Но почему мой будильник не сработал?»
"Будильник?" сказал его отец. — Так ты поставил будильник, да? Что ж, это объясняет все. Какой ты сонный, Кеннет!
Да, это объясняет все, кроме фей Роуз. Они никогда не учитывались. И действительно, эти бедные маленькие феи больше никогда не осмеливались посещать место своей ужасной утренней тревоги.
[131]
ГЛАВА XIII
БРАТЬЯ И СЕСТРЫ

Лето прошло слишком быстро, как и лето, и почти прежде чем дети узнали об этом, наступила осень, и пришло время вернуться в город в школу. Кеннету и Роуз было очень тяжело покидать остров со всеми его прекрасными детскими площадками и замечательными игрушками, такими непохожими на городские. А ведь тоже было приятно вернуться в город, снова увидеть всех своих маленьких друзей и начать новые занятия в школе. Кеннет и Роуз вскоре забыли тоску по пляжу, скалам и лесу за их маленьким летним домом, они были так счастливы в своем другом доме в городе. В наши дни они почти никогда не думали об острове, а когда думали, он казался очень далеким и нереальным, почти как остров во сне. Они забыли, что там еще жили люди, для которых это был единственный дом; люди, которые будут там всю долгую зиму, когда суровые ветры будут проноситься сквозь эти вечнозеленые деревья, фу! так громко, и волны хлынули бы на голые скалы, плеск! так яростно, в то время как весь остров лежал холодный, унылый и пустынный, закутанный в одеяло снега.
Одним дождливым субботним утром миссис Торнтон вытирала пыль с полок в чулане игровой комнаты, где хранились детские книги. "О, Боже!" — вздохнула она. — Как хлопотно ухаживать за всеми этими старыми журналами! Хотел бы я знать кого-нибудь, кому понравятся эти газеты после того, как вы, дети, закончите их читать».
«У всех остальных детей больше собственных книг, чем они могут прочитать», — сказал Кеннет.
— Я знаю, — сказала его мать. «Но мог бы быть кто-то, кто был бы так рад получить фотографии и истории, если бы мы только могли знать».
[133] Роуз играла со своими куклами на подоконнике, когда ей внезапно пришла в голову идея.
«Мама!» — воскликнула она, хлопая в ладоши. — Почему мы не можем отправить их на остров, где живут маленькие Прауты? Как ты думаешь, маленьким Праутам не понравятся журналы?
«Это хорошая идея, Роуз, — сказала ее мать. — Мне кажется, бедняжки никогда не видят журналов. Им обязательно понравятся картинки, независимо от того, умеют они читать или нет. Интересно, кто-нибудь из них умеет читать?»
— Я не знаю, как их зовут, — сказала Роуз, — но их очень много, мальчиков и девочек. Мама, я хотел бы послать свой журнал маленькой девочке Праутс.
— А я пошлю свой мальчикам Праутов, — тут же сказал Кеннет. «Разве они не будут рады видеть его каждую неделю?»
-- Да, конечно, будут, -- сказала миссис Торнтон. — И ты должен быть уверен, что не разочаруешь их. Если вы вообще собираетесь присылать журналы, я хочу, чтобы вы делали это регулярно[134] каждую неделю. Это будет хороший практический урок по запоминанию. Обещайте не забыть, дети, если я позволю вам отправить бумаги на этот раз?
«Мы обещаем, мама, мы обещаем», — сказали Кеннет и Роуз. И это обещание стало началом очень интересной вещи.
Каждую неделю после этого, когда они заканчивали читать свои два журнала, Кеннет и Роуз сворачивали их, каждый в коричневой обертке с печатью, и Роуз писала на своем крупном шрифте: «Миссис Праут», а Кеннет писал на своем «Мастера». Праут», и они отправили их на остров в штате Мэн. Это не составило особого труда. Но мой! вы бы видели, какое удовольствие это доставило маленьким Праутам.
Круглый год, и летом, и зимой маленькие Прауты жили со своим отцом, капитаном Праутом, в крохотном коттедже на острове, недалеко от моря. Летом здесь было очень красиво; ибо тогда, как Кеннет и Роуз, они были счастливы весь день,[135] играя на открытом воздухе, ловя рыбу и собирая ягоды. Но больше всего им нравилось нести молоко в коттедж Торнтонов на скале, в двух милях от них. Ибо тогда они иногда взирали на чудесные вещи, которые чужеземцы привезли на остров, и на двух детей, играющих в игры, которые так отличались от тех, что когда-либо видели здесь. Маленькие Прауты чуть ли не ссорились из-за того, что им приходится нести молоко.
Но осенью летом люди уплыли. Потом маленькие Прауты пошли на время в школу, как и весной; и это тоже было приятно. Но зимой школы не было из-за холода и глубокого снега, а также из-за долгой дороги, по которой островным детям приходилось ехать в школу в деревне. Также трудно было найти учителя в эти суровые зимние месяцы. Зимы были достаточно одинокими для маленьких Праутов. Они редко видели других детей, и делать им было нечего, кроме работы по дому, лоскутного шитья, вязания да помощи отцу чинить сети и делать ловушки для омаров на следующее лето.
У маленьких Праутов было мало игрушек. Они едва ли знали, что такое игрушки. Они видели экспресс-фургон Кеннета и лошадку-качалку, а также красивых кукол Роуз на площади коттеджа. Однажды ранним утром они почти осмелились прикоснуться к чудесным вещам; но страшная тревога отпугнула их, и они поняли, что эти чудесные и прекрасные вещи не предназначены для таких же детей, как они сами. Они думали, что горожане были существами другого рода.
Том, Мэри и Сьюзен умели читать, но у них не было книг. На острове люди мало читали, потому что не было книг. В некоторых домах не было даже Библии. Публичной библиотеки не было. Библиотеки воскресной школы не было, потому что на острове не было даже церкви. Летом туда приезжал на каникулы служитель, который каждое воскресенье проповедовал на вершине холма недалеко от деревни. Но зимой все, даже министр, как будто забывали об острове. Маленькие Прауты были очень невежественны и задавались вопросом, не забыл ли сам Господь остров в унылые месяцы снега и холода.
«Конечно, Он забывает», — сказал Томми, когда они однажды говорили об этом. — Он живет в городе и приезжает сюда только летом, как и горожане.
— Но Он должен помнить нас, — вздохнула маленькая Полли. «Служитель сказал, что Он был нашим Отцом».
"Пух!" — презрительно сказал Томми. — Он и не наш Отец! Вы знаете, что это не так. Он их Отец на небесах. Я слышал, как они разговаривали с Ним однажды на холме».
— Но священник сказал, что Он — Отец для всех, Томми, — задумчиво ответила Мэри.
«Но как Он может быть?» возразил Томми. — Он отец Кеннета и Роуз Торнтон и подобных им людей, живущих в городе. Он не может быть и нашим Отцом; ибо если бы Он был, мы были бы братьями и сестрами Кеннета и Розы. И ты знаешь, что мы не такие.
"О, нет! Мы не такие!» — грустно повторили все маленькие Прауты, а потом надолго замолчали. Маленькие девочки вздохнули, и их губы задрожали. Они восхищались Роуз Торнтон больше, чем кем-либо, кого они когда-либо видели. Много раз, когда Роза этого не знала, маленькие девочки Праут подглядывали за ней из-за какого-нибудь большого дерева в лесу или скалы на берегу; дивясь ее длинным золотым кудрям и хорошенькой розовой коже, которая, казалось, никогда не становилась коричневой и грубой, как у них, и простым платьицам, казавшимся им дивно красивыми. Синее батистовое платье Роуз с красным кожаным поясом и красной лентой для волос было их любимым.
Мальчики Праут считали Кеннета самым замечательным человеком с его велосипедом, индейским костюмом, луком и стрелами. Но они и не мечтали поговорить с Роуз или Кеннетом. Они стыдились даже того, чтобы их видели, и всегда убегали и прятались, особенно после того страшного утра ранней тревоги. О, нет! Конечно, эти дети не могли быть их братьями и сестрами!
Именно в конце того самого дня, самого длинного и унылого дня ранней зимы, когда маленькие Прауты согласились, что Отец забыл об острове, стали приходить журналы. Тим Паркс проехал четыре мили от деревни, чтобы привезти их, ему было так любопытно узнать, кто мог посылать вещи «Мастерам Праут» и «Мисс Праут». Потому что до этого никто не посылал письма семье Праут. Они тоже были отправлены из города!
«Что-то для мастеров Праут, и что-то для мисс Праут!» — крикнул он, толкая дверь. — Я подумал, что шутки ради принесу их тебе. И он передал пакеты Томми и Мэри.
Какой тогда был азарт! Они разорвали обертки, и вот! Журнал для мальчиков[140] и журнал для девочек, полные фотографий и рассказов. Дети танцевали вокруг, кричали и смеялись. Кто-то прислал им бумаги из города! Они не были полностью забыты!
«Кто их послал? Вот что я хочу знать», — сказал Тим Паркс.
Но не было ни слова, ни клочка письма, которые можно было бы рассказать, и Тим не мог узнать то, что ему так хотелось узнать.
— Стена, я думаю, они просто пришли из магазина журналов, — наконец сказал Тим, выходя за дверь. Но дети переглянулись. Они знали лучше.
— Ты сказал, что Он забыл, а это послал, чтобы показать, что это не так, — прошептала Мэри Тому. И дети смотрели на бумаги с чувством трепета и гордости.
Какая непрекращающаяся радость была для маленьких Праутов на этих щедрых страницах! Мэри и Том читали каждое слово вслух остальным и всей семье; ибо отец и мать интересовались не меньше детей. Было продолжение истории, и это было самым захватывающим из всех. Потому что это был один из лучших рассказов, когда-либо написанных тетей Клэр. Но увы! он остановился на самой захватывающей части.
"О, Боже!" воскликнула Мэри, когда она прочитала последнее слово вслух своей большеглазой аудитории. «Почему останавливается? Теперь мы никогда не узнаем, как Принцесса выбралась из замка Великана!»
Этих бумаг хватило маленьким Праутам на целую неделю. И они еще не начали уставать от них, когда — пришел еще один комплект журналов! Случилось так, что капитан Праут в тот день отправился в деревню, и Тим Паркс выбежал к нему с почты.
«Еще письма для Мисс и Мастеров Праут, капитан!» он звонил. — Я думаю, ваши дети заставят их приходить регулярно. Разве не чудесно, кто их посылает?
Какой радостный визг вырвался у маленьких Праутов, когда они увидели, что отец принес им той ночью! «Теперь мы узнаем о принцессе!» — воскликнула Мэри, и едва дождавшись окончания ужина, они продолжили чудесную сказку. Эта часть также должна была быть продолжена; но не было такого воя тоски, когда было прочитано последнее слово.
"О, мне жаль, что это сделано," вздохнула маленькая Полли; — Но, думаю, остальное придет на следующей неделе. Не так ли?»
И почему-то даже Томми на этот раз надеялся. «Да, я думаю, Он нас совсем не забыл», — признался он Мэри перед тем, как они легли спать.
Если бы только Кеннет и Роуз могли видеть, какую радость доставили их бумажки с рассказами маленьким Праутам! Каждую неделю в течение всей этой суровой зимы, на солнце или в солнечную погоду, в снег и мокрый снег, так же регулярно, как наступала суббота, один из Праутов пробирался за четыре мили в деревню за драгоценными журналами. И всегда другие маленькие Прауты ждали, затаив дыхание, его возвращения, опасаясь, как бы на этот раз бумаги не пришли. Они всегда смотрели в окно, ряд головок, одна над другой.
КАКОЙ ВОСК ОТ РАДОСТИ ПОДШЕЛ
КАКОЙ ВОСК ОТ РАДОСТИ ПОДШЕЛ
[143] «Пришло ли оно?» они кричали, делая знаки нетерпеливого вопроса, как только посыльный появлялся в поле зрения, и он кричал и махал двумя платками над головой, от чего все дети начинали прыгать от радости.
Было бы ужасно, если бы Кеннет или Роуз однажды забыли отправить бумаги. Но они так и не сделали этого, хотя и не догадывались, как много зависит от того, помнят ли они то простое маленькое обещание, которое они дали.
Нет, Кеннет и Роза никак не могли знать, что значило разделить это единственное из их удовольствий для маленьких Праутов, а также для всех остальных островитян, потому что в конце концов журналы увидел весь остров. Всю зиму они передавались из семьи в семью и буквально стерлись в лохмотья большим пальцем многих мизинцев, да и больших тоже.
[144] В настоящее время Прауты многое узнали о многих вещах. Это было почти так же хорошо, как ходить в школу. Всю зиму они жили в новом мире постоянных перемен. Маленький коттедж больше не был унылым или одиноким. Их глупые занятия больше не были утомительными, потому что, когда все было сделано, им приходилось читать любимые журналы. У них были дети из этих сказок их товарищами и друзьями, и они начали понимать, хоть и смутно, что все дети в мире — младшие братья и сестры друг другу.
[145]
ГЛАВА XIV
ПИСЬМО

ТОММИ Однажды они говорили об этом, все вместе.
«Бог — наш Отец, как сказал проповедник, — заявила Мария. -- Я читал это сегодня в журнале, разве вы не помните?
-- Да, -- согласился Томми, -- должно быть, это Он посылает нам бумаги, потому что больше никто о нас не знает. Но Он все знает, — так сказал проповедник.
«Я бы хотела, чтобы мы могли поблагодарить Его», — сказала маленькая Полли. — Он был так хорош, что не забыл нас.
-- Я собираюсь написать Ему, -- сказал вдруг Томми. «В газете есть почтовый ящик, и мальчики и девочки пишут в него каждую неделю. Я собираюсь написать и рассказать Господу, как мы благодарим Его».
И тотчас же Томми сел и написал в журнал письмо, похожее на те, которые он читал каждую неделю в почтовом ящике, но другое. Островное письмо должно быть другим. Вот что написал Томми:
«Счастливый остров, штат Мэн».
Дорогой журнал! Ты очень слаб, и я не знаю, как долго мы без тебя. Нет никого в Городе, чтобы сказать Вам, как добраться до Этого прыгуна, так что мы не знаем, что Наш Отец должен посылать Вам каждого слабого. Мы хотим поблагодарить его, но мы не должны. Пожалуйста, положите это письмо в почтовый ящик, чтобы он увидел. Он не кончает здесь, в Зимне, это так долго, я думаю, он был бы рад, если бы знал, что он сделал 6 маленьких детей далеко в Мэне. Я надеюсь, что он пришлет его когда-нибудь, если у нас ничего нет на красный.
Искренне Ваш,
Томми Праут.
Редактор журнала нечасто печатал письмо с таким плохим написанием, как это письмо бедного Томми Праута, которому было восемь лет,[147] но который ходил в школу только весной и осенью. Но когда редактор прочел это письмо, он высморкался, вытер очки и сказал: --
Да, я напечатаю ваше письмо как есть, Томми Праут, и я думаю, оно понравится Тому, кого вы хотите поблагодарить, даже если кто-нибудь другой каждую неделю будет посылать Ему газету».
Вот почему несколько дней спустя, когда Кеннет Торнтон небрежно разрезал листы своего нового журнала, он неожиданно присвистнул. Название его любимого летнего острова привлекло его внимание в заголовке письма в почтовом ящике.
«О, мама, — воскликнул он, — смотри, вот письмо с нашего острова. И подпись: «Томми Праут». Но я не могу разобрать смешное написание».
Потом мама Кеннета прочитала письмо вслух, и оно прозвучало не так странно, как выглядело. Когда она закончила, в ее глазах и в глазах Роуз тоже были слезы. И Кеннет странно подмигивал.
[148] «Милый человечек!» сказала Мама. «Только подумайте, что для них значит иметь эти бумаги, которые вам не нужны. О дети, наш Отец, несомненно, внушил вам послать журналы; так что Томми прав.
— И мы будем посылать их «во веки веков», как надеется Томми, не так ли, Кеннет? воскликнула Роуз нетерпеливо.
«Конечно, будем», — быстро сказал Кеннет.
«Я бы хотела написать письмо маленькой девочке Праутс», — задумчиво произнесла Роуз. — Зимой на острове, должно быть, ужасно одиноко.
— Мы должны подождать до следующего лета, дорогая Роза, — сказала ее мама. «Мы были плохими соседями для этих маленьких детей, и мы должны сначала познакомиться с ними. Маленькие Прауты нас не знают, и это наша вина. Но другим летом мы их узнаем. А потом мы придумаем, что мы можем сделать, чтобы сделать их зимы менее одинокими. Бедные дети!»
«Я хотел бы послать им рождественскую коробку», — сказал Кеннет, который все это время думал. «Я пришлю мальчикам много книг, конфет и прочего».
— И я пошлю немного девочкам, — воскликнула Роза, хлопая в ладоши. "Ой! Все будет хорошо, и по кукле на каждого.
— Хороший план, — сказала миссис Торнтон. «Мы обязательно это сделаем. Какими эгоистичными мы были, заботясь о нашем прекрасном острове только пока мы были там, и забывая о наших соседях, которые живут там круглый год! Только подумайте, Кеннет и Роуз, эти дети верят, что наш Отец не приходит туда зимой. Мы должны изменить это и показать им, что Он все время наблюдает за всеми Своими детьми».
Кеннет и Роуз прекрасно провели время, готовя рождественскую коробку. В нее они вложили все то, о чем думали сначала, и многое другое. И отправили так, чтобы оно достигло острова в канун Рождества. На следующее утро Тим Паркс принес его Праутам.
[150] «Наверное, твой друг, который присылает тебе журналы, прислал тебе что-нибудь хорошее на Рождество», — усмехнулся он, неся тяжелую коробку в комнату, где стояли шестеро маленьких Праутов, изумленно изумленных. «Мисс и Мастера гордятся!» — воскликнул он, прочитав этикетку.
Мэри сжала руку Томми и что-то прошептала, пока они все столпились вокруг, пока открывали коробку. И Томми мудро кивнул.
На верхней части коробки внутри была открытка с надписью: «Счастливого Рождества маленьким Праутам от брата и сестры, прочитавших письмо Томми в почтовом ящике. Добрый Отец одинаково наблюдает за всеми нами, на островах и в больших городах, и Он велит нам любить друг друга, особенно в Его день рождения».
Брат и сестра в городе! Эта новость была чуть ли не более приятной, чем сама коробка. Если бы Кеннет и Роуз могли видеть этих шестерых маленьких Праутов и слышать их радостные визги, когда коробку распаковывали,[151] они бы действительно обрадовались тому, что вспомнили о своих братских и сестринских отношениях.
Журналы, которые приходили «всегда и всегда», и книги, которые были в той рождественской коробке, положили начало Публичной библиотеке острова, которой все теперь так гордятся, и многим другим хорошим вещам, которые произошли с островом и особенно с маленьким Праутам.
Летом после этого они узнавали и любили своих соседей, городских детей. Кеннет и Роуз с тех пор были хорошими братом и сестрой для маленьких Праутов; и это такая же удача для Кеннета и Роуз, как и для маленьких Праутов.
----


“Oh, I can get up at four o’clock just as easily as at seven,” said Kenneth proudly; “of course I will go with you, Captain Prout.”
The Captain chuckled. “’Tain’t so easy as you think, to git up at sunrise, when you ain’t used to it,” he said; “but you kin set an alarm, I guess. You ask your father, an’ if he says you can go, I’ll take you off from the beach in my boat to-morrow morning at four-fifteen; that is, pervided you’re there, Sonny.”
Of course he would be there! Kenneth asked his father if he might go, and Mr. Thornton was quite willing, for he knew that Captain Prout would be careful of the little boy. Kenneth did not tell his father how early he must start. But without troubling any one he set the alarm clock at four, and put it under the bed, so that it would be sure to waken him in due season.
Now, very early the next morning, when every one in the Thornton cottage was sleeping soundly, two little figures came walking up through the woods towards the back door. The little boy carried a pail of milk, and the little girl walked beside him, and they looked something like the children whom you see in the full moon,—Jack and Jill. But these were not Jack and Jill. They were Tommy and Mary Prout, Captain Prout’s twins, and it happened to be their turn to bring the milk that morning to the Thornton cottage for Kenneth’s and Rose’s breakfast. I don’t know what Kenneth and Rose would have done if the little Prouts had forgotten to come with the milk. But they never forgot, not once,[122] all summer. There were six of them—three boys and three girls—and every morning in July and August, whether it rained or shone, two of them came two miles from Lobster Cove with the milk. And they came very early,—so early that no one in the cottage ever saw them do it. They were glad of this, for they were very bashful. Whenever they were out in the woods or along the shore and heard any one coming, they always scuttled away and hid like little frightened animals.
Sometimes Kenneth and Rose spied one or two of these children running away through the woods, but they had scarcely ever seen their faces, and did not know one from another. They called them just “the little Prouts,” and thought them very queer.
THEY WERE TOMMY AND MARY PROUT
THEY WERE TOMMY AND MARY PROUT
But the little Prouts knew Kenneth and Rose much better. They often watched them from a distance, when Kenneth and Rose did not know. And they thought the Thornton children the most wonderful creatures that ever lived, and their toys and their doings the[123] finest ever known. For you see, the little Prouts had no toys of their own, and were very different from Kenneth and Rose in every way, except in being little brothers and sisters.
Tommy and Mary, who were just the age of Kenneth, came stealing very quietly through the woods with the pail of milk, which they carried around to the back door and set upon the step, ready for Katie to take it when she came down to get breakfast. They had done their errand, and now were they not ready to tramp home? Oh, no! They stood for a minute listening, to be sure that no one was stirring in the cottage, and then very softly they tiptoed around to the front of the house, where the broad piazza was. Sometimes the city children left their toys all night out on the piazza. The little Prouts knew this, for they had often before done just this same thing in the early morning after their long tramp with the milk.
It was such a fine night that Rose had[124] swung her doll’s hammock on the piazza, and Alice, her beautiful new doll, was sleeping here very sweetly. Rose had heard that it was good for children to sleep in the open air. Kenneth had left his express wagon and his rocking-horse out here, too.
The little Prouts stood at the foot of the piazza steps, staring up at these wonderful things.
At last Mary Prout reached out her hand and touched her brother. “Ain’t I dreaming?” she said. “No, I ain’t. But Tommy! Ain’t they beautiful!”
Tommy took a step towards the piazza and paused, listening. There was no sound in the house. “Let’s go up,” he whispered. “No one will ever know. Come on.”
The two children stole noiselessly up the steps and crept over the piazza to the sheltered nook where the toys were safe from the dew. Mary sank down on her knees beside Alice. “Oh, oh!” she breathed. “I never saw anything so beautiful!”
[125]Tommy was looking eagerly at the rocking-horse. “Oh, how I wish ’t I dared ride on him, just once!” he thought. He reached out his hand to stroke the mane of the beautiful creature, the like of which he had never before seen. And at the same moment Mary stretched a trembling hand towards Alice’s golden curls. Think of having a doll like that for your very own, to kiss and play with, and carry around wherever you went! If only she might have it in her arms just once, Mary felt that she should be happy all the rest of her days.
But just at that moment there came a terrible sound, “Pr-r-r-jingle-jangle! P-r-r-r-r! Jang-jang!” In the stillness it seemed to sound louder than the loudest thunder. Tommy started as if he had been shot. Poor Mary drew back her hand as if Alice’s yellow curls had burned them. “Pr-r-r-jang-jang!” The dreadful noise continued, and it came from inside the house.
With one frightened leap Tommy and Mary[126] were down the piazza steps. Casting one wild look behind to see if they were being followed by the terrible creature that was growling to warn and punish them for daring to touch those precious treasures, they fled away like foxes across the garden and into the woods at the back of the house. Poor little frightened things! They thought that their early-morning secret had been discovered, and never again would they dare to venture near that piazza which was the only fairyland that they knew.
Meanwhile what was going on inside the house? “Pr-r-r-jang-jang!” The alarm clock still buzzed away fiercely. Kenneth had wound it up as far as it would go, and for several minutes the bell rang, until every one in the house, except Kenneth himself, was wide awake.
Papa and Mamma woke up instantly. Mrs. Thornton’s first thought was about the new baby. “Oh, John!” she cried, “has anything happened to the baby? Do call Eliza.”
[127]Mr. Thornton was already out of bed. “It can’t be burglars,” he said, “for we haven’t any burglars down here on the island, nor any burglar alarm, either. Don’t be frightened. I will go and look through the house.”
In the hall he met Aunt Claire and the servants, shivering in their wrappers. “Oh, John,” cried Aunt Claire, “is the house afire? I certainly heard a fire-alarm.”
“Nonsense!” said Mr. Thornton. “It must be some one pulling the door-bell.” But when he went down to open the door, with the servants following in a frightened, huddled group, there was no one waiting outside. The piazza was empty. Only Alice swung peacefully in her hammock, seeming not the least frightened.
“It is very strange,” muttered Mr. Thornton. “It certainly seemed to me inside the house.”
In the hall outside the nursery he met old Eliza, the nurse.
“Have you been into Master Kenneth’s[128] room?” she asked. “I thought the noise came from there, though I don’t see how it could be so.”
“It can’t be, of course,” said Mr. Thornton, but he went into Kenneth’s room, where the boy was still sleeping soundly. It was just at this moment that Kenneth at last woke up.
“What is the matter?” he murmured, blinking sleepily. “What is the matter, Papa?”
“We heard a bell ring,” said his father, “and Eliza thought that it came from here. Did you hear it?”
“No, Papa,” said Kenneth drowsily, “I didn’t hear any bell,” and turning over he went fast asleep again. It was a quarter past four, and Captain Prout was just rowing away from the beach, where he had looked in vain for his little passenger.
“I knew he would forgit to come!” he chuckled.
From Kenneth’s room Mr. Thornton went to Rose’s. He found her standing by the[129] window in her little blue wrapper, looking out towards the woods.
“Oh, Papa, what is it?” she said eagerly. “Do you think it was the fairies?”
“Fairies? Why, what makes you think it was fairies?” asked Mr. Thornton, “though I must confess that I don’t know what else it could have been.”
“I looked out of the window,” said Rose, “and I saw two little creatures run into the woods as fast as they could go. One was a little girl and one was a little boy, and I think they were fairies who had been ringing our door-bell.”
“Pooh-pooh! Fairies don’t ring doorbells,” said her father. “And at this time in the morning it isn’t likely that any of the island children were ringing our bell and running away, as the naughty boys do in the city sometimes. I don’t understand it at all. But the noise has stopped, so let us finish our naps, as Kenneth is doing. He is the wisest of us all, not to bother his head about it.”
[130]And so they all went back to bed and slept soundly until breakfast time.
At the breakfast table the first thing Kenneth said was,—
“Oh, goodness me! I was going to fish with Captain Prout at four o’clock in the morning. But I didn’t wake up. How he will laugh at me! But why didn’t my alarm clock go off?”
“Alarm clock?” said his father. “So you set the alarm, did you? Well, that accounts for everything. What a sleepy head you are, Kenneth!”
Yes, that accounted for everything, except for Rose’s fairies. They never were accounted for. And indeed, those poor little fairies never again dared visit that scene of their terrible early-morning alarm.
[131]
CHAPTER XIII
BROTHERS AND SISTERS

THE summer passed away only too quickly, as summers do, and almost before the children knew it the fall had come, and it was time to go back to the city to school. It was very hard for Kenneth and Rose to leave the island, with all its beautiful playgrounds and wonderful playthings, so different from what one has in the city. And yet it was pleasant to be back in the city, too, to see all their little friends again, and to begin new studies at school. Kenneth and Rose soon forgot to long for the beach, and the rocks, and the woods behind their little summer home, they were so happy in their other home in the city. They scarcely ever thought of the island nowadays, and when they did it seemed very far away and unreal, almost like an island in a dream. They forgot that there were people[132] still living there to whom this was the only home; people who would be there all through the long winter, when the rough winds would sweep through those evergreen trees, whew! so loudly, and the waves would dash up over the bare rocks, splash! so fiercely, while all the island lay cold and dreary and deserted, wrapped in a blanket of snow.
One rainy Saturday morning Mrs. Thornton was dusting the shelves in the play-room closet, where the children’s books lived. “Oh, dear!” she sighed, “It is such a bother to take care of all these old magazines! I wish I knew some one who would like these papers after you children have finished reading them.”
“All the other children have more books of their own than they can read,” said Kenneth.
“I know it,” said his mother. “But there might be some one who would be so glad to have the pictures and stories, if only we could know.”
[133]Rose was playing with her dolls in the window seat, when she had a sudden idea.
“Mamma!” she cried, clapping her hands. “Why can’t we send them away off down to the island where the little Prouts live? Don’t you think the little Prouts would like the magazines?”
“That is a good idea, Rose,” said her mother. “I fancy the poor little things never see a magazine. They will be sure to like the pictures, anyway, whether they can read or not. I wonder if any of them can read?”
“I don’t know what their names are,” said Rose, “but there are ever so many of them, boys and girls. Mamma, I should like to send my magazine to the little girl Prouts.”
“And I will send mine to the Prout boys,” said Kenneth promptly. “Won’t they be glad to see it coming, every week?”
“Yes, indeed they will,” said Mrs. Thornton. “And you must be sure not to disappoint them. If you are going to send the magazines at all, I want you to do it regularly,[134] every week. It will be a good practice lesson in remembering. Promise not to forget, children, if I let you send the papers this time?”
“We promise, Mamma, we promise,” said Kenneth and Rose. And that promise was the beginning of a very interesting thing.
Every week after that, when they had finished reading their two magazines, Kenneth and Rose rolled them up, each in brown stamped wrapper, and Rose wrote on hers in big letters, “The Misses Prout,” and Kenneth wrote on his “The Masters Prout,” and they sent them away down to the island in Maine. It wasn’t much trouble to do that. But my! you should have seen what pleasure it gave the little Prouts.
All the year round, in summer and in winter, too, the little Prouts lived with their father, Captain Prout, in a tiny cottage on the island, close beside the sea. It was a very nice place in the summer; for then, like Kenneth and Rose, they were happy all day long,[135] playing out of doors, fishing and picking berries. But best of all, they enjoyed carrying the milk to the Thornton cottage on the cliff, two miles away. For then they sometimes had a peep at the wonderful things which the strangers had brought to the island, and at the two children playing at games which were so different from any ever before seen thereabout. The little Prouts used almost to quarrel over their turns to carry the milk.
But in the fall the summer people sailed away. Then the little Prouts went to school for a time, as they did in the spring; and that was pleasant, too. But in the winter there was no school, because of the cold and the deep snow, and the long road which the island children had to travel to the schoolhouse in the village. Also it was hard to get a teacher for these bitter winter months. The winters were lonely enough for the little Prouts. They seldom saw any other children, and there was not much for them to do except housework and patchwork and knitting, and helping[136] father to mend nets and make lobster-pots for the next summer.
The little Prouts had few playthings. They hardly knew what playthings were. They had seen Kenneth’s express wagon and rocking-horse, and Rose’s beautiful dolls on the piazza of the cottage. They had almost dared to touch the wonderful things one early morning; but a terrible alarm had warned them away, so they knew that these marvelous and lovely things were not meant for children like themselves. They thought that the city people were a different kind of creature.
Tom and Mary and Susan knew how to read, but they had no books. On the island people did not read much, because there were no books. In some houses there was not even a Bible. There was no public library. There was no Sunday-school library, for there was not even a church on the island. In summer a minister came there to spend his vacation, and he preached every Sunday on the hill-top near the village. But in winter every one,[137] even the minister, seemed to forget the island. The little Prouts were very ignorant, and they wondered if the Lord himself forgot the island in the dreary months of snow and cold.
“Of course He forgets,” said Tommy, when they were talking about it one day. “He lives in the city, and comes down here only in the summer, just as the city people do.”
“But He must remember us,” sighed little Polly. “The minister said He was our Father.”
“Pooh!” said Tommy scornfully. “He ain’t our Father, either! You know he ain’t. He is their Father in heaven. I heard them talking to Him, one day, on the hill.”
“But the minister said He was everybody’s Father, Tommy,” answered Mary wistfully.
“But how can He be?” argued Tommy. “He is the Father of Kenneth and Rose Thornton, and of people like them who live in the city. He can’t be our Father, too; for if He was, we should be the brothers and[138] sisters of Kenneth and Rose. And you know we ain’t that.”
“Oh, no! We ain’t that!” echoed all the little Prouts sadly, and then they were silent for a long time. The little girls sighed, and their lips trembled. They admired Rose Thornton more than anybody they had ever seen. Many and many a time when Rose did not know it, the little Prout girls were peeping at her from behind some big tree in the woods or rock on the shore; wondering at her long, golden curls and at her pretty, pink skin, which never seemed to grow brown and rough like theirs, and at the simple little dresses, which seemed wonderfully beautiful to them. Rose’s blue cambric frock with the red leather belt and red hair-ribbon was their favorite.
The Prout boys thought that Kenneth was the most wonderful person, with his bicycle and his Indian suit and bow and arrows. But they never dreamed of speaking to Rose or to Kenneth. They were ashamed even to[139] be seen by them, and always ran away and hid, especially after that terrible morning of the early alarm. Oh, no! Of course these children could not be their brothers and sisters!
It was at the end of that very same day, the longest, dreariest day of early winter, when the little Prouts had agreed that the Father had forgotten the island, that the magazines began to come. Tim Parks drove four miles from the village to bring them, he was so curious to know who could have been sending things to “The Masters Prout” and “The Misses Prout.” For no one had ever before sent any mail to the Prout family. These were postmarked from the city, too!
“Something for the Masters Prout, and something for the Misses Prout!” he called out as he pushed open the door. “I thought I’d jest bring ’em over for ye.” And he handed the packages to Tommy and Mary.
What an excitement there was then! They tore open the wrappers, and behold! A boy’s[140] magazine and a girl’s magazine, full of pictures and stories. The children danced around, shouting and laughing. Somebody had sent them papers from the city! They were not quite forgotten!
“Who sent ’em? That is what I want to know,” said Tim Parks.
But there was no word or scrap of writing to tell, and Tim could not find out what he longed to know.
“Wall, I guess they jest came from the magazine shop,” said Tim at last, as he went out of the door. But the children looked at one another. They knew better.
“You said He had forgotten, and He sent these to show He hasn’t,” whispered Mary to Tom. And the children looked at the papers with a feeling of awe and pride.
What continued joy there was for the little Prouts in those generous pages! Mary and Tom read every word aloud to the others, and to the whole family; for the father and mother were as much interested as the children.[141] There was a continued story, and that was the most exciting of all. For it was one of the best stories that Aunt Claire had ever written. But, alas! it stopped short at the most thrilling part.
“Oh, dear!” cried Mary, when she had read the last word aloud to her big-eyed audience. “Why does it stop? Now we shall never know how the Princess got out of the Giant’s castle!”
Those papers lasted the little Prouts for a whole week. And they had not begun to tire of them when—another set of magazines came! Captain Prout happened to go to the village that day, and Tim Parks came running out to him from the post-office.
“More mail for the Misses and the Masters Prout, Cap’n!” he called. “I guess your children are goin’ to have ’em come reg’lar. Ain’t it wonderful who sends ’em?”
What a shriek of joy went up from the little Prouts when they saw what Father brought them that night! “Now we shall[142] know about the Princess!” cried Mary, and they could hardly wait for supper to be over before they continued the wonderful tale. This part was to be continued also; but there was no such wail of anguish when the last word was read.
“Oh, I’s sorry it’s done,” sighed little Polly; “but I guess the rest will come next week. Don’t you?”
And somehow, even Tommy was hopeful this time. “Yes, I guess He hasn’t forgotten us, quite,” he confessed to Mary before they went to bed.
If only Kenneth and Rose could have seen what joy their story papers gave to the little Prouts! Every week through all that bitter winter, in sun or in shine, through snow and sleet, as regularly as a Saturday came, one of the Prouts tramped four miles to the village for the precious magazines. And always the other little Prouts were waiting breathlessly for him to return, fearful lest this time the papers might not have come. They were always looking out of the window, a row of little heads, one above another.
WHAT A SHRIEK OF JOY WENT UP
WHAT A SHRIEK OF JOY WENT UP
[143]“Did it come?” they would cry, making signs of eager question as soon as the messenger appeared in sight, and he would shout and wave the two wrappers over his head, whereat all the children would begin to jump up and down with joy.
It would have been a dreadful thing if Kenneth or Rose had once forgotten to send the papers. But they never did, though they could not guess how much depended upon their remembering that simple little promise which they had made.
No, Kenneth and Rose could not possibly know what the sharing of that single one of their pleasures meant to the little Prouts, and to all the other island children besides,—for in the end the whole island saw the magazines. They were passed on from family to family all that winter, and were literally worn to rags by the thumbing of many little fingers, and big ones, too.
[144]The Prouts were learning a great deal about many things, nowadays. It was almost as good as going to school. All that winter they lived in a new world of constant change. The little cottage was no longer dreary or lonely. Their stupid tasks were no longer tiresome, for they had the beloved magazines to read when all was done. They had the children of those stories for their companions and friends, and they began to understand, ever so dimly, that all the children of the world are little brothers and sisters to one another.
[145]
CHAPTER XIV
TOMMY’S LETTER

ONE day they were talking about it, all together.
“God is our Father, as the preacher said,” declared Mary. “I read it to-day in the magazine, don’t you remember?”
“Yes,” agreed Tommy, “it must be He who sends the papers to us, for nobody else knows about us. But He knows everything,—the preacher said so.”
“I wish we could thank Him,” said little Polly. “He has been so good not to forget us.”
“I am going to write to Him,” said Tommy suddenly; “there is a Letter-Box in the paper, and boys and girls write to it every week. I am going to write and tell the Lord how we thank Him.”
And forthwith Tommy sat down and wrote[146] to the magazine a letter something like those which he read every week in the Letter-Box,—yet different. An island letter would have to be different. This is what Tommy wrote:
Lucky Island, Maine.
Dear Magazine,—You kum evry weak, an i dono ow we got long witout You. The aint nobody in the Sity to tel You how to get to This jumpin-of plais, so we no that Our Father must send You evry weak. An we wanter Thanx him but we dono ow. Plees put this Leter in the Leterbox sos he wil see. He dont kum here in Wintr its so lonsum I gess he wood be glad if he knu ow hapy he made 6 litl chilren way down in Maine. I hop he will send it evr an evr we havnt nothin els to red.
Yours truly,
Tommy Prout.
The editor of the magazine did not often print a letter spelled as badly as this one of poor Tommy Prout, who was eight years old,[147] but who only went to school in the spring and fall. But when the editor read that letter he blew his nose and wiped his glasses and said:—
“Yes, I’ll print your letter just as it is, Tommy Prout, and I think it will please Him whom you wish to thank, even if some one else mails the paper for Him every week.”
So that is why, some days later, when Kenneth Thornton was carelessly cutting the leaves of his new magazine, he suddenly gave a surprised whistle. The name of his beloved summer island had caught his eye, at the head of a letter in the Letter-Box.
“Oh, Mamma,” he cried, “see, here is a letter from our island. And it is signed, ‘Tommy Prout.’ But I can’t make out the funny spelling.”
Then Kenneth’s mamma read the letter aloud, and it did not sound so queer as it looked. When she had finished there were tears in her eyes and in Rose’s, too. And Kenneth was winking queerly.
[148]“The dear little fellow!” said Mamma. “Just think what it means to them to have those papers that you don’t care for. O children, our Father surely did put it into your heads to send the magazines; so Tommy is right.”
“And we will send them ‘ever and ever,’ as Tommy hopes, won’t we, Kenneth?” cried Rose eagerly.
“Course we will,” said Kenneth promptly.
“I’d like to write a letter to the little girl Prouts,” mused Rose. “It must be awfully lonesome on the island in winter.”
“We must wait till next summer, Rose dear,” said her mamma. “We have been bad neighbors to those little children, and we must get acquainted with them first. The little Prouts do not know us, and it is our fault. But another summer we will know them. And then we will plan what we can do to make their winters less lonely. Poor babies!”
“I’d like to send them a Christmas box,”[149] said Kenneth, who had been thinking all this time. “I’ll send the boys a lot of books and candy and things.”
“And I’ll send some to the girls,” cried Rose, clapping her hands. “Oh! That will be fine,—and a doll for each one.”
“That is a good plan,” said Mrs. Thornton. “We will certainly do it. How selfish we have been to care for our beautiful island only while we were there, and to forget our neighbors who live there all the year through! Just think, Kenneth and Rose, those children believe that our Father doesn’t come there in winter. We must change that, and show them that He is watching all His children all the time.”
Kenneth and Rose had a beautiful time making ready that Christmas box. Into it they put all the things that they had first thought of, and a great many beside. And they sent it so that it reached the island on Christmas eve. Tim Parks brought it over to the Prouts the next morning.
[150]“I guess your friend who sends you the magazines has sent you something fine for Christmas,” he grinned, as he carried the heavy box into the room where the six little Prouts stood gaping with wonder. “‘The Misses and the Masters Prout!’” he cried, reading the label.
Mary squeezed Tommy’s hand and whispered something as they all crowded around while the box was being opened. And Tommy nodded wisely.
On the top of the box, inside, was a card which read: “Merry Christmas to the little Prouts, from a brother and a sister who read Tommy’s letter in the Letter-Box. The kind Father watches over us all alike, on islands and in the big cities, and He bids us love one another, especially on His birthday.”
A brother and a sister in the city! That news was almost more welcome than the box itself. If Kenneth and Rose could have seen those six little Prouts and have heard their squeals of joy when the box was unpacked,[151] they would have been glad indeed that they had remembered to be brotherly and sisterly.
The magazines which kept coming “ever and ever” and the books that were in that Christmas box were the beginning of the Island Public Library, of which every one is now so proud, and of many other good things which happened to the island and especially to the little Prouts.
For in summers after that they grew to know and to love their neighbors, the city children. Kenneth and Rose have been a good brother and sister to the little Prouts ever since; and it is as good a fortune for Kenneth and Rose as it is for the little Prouts.