Многа букафф. Гл. 8

     Александр Разумихин
   
     «МНОГА БУКАФФ» ;-)
   
     О феномене современной беллетристики и её «творцах»

     Поэма в клочках   

   
     Сюжет для небольшого рассказа.  Клочок 8

«Первоначально я намеревался дать другой заголовок — «Теория вероятностей для писателей». Если обратиться к словарям, то они скажут, что теория вероятностей — раздел математики, изучающий закономерности случайных явлений: случайные события, случайные величины, их свойства и операции над ними. И никакой словарь не обратит ваше внимание на то, что вероятность — категория самая что ни на есть писательская.

У меня тут днями случился разговор с одной из френдесс, поставившей в своём блоге пост с вопросом «Писатель — большой врун или талантливый выдумщик?» И это не важно, как потом оказалось, что речь шла о журналистской работе. В сознании многих человек, умеющий складывать буковки в предложения, сегодня уже писатель. Я, собственно, о другом. Кому, как ни мне, автору книги об удивительных историях и весёлых приключениях барона Мюнхаузена, ответить на прямо поставленный вопрос. И впрямь, Мюнхаузен — врун или выдумщик? А заодно, я сам — врун или выдумщик?

Впрочем, тем, кто мою книгу читал, знаком и мой ответ, я его в послесловии чётко прописал: «В стране, где в национальном характере есть немного от Хлестакова, немного от Манилова, немного от Остапа Бендера, немного от капитана Врунгеля, изображать заурядного лжеца и хвастуна скучно и бессмысленно». Так что остаётся одно — выдумщик. Быть им писателю не противопоказано. Даже полезно. Однако среди первых писательских заповедей, какие я для себя сформулировал, есть и такая: «Реальная жизнь на такие невероятные выдумки способна, что ты со своими придумками ей в подмётки не годишься, сколько ни старайся». Поэтому, когда я слышу от читателя: «Этого быть не может!», я говорю всегда одно: «В жизни бывает всё и всякое!»

Судьба подарила мне в своё время знакомство и дружбу с писателем Львом Оваловым, имя которого для большинства если с чем и связано, так это с получившим известность его литературным героем — майором Прониным. Я знал о писателе всякое разное, в том числе и историю его семьи, в которой родители после революции вынужденно оказались в деревне, где мама (из «благородных», как тогда говаривали) стала сельской учительницей. Вспомнил об этом, потому что как раз сейчас редактирую «Книгу памяти», над которой работает жена — «Семейная сага. Моя версия фамильной истории» — и читаю про одного, другого, третьего её родственника. Дело случая, в этом роду тоже есть похожая история. Ситуация тем более примечательная, что, похоже, была довольно типичной для перебаламученной революцией страны.

Начинается «Семейная сага» с бабушки и дедушки со стороны отца жены.
Семейная легенда такова: бабушка была «из благородных». Семья её жила в Нижнем Новгороде. Дедушка работал механиком на барже, которая ходила по Волге. Он был много старше бабушки (много старше — это 12 лет). По всему считалось, что бабушке он был «не ровня» и вроде бы жену свою «выкрал». После женитьбы именно баржа стала их первым домом. И лишь когда появились дети, и жить на судне с ними стало тяжело, да и денег не хватало, семья перебралась в деревню Журихино. Там дед устроился работать слесарем-механиком на сапоговаляльный завод. Бабушка вроде бы некоторое время учительствовала в сельской школе. Умерла она достаточно рано, в 1925 году, когда ей было всего 43 года (к этому времени она родила 12 детей).
Это всё, что называется, присказка, история, собственно, впереди.

Дети и племянники одной из её дочерей запомнили рассказ о днях, связанных со смертью бабушки. Как их мама, которой в ту пору было 14 лет, и брат Павел (это уже будущий папа моей жены) отправились из Журихино в Кинешму за пособием на похороны (уточню: на дворе 1925 год):

«Идти надо было 15—20 километров. Вышли по утреннему морозцу, повезло, встретились добрые люди — подвезли до города на телеге. Там получили положенные 35 рублей пособия, завязали их в платочек и спрятали за пазуху. На обратный путь надо было бы купить новые лапти. Старшая сестра Юля, отправляя в дорогу, специально дала им 40 копеек на покупку, но 13-летний Павел предложил сестре вместо этого купить всем младшим по конфете. Лапти или конфеты? Они недолго раздумывали. Купили по длинному леденцу в пёстрой обёртке. И тронулись в обратный путь. Сырой мартовский снег размочил их старые лапти, поэтому, когда пришли домой, ноги были все в крови, опухли, посинели. Но конфеты малышам принесли.

Маргарите было 16 лет, когда обосновавшийся в Баку брат Виктор позвал её к себе. Через два года девушка окончила курсы шофёров и начала работать на нефтяных промыслах. В мусульманской республике она стала одной из первых женщин-шофёров, к тому же за баранкой грузовика. Через некоторое время по предложению самого старшего из детей, Виктора, брат и сестра «перетягивают» к себе младшего брата Аркадия, а потом, после отъезда Виктора на Сахалин, Маргарита забирает ещё и отца с самым младшим братом, Николаем.
Заботы и воспитание братьев ложатся на Маргариту. Как-то узнает она (уже после смерти отца), что Аркаша (ещё один брат) перестал ходить в школу. Как быть? Боясь, что её авторитета для брата будет недостаточно, обратилась… к участковому милиционеру. И тот пришёл домой убеждать паренька в необходимости учиться. Тётя Рита потом всю жизнь с благодарностью вспоминала, как ей милиция помогла воспитать брата».

Чем не сюжет для рассказа или даже небольшой повести? И выдумывать не надо. Если немного прописать, смею думать, вполне мог бы получиться рассказ. А что, закрутить чуть-чуть в сюжете, стилистически обработать, чтобы слезу выжимало, и такое ретро крепкое получится. Совсем даже не исторический рассказ, а крутой реалистический, с долей натурализма. Можно потом в какой-нибудь журнал с воспитательной начинкой предложить. Или усилить милицейскую линию, и тогда в какой-нибудь орган печати, связанный с полицией, — она как раз сейчас своим имиджем обеспокоена.

Нет, сюжет и впрямь не из последних. А вот мои последующие «размышления» — это уже шутка… в которой, как известно, доля шутки. Я почему затеял тут шутить? Объясняю. Даже хороший сюжет для рассказа — ещё не есть рассказ. Безусловно, из сюжета может при умении и желании получиться рассказ. А может без тех же умения и желания никакого рассказа не выйти. К чему это я? Некоторое время назад проводился в ЖЖ Весенний литконкурс — 2012 «Любовь парит в воздухе», где победителем стал текст Ирины (Камыш) Алексеевой «Укрываемые белым саваном», начинающийся словами:

«В грубо сколоченных теплушках, обречённых, этапировали в лагеря. Люди, сбивались в кучи. Гробовую тишину, уже несколько часов, нарушал «львиный рык», доносившийся из угла вагона. Мужчина, сидел на дощатом полу, баюкая уже остывающее тело жены, закутав его в свой огромный тулуп. Выбившаяся коса, болталась, собирая остатки соломы».

Сразу хочу сказать, что, оценивая тексты, представленные на конкурс, именно этому я выставил наивысшую оценку. Хотя от первой до последней фразы у меня, и как редактора, и как профессионального литератора, замечаний, вопросов, недоумений, как говорится, выше крыши. (В первой фразе лишние запятые, или здесь «обречённые теплушки»? Что значит теплушки «грубо сколоченные»? Где, почему «люди, сбивались в кучи»? Отчего «тишина» и почему «гробовая тишина»? Рык «несколько часов»? Пусть кто-либо попробует рычать несколько часов — осипнет довольно скоро и начнёт хрипеть. Куда собирает остатки соломы «выбившаяся (откуда?) коса»?)

На мой взгляд, этот текст был очевидно сильнее, перспективнее других. Тем не менее, моя точка зрения разошлась с точкой зрения одной из организаторов конкурса, посчитавшей, что «в плане работ конкурс получился довольно интересный. Уровень работ был разным — от низкого до высокого. Обычно в таких случаях я грешу на то, что нет достойных противников, но на этот раз мне не хочется этого говорить... В общем, если коротко… конкурс удался!»

Из этих слов следует, что работа победительницы являет собой высокий уровень. Тут у меня первый вопрос: уровень чего? Есть второй вопрос, очень близкий по содержанию: проводимый конкурс был конкурсом чего? Как чего? Конечно, считают организаторы конкурса, рассказа. И тут я должен заметить, что как раз к жанру рассказа я и не могу отнести ни текст, получивший «Гран-при», ни какой другой, представленный на конкурс. Там можно было встретить (я исключительно про жанр) миниатюру, этюд, эссе, но никак не рассказ. Самыми распространёнными на конкурсе были тексты в жанре «сюжет для небольшого рассказа».

Спросите, какая разница? Отвечаю, сюжет для рассказа можно поместить разве что в ЖЖ или на сайте «Самиздата». А рассказ можно предложить, допустим, в журнал и напечатать. Ни один конкурсный текст печатать нельзя. Разве что только за свой счёт. Там бумага вытерпит всё!

Я ещё могу понять и принять как данность, когда одна из организаторов конкурса заранее честно всех предупредила:

«Дело в том, что за годы писательского творчества я убедилась в том, что такой вещи, как критика, не существует».

Но она почему-то не предупредила, что на конкурс рассказа можно подавать тексты любого другого жанра, совсем не имеющего отношения к рассказу. Хотя разумнее было бы как раз чётко заявить, мол, проводится конкурс миниатюры, конкурс эссе, конкурс сюжета для рассказа. Глядишь, начинающие авторы заглянут в словари и энциклопедии и узнают, что есть, оказывается, такие жанры. И тем самым уже чему-то научатся. Будет несомненная польза от конкурса.

Если над сюжетом для небольшого рассказа автор хорошо поработает, говорю от чистого сердца, из него может выйти очень даже недурной рассказ или даже сценарий для фильма (стилистика нынешнего текста позволяет сделать такой вывод). Но в нынешнем виде это не рассказ. И главное, печатать его в таком виде нельзя Я имею в виду, что в таком качестве его никто печатать не станет. А тогда зачем конкурс? Выявить лучшего среди тех, кому быть напечатанным не светит? Грустно.

Победительнице кроме призов обещано включение в жюри следующего литературного конкурса. Нынешний конкурс «сбил с панталыку» саму обладательницу «Гран-при», в следующий раз уже она сама будет сбивать с толку очередных конкурсантов. Бег по кругу?! Или в задачу конкурсов не входит растить тех, кому будет по силам печататься на бумаге? Действительно, зачем? В век Интернета, эсэмэсок и смайликов…»

Сразу откликнулась Галина Врублевская:

«Я была в жюри председателем и высоко оценила это произведение. Ведь как выводилась высшая оценка? Я просматривала всё, потом ставила баллы, исходя из среднего уровня всех поданных на конкурс опусов.

Среди них какие-то можно было посчитать набросками, эскизами рассказов, другие — эссе и т.п. Но это произведение ближе всего к рассказу. Нет интриги, завязки, развития конфликта, кульминации? Согласна, что все эти части лишь пунктирно обозначены. Однако победа автора вполне заслужена, у победительницы определённо есть литературные способности, и, постепенно набираясь технического мастерства, она сможет создать и более проработанное произведение.

И смысл ЖЖ-конкурсов я вижу в том, чтобы авторы поверили в свои силы и получили порцию аплодисментов, как самодеятельные артисты, выступающие на районном смотре. Почему нет?
Но литучебу проводить в формате конкурса затруднительно».

Я ей написал:
«Галина, я ведь тоже оценил опус победителя как наилучшее из того, что было представлено. Но я не об этом вёл речь. На мой взгляд, при подведении итогов нужно было не «Гран-при» вручать, а делать обстоятельный разбор и объяснять, чем этот сюжет для рассказа лучше других и что автору ещё предстоит делать: с конкретными пожеланиями, как и над чем поработать, чтобы довести до кондиции. Для автора это будет полезнее аплодисментов. Призы, да ради Бога. Но какая польза от захваливания? Кроме вреда — никакой!

Не надо разбирать всех, но тройку победителей следует. И нужен предварительный отбор ещё на стадии выставления текста на конкурс. Потому что ещё ничего не умеющие в конкурс попадать не должны. Во всяком случае, я так думаю. А бахвалиться перед начинающими неприятием критики, это неприличное занятие для организатора конкурса».

Елена Луганская (являющаяся ещё одним организатором проводимого конкурса) сочла нужным поставить точки над i, а заодно и меня на место:

«Я бы не стала относиться суперсерьёзно к конкурсам в ЖЖ. Это полезное развлечение. Не более. Я вот тут повыигрывала в нескольких. Но не понеслась в издательство. Не с чем пока».

«Я больше чем уверен, объяви Вы при объявлении конкурса, — возразил я, — что он просто развлечение, и участников было бы... хотел написать с гулькин нос, но засомневался, что были бы вообще. И потом, сегодня развлечений всякого рода и без этого конкурса полно. А те, кто начал и пробует писать, хоть подспудно, но имеют мысль стать настоящими писателями: и печататься, и иметь успех не только в ЖЖ. Так чем плохо, взять и немного им помочь? Сами говорите, что навыигрывали, а идти в издательство не с чем пока».

Вспоминаю пору своего вхождения в литературу. Понятно, тогда Интернета не было, поэтому и всяческих сайтов вроде «Проза.ру» не существовало. И никаких самодеятельных конкурсов не проводилось. Даже в областной молодёжной газете, где я вёл «Литературный четверг», печатать начинающих я печатал, а вот конкурсов между ними не проводил. Может быть, и зря. А может, и нет. Первый раз я сам обратился в областное издательство с заявкой на книгу, уже имея несколько публикаций в разных московских журналах и побывав на Всесоюзном семинаре молодых критиков, после которого издательство «Современник» взяло мою статью в сборник.

Саратов, где я тогда жил, город хоть и не маленький, но не сравнить с Москвой. Однако и там, знаю, было немало литературных студий, где начинающие и пробующие свои силы в литературе могли представить на критический суд свои опусы прежде, чем показать его в какой-нибудь редакции газеты или журнала, не говоря уже об издательстве.

Интернет сделал этот этап творческого «взросления» излишним. Теперь написанный текст так легко разместить на сайте. Хоть миниатюру, хоть рассказ, можно повесть, а при желании и роман. Называй — как нравится. Выставляй — что хочешь. Что уж мелочиться — сразу на конкурс.

Вот читаю другой текст, участвующий в конкурсе. И спрашиваю себя: «Это рассказ или имитация потока сознания?» Ведь если текст претендует на «звание» рассказа, то к нему применима система вопросов, на которые художественный текст должен отвечать. Это реалистический рассказ? Не фэнтези, не исторический, не мистический, не о паранормальных явлениях, не из мира зазеркалья… Обычный реалистический с привкусом психологии — из этого и буду исходить.

Итак, жизнь героини складывается из прогулок с подругами, учёбы — и так каждый день. В какой-то момент она почувствовала себя брошенной в этой пустоте. Одиночество стало надоедать. Нет, я не буду удивляться тому, что главное для неё не учёба, а прогулки с подругами. Без всякой иронии — бывает. И не стану говорить, что где-то я такое встречал. Кажется, там было так: «Пришла пора, она влюбилась». Со всеми бывает (опять без тени иронии).

Перехожу к главному, к тому, что дни наполнились чем-то романтичным и сказочным. Начинается с появления принца из сказки. Читаю:

«Он появился в моей жизни, радовал своим словом и просто своим присутствием. На какой-то момент мне не хотелось уезжать, но деваться было некуда и отдохнуть тоже хотелось. Бессонные ночи, мысли и переписки с ним».

И начинаются, не могут не начаться мои вопросы совсем не романтические. Он появился. Откуда? И где? На учёбе? На улице во время прогулок? С бессонными ночами и мыслями (что, раньше они её не посещали?) всё ясно, а вот какая переписка? Он что, появился и исчез, уехал? А как тогда он мог радовать героиню своим словом и просто своим присутствием? Сам оборот «радовал своим словом», конечно, художественным изыском не блещет, ну, да ладно. Я хочу понять: так ОН отсутствует или присутствует?

Вопрос следующий. Читаю расположенные друг за другом две фразы:

«Впереди меня ждала поездка, но всё было каким-то безоблачным. Я думала только о нём…»

Или тут что-то с логикой, или… Но каким образом соединены и стоят рядом: ожидаемая поездка, всё (что именно?) безоблачное и думы о нём? Получается что-то из области «в огороде бузина, в Киеве дядька».

В то, что мечты о встрече начинаются ещё до отъезда, верю. Но и в то, что в этих мечтах перепуталась география, не сомневаюсь. Иначе откуда сначала про «ночную поездку в Екатеринбург!» А потом: «Здравствуй, Таиланд!»
А дальше сплошные банальности. Про то, что, оказывается, бывает грустно не любить! Что именно «любовь может раскрыть полностью человека. Раскрыть его зажатые места, дать глоток воздуха, наполненного эйфорией». (О чём вообще речь, какие «зажатые» места? Кем или чем зажатые? И что это ещё за новообразование или поэтический эвфемизм «воздух наполненный, эйфорией»?) Далее следует, что любовь «прекрасное чувство и самое чистое на земле».

К героине текста «иной раз приходят сомнения», она боится, «будто потерять того, кого ещё не знаешь». И у неё появляется вопрос – «а почему?» (Слово «будто» здесь явно лишнее, но спишу на опечатку). Однако и у меня, читателя, тоже появляется вопрос — а почему? «И на него нет ответов, — уверяет автор, — так как единственное, что может быть – это любовь».

По этому поводу у меня тоже не ответ, а вопрос: любовь или желание любви? Но даже о желании не пишут так казённо:

«Каким-то образом двое совершенно разных людей соединяют свои сердца и жизни, и понимаешь, что чувства эти не поддельны, они всегда настоящие, главное вовремя успеть их заметить в себе и не подавить каплей неуверенности. Неуверенностью в том, что этому человеку ты также дорог, как и он тебе».

Завершающий абзац. «Руки не терпят, хотят позвонить, услышать бы родной голос». Через запятую: «не терпят, хотят позвонить, услышать» — и всё это руки?
Напрасно автор уверяет, что «это так прекрасно». Потому что это скучно — читать про голос, «тот голос, приятный и ласковый» (что, других слов нет?). И тут же рядом, «О боже! Он произносит ласково моё имя» (понятно, что ласковый голос произносит ласково — масло масляное). Это банально — презентовать читателю в завершение текста, мол, главное — вовремя успеть подавить в себе каплю неуверенности «в том, что этому человеку ты также дорог, как и он тебе».

В тот момент, скажу честно, меня утешило, что «рассказ», начавшийся описанием будничного дня, который «радовал только горячим чаем и тёплым одеялом», завершился. Но, главное, что я знаю точно, так это то, что одним писателем на земле стало больше. В этом уверена сама автор текста и сотни, тысячи других таких же «писателей» в формате ЖЖ.

Да, время бежит. Всё течёт, всё изменяется. Не иначе, это я уже по-стариковски начинаю ворчать, поглядывая на более молодых. Придираюсь к ним не по делу. А надо глядеть на них с верой и оптимизмом! Надо, но почему тогда коллега, редактор с голубыми глазами, пишущая в ЖЖ «Записки баронессы Пампа», радуется:

«Всё-таки хорошо, что я не работаю с российскими авторами. Склока бы не прекращалась… К родным писателям меня на пушечный выстрел не подпускают, так и сказали: «Низзя, они трепетные». Берегут болезных.
Заглянула тут намедни в одну книжку. Возможно, это профессиональный перекос, но вот такое мне определенно не нравится: «разом заныли все язвы», «могучая сталь протезов», «сидел надутый, как мышь на крупу, пассажир».

Впрочем, в рукописях, лежащих на её редакторском столе, тексты таковы, что словесная вязь: «бокалы с напитками с утяжелённым дном» и «лепнина и синие ковры придавали залу спокойную, доверительную интонацию», читается как стихотворение в прозе. Потому что первое сравнение языка, каким написаны эти тексты, подлежащие редактированию, — это бурьян с чертополохом. Вот, между прочим, фэнтези:

«…золотые локоны усов…
…многоруким было это озеро…
…юность и сила сквозили из каждой чёрточки его громадного тела…
…сидел мрачный как гром…
…его квадратная борода выступила из-под изгиба верхней губы…
…но его и его жену нельзя отрывать один от другого…
Король был одет в пальто величественного военного стиля.
…мерные раскаты барабанов и труб…
…смогут пройти через её молчаливые снега только силой своих рук…
Под гул уток в период течки он поднимался по лестнице.
У старухи было сгорбленное тело, плечи торчали над кончиками туфель.
…спросила она, подтягивая подштанники через свои длинные ноги…
…смотрел на свидетельство правоты своих худших опасений…
…выемка прекрасных грудей…
…его жестокий рот гордо нависал над квадратной челюстью…
Он расправлял грудь, когда шёл рядом с ней, держа руки за спиной под углом в 90 градусов».

Кому-то эти перлы покажутся смешными. А я, читая их, вспомнил удивление Ники Аникеевой: «Как редактор может точно знать, что именно хотел сказать автор? Почему надо заменить одно слово на другое или переписать предложение в совершенно ином варианте?» Вспомнил и уронил скупую редакторскую слезу. Ведь завтра эти тексты, приглаженные и припомаженные редакторами, станут книгами, и на какой-нибудь очередной книжной выставке-ярмарке станут произносить красивые слова про гениальных, талантливых, состоявшихся писателей (только так и никак иначе будут их представлять менеджеры по рекламе и продажам).

Не следует думать, будто подобным «великим, могучим, правдивым и свободным русским языком» пишутся только произведения в жанре фэнтези. Можно полистать рукопись приключенческого романа:

«…он осклабился своей нежной улыбкой…
…неловкий в физических движениях…
…вошёл человек с фигурой футболиста в защитном костюме…
…его лицо, не запятнанное никакими признаками ада…
…мужчина с угрюмым лицом в золотых очках…
…они кончили жидкое блюдо и приступили к груше…
…подтянутые тёмные глаза…
…его медвежья фигура и неуклюжая походка удалялись при свете фонарика в руке и наконец исчезли…
Беспокойное море вздымалось высокими вершинами и манило зловещим пальцем судьбы».

Или вы предпочли бы увидеть здесь цитаты из умопомрачительного любовного романа, детектива глазами женщины, крутого триллера или современного романа-эпопеи в 2-х томах про «того, кто знает»?

Нельзя сказать, что авторы этих строк «все замечательно бездарные люди», но, читая комментарий Дениса Чекалова: «А ещё, как часто приходилось слышать, раньше уровень редактуры был на порядки выше, и «в книжном мире нравы были человечнее» (не помню, чья цитата). Увы, я не застал эти времена. Моя первая книжка вышла уже в нулевых», я, заставший те, давние, времена, могу сказать одно: раньше подобные тексты изначально считались графоманскими и в них заворачивали селёдку, а не загоняли под обложку. Именно в 90-е и в нулевые такое стало называться «литературой». Потому что внешние рецензенты, редакторы и главные редакторы практически перестали «чистить» поступающий в издательства поток рукописей, отметая в сторону макулатуру. Ибо всем стали заправлять большие специалисты в области художественной литературы из отделов реализации. Те самые, кто, похоже, никогда не слышали имя поэта Валентина Берестова и его фразы-двустишия:

Не всё, что пишем и читаем,
Литературой мы считаем.

Начиная с 90-х, литературой стало буквально всё, и писателями стали фактически все: и те, кто знал «мала букафф», и те, кому по силам оказалось писать «многа букафф».

Не скажу, что именно в результате знакомства с королём, одетым «в пальто величественного военного стиля», и глядя на «его лицо, не запятнанное никакими признаками ада», хотя, впрочем, не без участия этих злополучных «фигур речи», я разместил в своём блоге пост, темой которого стал вопрос:
«Любите ли вы, когда вас хвалят или критикуют?»