Изгои. Глава 146

—Что у вас в руках? — забеспокоился вахтёр средних лет и потянулся к кобуре на ремне брюк.
—Это бутафорские ружья у вас в руках для съёмок в фильме Игоря Масленникова? — предположил пожилой вахтёр.

Агенты химзащиты, показав вахтёрам удостоверения, принялись опрыскивать стены вахтовой комнаты некой водянистой жидкостью, которая распространяла густой туман и шипела. Вахтёры начали кашлять и зажимать носы.

—Что за гадость вы здесь распыляете? — возмутился пожилой вахтёр и пропустил через турникеты агентов химзащиты.
—Это наша уникальная новинка: антидот под названием «ХимПромСервис», — озвучил аббревиатуру агент химзащиты и опрыскал веществом линолеум вахтовой комнаты.
—Как вы сказали? Хим... Пром... Серп... Серпис? — запутался в словах вахтёр средних лет и выскочил из затуманенной комнаты.
—Если не обработать помещения сейчас, то завтра сотрудники института, придя утром на работу, отравятся токсичным химикатом, который тайно вынес из института через проходную один из ваших лаборантов, — выдал информацию агент химзащиты и открутил барашек–вентиль на баллоне–накопителе, закреплённым под стволом винтовки. — Вы что, хотите подвергнуть опасности жизни сотрудников института? Не мешайте нам работать!
—Погуляйте в фойе, — предложил вахтёрам другой агент химзащиты. — А мы пока обработаем антидотом лестничные площадки.
—Ладно, ладно, мы уходим, — замахал руками пожилой вахтёр и повёл напарника к фойе, расположенное за лестничной клеткой. 
—А куда отправились ещё двое ваших? — спохватился вахтёр средних лет.
—Мои люди хотят обработать защитным раствором склады института, — пояснил   агент химзащиты и опрыскал турникеты.
—Только недолго работайте, — попросил  пожилой вахтёр. — У вас в запасе есть двадцать минут. К пол девятому вечера нас должен проведать начальник службы безопасности – Александр Казимирович Шпиль. Он будет недоволен, если узнает, что в институте находились посторонние.
—Думаю, мы уложимся в отведённое время, — заверил агент химзащиты и опрыскал антидотом двери проходной.

Вахтёры удалились. Тем временем двое агентов химзащиты пробежали коридор с дверьми и оказались в помещении, где располагались стеллажи, заставленные картонными коробками. Агенты химзащиты отшвырнули винтовки и подошли к одной из коробок, коих на стеллажах находилось не менее тысячи. Агенты химзащиты сняли шлемы и осмотрелись вокруг.

—Борь, давай быстрее, времени в обрез, — поторопила Валентина и положила свой шлем на табуретку.
—Успеем, не волнуйся, красавица моя, — успокоил Борис Филиппович и уложил свой шлем на стремянку. — У нас в запасе десять минут.

Хохлова озиралась по сторонам, как испуганная кошка.

—Борь, умоляю, скорее!
—Не паникуй, красавица моя. Сейчас, сейчас.

Борис Филиппович распорол кухонным ножом боковину огромной коробки.

—Валечка, просунь внутрь руку. Не бойся, красавица моя. Мысленно я с тобой.
—Дурак. Шутить умудряешься в такой момент. Борь, гляди, на коробке написано: «ФармаТэм. Технология экспериментальной медицины. Тысяча штук. Ампулы».
—Вижу. Партия номер двенадцать. Суй туда руку.

Блондинка всунула руку в прорезь на коробке и вынула две стеклянные ампулы. В них плескалась «водичка» синего цвета. На ампулах мелкими чёрными буквами было выведено по–русски: «ФармаТэм. Пятьдесят миллиграмм. Внутривенно». Ниже было написано то же самое, но на английском языке.

—Выметаемся отсюда, Борь, пока нас не застукали на месте преступления.

Валентина запихнула ампулы во внутреннее пространство костюма. Агенты химзащиты схватили винтовки со шлемами и убежали со склада. Через пять минут Валентина и Борис Филиппович прибежали на вахтовый пост, который был окутан туманом. Борис Филиппович кивком головы велел агентам химзащиты, распыляющим химикаты, идти к выходу. Те бросили занятие и вместе с Валентиной и Борисом Филипповичем вышли из проходной института на улицу. Четвёрка агентов химзащиты запрыгнула в жёлтый «Рафик». Спецавтомобиль рванул с места и умчался в неизвестном направлении.

Спустя три часа. 23.30

Валентина, одетая в белый халат и с марлевой повязкой на лице, стояла у операционного стола, где лежал голый мальчик–младенец, укрытый полотенцем. Блондинка наблюдала за действиями заведующего хирургическим отделением. Борис Филиппович расположился спиной к младенцу и копался в шкафчике. Борис Филиппович повернулся к операционному столу и, надев на ладони одноразовые перчатки, аккуратно повернул младенца на правый бок и сдёрнул с него полотенце. Младенец закряхтел. Борис Филиппович помассировал левое бедро младенца. В результате на бедре малыша вздулась артериальная вена. Валентина ловким движением пальцев сломала кончики ампул и набрала в шприцы синий препарат.

—Ты готова?
—Да. Если Орлов оказался не в состоянии вылечить своего больного новорождённого сына, значит, это сделаю я – совершенно посторонний человек. Это сделаем мы с тобой, Борь. Кстати, а ты молодец. У тебя хорошие связи. Ты придумал агентов химзащиты. Я чуть со смеху не умерла, когда ты предложил нам под видом обеззараживания института проникнуть на склад и украсть две ампулы. Кстати, что за жидкость была в тех накопительных баллонах?
—Всего–лишь вода под давлением с кристаллами жидкого азота, чтобы искусственный туман создавался, — улыбнулся Борис Филиппович и помог девушке вонзить иглы шприцев в вену на бедре младенца.
—Всё, Борь. Уколы сделаны. Дождёмся результата лечения.

Четыре часа спустя. 3.30 ночи. 13 августа.

Борис Филиппович и Валентина сидели в ординаторской за столом и пили чай с пирожками.

—Восхитительно! Ты подрабатываешь кондитером в буфете? Признавайся, Борь.
–Это моя бабуля вчера днём напекла, — похвастался заведующий хирургическим отделением, уплетая пирожки за обе щёки. 
—Мне с капустой пироги понравились, — похвалила Хохлова и допила чай.

Младенец, укутанный пелёнками в колыбели, закряхтел и зашевелился. Гришин и Хохлова подскочили к колыбели.

—Ах, ты мой хорошенький! — умилилась Валя. — Мой маленький мальчик! Мой сын Виталий. Теперь ты мой сын. Никому тебя не отдам. Я тебя выращу, дам тебе образование. Пусть только попробуют отнять тебя у меня.

Валя прослезилась и ласково погладила Виталика по крохотной головке.

—Борь, давай усыновим мальчика?
—И вместе вырастим, как своего сына. Красавица моя, сдаётся мне, Орлов отказался от сына, когда грубил тебе по телефону, по всякому оскорблял тебя. Я прав?
—Прав. Смотри, Борь, щёчки Виталика порозовели! Здоровый оттенок лица появился! Как я рада, как рада!

Зазвонил телефон. Борис Филиппович схватил трубку.

—Алло? Вы на часы смотрели? Звоните в четвёртом часу утра! Кто? Ясно. Я даю ей трубку.
—Кто меня спрашивает?
—Угадай с одного раза.

Хохлова прислонила трубку к уху.

—Алло, Женечка? Ты протрезвел? Ах, ты ещё больше напился, чтобы на ногах не стоять? Ясно. Отец пытается тебя уложить спать? Понятно. Смотри, как бы тебя утром похмелье не замучило. Если ты сейчас звонишь, чтобы меня оскорблять, то я кладу трубку. Не надо? Хорошо, не положу. Говори, что хотел, только давай быстро. Я спать хочу.

Борис Филиппович унёс колыбель с младенцем в соседний процедурный кабинет.

Валентина дождалась, когда за Борисом  закроется дверь процедурного кабинета, и сообщила в трубку:

—Увы, Евгений, твой новорождённый сын Виталий скончался на операционном столе четыре часа назад. Мне жаль, но без ампул «ФармаТэма» ничего нельзя было сделать. Днём протрезвеешь, приезжай в хирургическое отделение. Я и Боря с тобой серьёзно поговорим.

Хохлова положила трубку.

—Борь, езжай домой! — крикнула Хохлова. 
—Зачем? — прокричал хирург.
—Прихватишь с собой деньги, чемодан с вещами, ценности и паспорт!
—Что ты задумала, красавица моя?
—Мы с тобой уезжаем жить в другой город, туда, где Орлов нас никогда не найдёт!
—А как же моя работа и наша с тобой свадьба, красавица моя?
—Будет тебе свадьба! Но сначала я аборт сделаю! Отведи меня в гинекологическое отделение, Борь! Я всё решила!
—Хорошо! Сейчас отведу! — прокричал из процедурного кабинета Борис Филиппович.


Примерно в это же самое время.
 

Улица Карла Маркса. К одноэтажному зданию из красного дореволюционного кирпича, имеющего в наличии крышу черепичную и деревянные ставни на окнах, подъехал «Фольксваген–жук». Фары малолитражки потухли, мотор заглох. Пассажирская и водительская дверцы открылись. Из «Жука» вышли водитель и его напарник – молодые холёные джентльмены, одетые в чёрные смокинги. Следом за джентльменами из салона автомобиля вышла старушка лет восьмидесяти, одетая в вязаную кофту и коричневую юбку. Следом за старушкой выскочил мальчик лет тринадцати, одетый в чёрный костюм. Шофёр и его напарник захлопнули дверцы автомобиля и отошли к стене имения, чтобы прочитать текст на мраморной доске. В нескольких окнах имения зажёгся свет.

—Скорее, сыночек, — пропела старушка и схватила мальчика за руку. — Пойдём, познакомлю тебя с твоим дедушкой Антоном Ивановичем.
—Жду встречи с нетерпением, мама, — предвкушал мальчик и под ручку с бабкой пошёл ко входу в имение. 

Дверь имения приоткрылась. За порог вышел заспанный и растрёпанный Иван Антонович, одетый в ночную пижаму. Над крыльцом дома загорелась лампочка.

—Здравствуй, Иван, давно мы с тобой не виделись, — навесила улыбку на лицо Маргарита Антоновна и протянула брату ладонь для пожатия.
—Привет, сестрёнка, — кивнул Иван Антонович и пожал протянутую ладонь. — Какими судьбами, Марго? Зачем ты в СССР прилетела? Тебе в Германии не живётся?
—Познакомься. Это мой крёстный сын Серёженька Рихтер. Его родители погибли под Варшавой в автокатастрофе в 1968 году. Но давай не будем о грустном. Правда красивый мальчик?
—Да, не дурён собой.
—Здравствуйте, дяденька, — поздоровался мальчик и пожал Ивану Антоновичу руку.
—Иван, мне бы с отцом увидеться, — посерьёзнела Маргарита Антоновна и поднялась по ступенькам крыльца. — Я изъяла отцовское письмо из ячейки в Генеральном консульстве ФРГ в Москве. Вот оно.

78–летняя дочь Антона Ивановича вынула коричневый конверт из бокового кармана юбки.

—К сожалению, Марго, тебе не удастся поговорить с нашим отцом.
—Почему? — удивилась старушенция и переглянулась с Серёжей. — Но я обещала крёстному сыну, что познакомлю его с дедушкой.
—Познакомить–то познакомишь, но, боюсь, отец вас не услышит. Отец  утратил речь и оглох, и со вчерашнего утра не встаёт с кровати. Я вызывал к отцу «Скорую помощь». Врачи сказали, что очередной по счёту инсульт случился, фатальный. Посоветовали готовиться к худшему. Ты же, Марго, понимаешь, что врачи имели в виду.
—Понимаю, Иван. Но я всё равно хочу на прощание увидеться с папой. Впустишь нас?
—Заходите, — проявил гостеприимство Иван Антонович и пропустил в дверной проём сводную сестру с Сергеем.

Шофёр «Жука» и его напарник остались топтаться на крыльце имения. Дверь имения закрылась за старушенцией и пацаном. Лампочка над крыльцом погасла.

Гай Лексусович вышел из–за угла соседнего здания и подошёл к крыльцу имения.

—Эй, парни, что вы здесь стоите? — обратился Гай Лексусович к джентльменам в смокингах. — Вас не пускают в дом? И правильно делают. Идёмте со мной, кое–что вам покажу.

Гай Лексусович отвёл заинтригованных  джентльменов в тёмную подворотню. Послышалась возня, потом крики и глухие удары.. Через пять минут Гай Лексусович вышел из подворотни в одиночестве и подошёл к крыльцу имения.

—Околачиваются тут всякие у особняков, — проворчал Гай Лексусович и потёр кулаки, испачканные в крови.