Глава из повести Дядюшка из Гонконга

По прилёту в Гонконг я должен сесть в такси, набрать номер телефона дяди и дать смартфон таксисту. Я так и поступил, и таксист привёз меня по адресу, указанному дядей, это была стоянка маломерных судов в бухте Абердин. У причальной стенки теснилось около тысячи сапсанов, джонок и катеров. На причале стоял пожилой китаец с картонкой в руках, на которой было написано по-русски: «Георгий». Я подошёл к нему:
— Здравствуйте, дядя!
— Здравствуй, племянник!
Мы обнялись и расцеловались. Вокруг нас сразу образовалась толпа любопытных.
— Ну, пойдем на мою яхту, — пригласил меня дядя.
Я осмотрел причал, но никакой яхты не увидел. Видя моё недоумение, дядя рассмеялся.
— Шучу. Вот моя яхта.
И он подошёл к водному мотоциклу.
— Бензина ест мало, скорость высокая, маневренность хорошая. Поехали.
— Дядя, как мне к вам обращаться? — спросил я.
— По паспорту я — Тони Ли. Но ты зови меня просто по имени — дядя Тони. И на «ты» — в китайском языке нет обращения на «вы».
Дядя сел за руль, я позади него, он вырулил со стоянки, дал газу, и скутер понесся, едва касаясь воды. 
Через полчаса мы были в открытом море.
— Вот мы и дома, сказал дядя, причаливая скутер к бамбуковому плоту размерами метров тридцать на десять. 
Мы сошли на плот.
— Не упади — здесь скользко, предупредил меня дядя и поинтересовался: — Ты плавать умеешь?
— Спрашиваешь. Родился и вырос на берегу великой реки — Амура, — похвастал я.
— Это хорошо, — сказал дядя. — Здесь у нас, кто не умеет плавать — потенциальный утопленник. Везде тина, слизь.
— Очищать надо, — сделал я замечание.
— Это точно, — согласился дядя. — Вот ты этим скоро и займешься. А пока пойдём в моё жилище — отдохнём с дороги.
Прока мы шли, я осмотрелся вокруг.
С одного края плота стояла традиционная китайская фанза с черепичной крышей с загнутыми вверх краями, над которой возвышался современный ветряк, рядом был навес, под которым стояло два шезлонга. Посредине плота на брезентовой подстилке ровным слоем был насыпан песок, а в центре этого искусственного пляжа стоял надувной бассейн с морской водой. С другого края плота стояла каркасная теплица, обтянутая полиэтиленовой плёнкой, и на самом краю плота — гальюн, нависавший над морем. 
Внутри фанза была хорошо обустроена — вентилятор под потолком, большой холодильник, газовая печь, кухонный буфет, компьютерный стол с ноутбуком и всеми прибамбасами, раздвижной диван и кресло-кровать, разделённые ширмой из бамбука, а также стол и два плетёных кресла из ротанга. Как и положено в каюте старого пирата, в углу под потолком висела клетка с попугаем. Большая жёлто-зелёная птица с чёрным ободком на шее и с красным клювом*, увидев нас, радостно запрыгала:
*Ожереловый попугай.
— Ни хао! Ни хао! Ни хао!
— Здравствуй, Билли! — сказал дядя. — Ты опять выходил из клетки? Буду запирать на замок.
И объяснил мне:
—Этот вор и развратник умеет открывать и закрывать дверцу клетки.
— Почему он вор?
—Как только оставишь на виду без присмотра денежную бумажку, он тут же украдёт её и унесёт в клетку. Так что, будь внимателен.
— А развратник?
— Когда у меня была квартира в Абердине, он убегал из дому в парк и трахал там голубок.
— А здесь — чаек?
— Чайки ему не нравятся — от них воняет рыбой, а он не любит морепродукты.
— Знакомься — это мой племянник Гоша, он будет жить с нами, — представил дядя меня попугаю.
Я приветственно помахал рукой:
— Билли, здравствуй!
— Я дал ему это имя, потому что он на Билли Лау* похож, — объяснил дядя, открыв дверцу клетки.
*Билли Лау Нам Квонг — известный гонконгский актёр.
Тезка знаменитого киноактёра тут же вылетел из клетки, сел мне на плечо и потребовал:
— Гив ми натс!*
* Give me nuts — дай мне орешки.
— Извини, у меня нет орешков, — смутился я.
Дядюшка Тони выдвинул один из ящичков буфета, взял оттуда  початую пачку фисташек и дал мне.
— Покорми его, и он тебя полюбит как родного.
Я отсыпал горсть орешков на стол.
— Се се! — поблагодарил вежливый Билли, слетел на стол и начал щёлкать фисташки.
— Однако, и нам пора приступить к обеду, — сказал дядя.
Он набрал на смартфоне чей-то номер и продиктовал заказ.
Через четверть часа к нашему плоту причалил сапсан-чифанька, проворные официанты занесли в нашу фанзу одноразовые контейнеры с едой и заставили ими весь стол.
— Посмотрим, что нам сегодня Будда послал, — сказал дядя, открывая один за другим контейнеры.
Щедрый Будда посла нам паровые пельмени- димсам с начинкой из креветок, грибов и овощей; рисовую лапшу с курицей, имбирем и зелёным луком; кукурузный суп с мясом краба и шпинатом;  свинину, тушеную в соевом соусе; яичные вафли; чай с молоком и специями. И, конечно же, знаменитые суп из акульих плавников и рыбные шарики на палочке.
Трапеза уж продолжалась полтора часа с небольшими перерывами. Среди многочисленных соусов и приправ в маленьких плошечках моё внимание привлекла какая-то серая паста. Дядя макал в неё булочку маньтоу и ел с заметным удовольствием.
— Что это? — спросил я.
— Чхоу тофу. Попробуй — очень вкусно.
Я отломил кусочек маньтоу, обмакнул в пасту и уже намеревался съесть, но, не донеся до рта, почувствовал такую вонь, что мой переполненный желудок чуть не вывернуло.
— Дядя! Как можно есть такую гадость?!
— Это ферментированный соевый сыр. Первый раз у всех на него такая реакция. Но ты пересиль себя и съешь чуточку, а потом тебя от этого лакомства за уши не оттащишь.
— Нет уж, спасибо, ешь это лакомство сам.
После столь неудачной дегустации чхоу тофу я уже не мог есть ничего.
— Извини, племянник, за скромное угощение, — сказал дядя, видя, что я уже наелся. — Когда пойдём в плавучий  ресторан «Джамбо», там меню будет лучше.
— Куда уж лучше, — сказал я, откидываясь на спинку кресла и расстегивая брючной ремень.
После комплексных обедов в студенческой столовке нашего универа, этот показался мне пиром богов.
Порции были такие большие, что мы не съели и половины от каждого блюда.
— Дядя, ты в следующий раз столько много не заказывай, — сказал я. — А то жалко выбрасывать.
— Тот, кто пережил три горьких года*, такого кощунства себе не позволит, — ответил он.  — Поставим недоеденное в холодильник, а завтра подогреем и съедим.
*Великий китайский голод — три неурожайных года (1959 – 1961), когда от массового голода в КНР, по правительственным данным, погибло около 15 миллионов человек. Неофициальные же источники называют число жертв голода в два с половиной раза большее.
По древнему китайскому обычаю, мы прилегли вздремнуть после обеда и проспали около часа. Пробудившись, мы выпили по банке пива «Хапи», а потом дядя повёл меня на ознакомительную экскурсию по плоту.
— Здесь раньше трепанговая ферма была — ещё садки остались, — рассказывал он. — А три года назад я взял этот плот в аренду.
— А почему ты не выращиваешь трепангов? — спросил я.
— Хлопотное это дело — инкубация икры, выращивание личинок и молоди, докармливание до товарного веса. На всё про всё уходит пять лет. У меня другой бизнес — сейчас покажу.
Мы вошли в теплицу. Большую часть её площади занимали 20-литровые пластмассовые контейнеры, составленные в три штабеля — по два контейнера в ширину и по четыре в высоту. Между штабелями контейнеров были проходы шириной с метр.
Внутри контейнеров копошились какие-то насекомые. Это были сверчки на разных стадиях развития — от личинок до взрослых насекомых. Вдоль стенок теплицы были натянуты бельевые шнуры, с подвешенными клеточками, сплетёнными из бамбуковых лучинок, в каждой из которых сидело по одному большому сверчку. Половозрелые самцы громко стрекотали, и звуки этого хора сливались в один, напоминавший саундтрек какого-то фантастического фильма. Это была сверчковая ферма.
Я знал, что в Китае существует многовековая культура сверчка. Сверчков содержат в маленьких  клеточках, кормят и поят, а вечерами наслаждаются их стрекотанием. Народная забава китайцев — бои сверчков. Сверчков-бойцов держат на специальной диете, тренируют, на них делают ставки. Сверчки жили в императорских дворцах и в крестьянских фанзах, их воспевали поэты и рисовали художники. Элитный сверчок всегда стоил дорого. Сейчас в Китае — ренессанс культуры сверчка. И, конечно, это бизнес, легальный и подпольный, в котором вращаются огромные деньги.