Беляночка и Смугляночка

БЕЛЯНОЧКА и СМУГЛЯНОЧКА
(Неоконченная сказка)

Не в том суть, от кого ты родился, а в том, с кем ты водишься.
(Мигель де Сервантес Сааведра)


В одном сказочном цветочном городе, посреди хвойного елового и соснового царства жила-была добрая фея-чаровница.
Необычная волшебница… Она умела танцевать и колдовать… Вернее, умела колдовать только тогда, когда танцевала.

Прекрасная фея то взмывала ввысь, то опускалась вниз, то порхала, как бабочка, с цветка на цветок, собирая пыльцу и сладкий нектар под волшебную музыку леса - легкое дуновение ветра и шепот деревьев. Она летала в свете солнечных бликов, а люди, ослепленные этим диковинным танцем, глядели и глядели в оцепенении, не в силах оторваться… Не понимая, как изящные руки молодой девушки могут превращаться в крылышки…, и радовались, словно дети, такому чудесному перевоплощению.

Знойным летом наезжие гости, ближайшие соседи и случайные прохожие целыми толпами окружали необыкновенный дом волшебницы, похожий на старинный замок, и с утра до темна любовались этой магической «игрой».

Осенью цветы и деревья засыпали, и колдовство прекращалось. Холодными зимними вечерами плясунья бродила по дому в странном томлении, пытаясь подпрыгнуть и сделать коронный пируэт. Однако без вдохновения… танца не получалось. Она с нетерпением ждала весны, любви и пробуждения природы.

И вот, однажды, когда в саду зацвели вишневые деревья, появился в лесных краях принц из соседнего Вороньева государства, на лихом черном скакуне. Глаза незнакомца источали едва заметный желтый свет, но при виде танцующей феи вспыхнули дьявольским зеленым огнем.
- Будь моей женой, - проскрежетал поверженный наповал странник осипшим голосом, будто прокаркал. – Я никогда не видел ничего подобного, готов остаться здесь навеки и положить к твоим ногам все мои богатства, чтобы всю жизнь наслаждаться волшебной феерией.

Привлеченная ярким пламенем бабочка вспорхнула принцу навстречу, села на плечо, да и обожгла нечаянно свои обольстительные нежные крылышки…  А одно из них - и вовсе хрустнуло и обломилось от раскаленного жара. Но прелестница не почувствовала боли, только стряхнула с себя оставшуюся пыльцу и благодарно прошептала:
- Я согласна.

***

Под Новый год родилась у них дочка-красавица. Белокожая, с льняными, как у матери, волосами.   Только вот…, раньше срока родилась - махонькая да слабенькая, едва дышала и голоса не подавала. Думали - не жилец, и позвали несчастные родители чужеземного лекаря.
Он покрутил-повертел безжизненное тельце и так, и эдак, а девчонка вдруг как заорет недетским зычным голосом…  Отец с матерью от радости-то и онемели…
- Ну вот и славно, - промолвил знахарь. – Ничего, обойдется…Горластая и бойкая вырастет.
- А тан-це-вать, ка-каак я, смо-сможет? – наконец, с трудом произнесла потрясенная колдунья.
- Тебе лучше знать, феюшка. А мне сие неведомо... Смотри, береги ее, свою Беляночку - от дурного сглаза, от холода и голода, от душевной муки и скуки. Да и тебе самой, голубушка, не след было чародейским танцам каждый день предаваться, когда дитя в чреве вынашивала, а теперь уж про бесовские выкрутасы лучше забыть…, хотя бы на время… Малышке беспрестанный уход нужен, материнская любовь и ласка. 
- Но танцы – моя жизнь! Ведь я должна дарить красоту и радость людям! Это мое великое предназначение!
- Твоя жизнь теперь дочке принадлежит. Она для тебя и счастье, и радость, и материнское предназначение. Береги ее, свою Беляночку…

Сказал и исчез. А имя, данное лекарем, так к новорожденной и приклеилось.
С той поры стала фея обычной женщиной, а про чары и танцы свои позабыла. Денно и нощно просиживала она возле колыбельки любимой дочери, глаз не смыкала, не пила, не ела. Глоток росы утренней, чуть-чуть нектара – вот и вся пища. С лица спала, отощала и красу былую утратила.  И поселилась в замке беспросветная зимняя скука - и весной, и летом. Никто вокруг дома и в гости не хаживал, сад и тропинки быльем поросли.

А в один ненастный осенний день зашел в спаленку молодой супруг, повел хищным носом из стороны в сторону, да так и брякнул с порога, глазищами черными посверкивая:
- Не люба ты мне, женушка, и колдовство твое на меня больше не действует. Поеду опять скитаться по белу свету – новое счастье искать.
Зарыдала тут горько феюшка, и вся съежилась-скукожилась под колючим мужниным взглядом:
- Не покидай! Через годик дочка окрепнет. На ножки встанет. А я позову в помощь мамушек и нянюшек, да разных хозяюшек, а сама снова танцевать начну и тебя привораживать.
-  Да куда тебе…, с поломанным крылом-то… И не проси - не останусь. А вы и без меня тут не пропадете. Доченьке ненаглядной передаю сокровища несметные - в приданое. Три сундука: один - с золотом, другой - с каменьями драгоценными, третий – с даларами, бумагами иноземными. Пусть Беляночка ни в чем отказа не знает и во всем тебя, постылую, превзойдет.
Найми толмачей самых лучших, чтобы и по-гишпански, и по-хранцузски, и по-аглицки выучилась. Пригласи музыкантов и плясунов заморских, чтобы пела и летала лучше, чем целая стая громогласных птиц. А еще передай ей трубку волшебную, говорящую - со мной связь держать. Будет худо - примчусь по первому зову.

***

Незаметно семь лет минуло.  Наказы мужнины феюшка все исполнила. Разослала гонцов по белому свету - пригласила и мамушек, и нянюшек, и плясунов балетных, и музыкантов, и учителей иностранных, самых, что ни на есть, лучших.  И заговорила девочка на разных языках одновременно, как на родном, и запела так громко, что на соседней улице слыхать. Только вот с танцами не заладилось - невзлюбила малышка эту тяжелую «науку» - горе…хоре-ографию. Видно, не в мать уродилась. А может, и заезжий профессор негодящим оказался…
Опечалилась феюшка. Погоревала, поплакала, да и махнула рукой – не судьба, значит, ее дочке-красавице легкой бабочкой порхать. Накупила Беляночке взамен гору нарядов шелковых и бархатных, жемчугом и бисером разукрашенных, и карету золоченую для выезда в ближний город-огород, как для настоящей принцессы.
Еще пуще стала деточку холить и лелеять, да вокруг пританцовывать и приговаривать:
- Откушай, солнышко, медок душистый, липовый, патоку сладкую, нектар цветочный, ягодку лесную, ароматную. Сама по утру насобирала.
А Беляночка черненую бровку дугой изогнула, носик наморщила, и ножкой ка-ак топнет!
- Так и фигуру испортить можно, маменька. Вели заморских угощений подать. Хочу пирожное с кремом воздушным, йогурт обезжиренный, да жженый квас – кока-колу.

А на следующий день и всех учителей взашей выгнала. Не хочу, говорит, больше иноземной речи учиться, а хочу выступать на сцене и участвовать в певческих конкурах зарубежных - чтобы слышно было не только на всю ближнюю округу, но и в Вороньем царстве-государстве. И пусть мой батюшка мною возгордится и ко мне воротится. 
 Только как ни старалась девочка, голос сорвала, а докричаться до отца родимого не сумела… От обиды заперлась она в своей светелке – есть и пить отказалась. А бедная феюшка совсем извелась, на любимое дитятко глядючи.

Думала она думала, как дочку повеселить-порадовать, и придумала. Припомнились ей слова старого лекаря. От холода и голода, от дурного глаза сумела уберечь, а от душевной муки и скуки… 
- Давай, Беляночка, мы тебе сестренку-подружку заведем, ровесницу. Вместе учиться будете, вместе играть… Вот сердечко твое и оттает.
- А где же мы ее возьмем?
- В приюте сиротском. Тут недалеко. А детишек, что без маминой заботы остались, там полным-полно. Согласна?
- Ну… не знаю… А ты тогда моей доброй мамочкой быть не перестанешь?
- Конечно нет, милая. Моей любви безмерной на всех хватит. Втроем… будем танцевать и… как бабочки… вместе летать!

***

Отправилась феюшка в дом сиротский, что на краю Вороньей слободки. А там… бездетных-то мамочек – пруд пруди, в очереди стоят – годами дожидаются, чтоб ребеночка здорового да красивого заполучить.
Одну только девоньку никто не берет… Уж больно черна, глазами раскоса, неизвестного басурманского племени. Видать, в грехе и пороке зачата. Мать ее сильно пьющая, в беспамятстве морозной ночью на порог младенцем подбросила. Подкинула, да и сгинула, аккурат в христианский праздник - святой сочельник.
- Ничего, - сказала суровой администраторше добрая феюшка, - мы с дочкой Беляночкой ее несчастную теплом и лаской отогреем.
- Смотри, не пожалей… Чужая детинушка близкой по духу никогда не станет, а родную дочь - потеряешь…

***

Привела феюшка сиротку безродную домой. В травах целебных искупала, коросту приютскую отскребла, бальзамами волшебными обмазала, благовониями заморскими побрызгала. Заплела косы черные, длинные, нарядила в платье красное, атласное и повела новоявленную «царевну шамаханскую» с сестренкой знакомиться.
Как увидела Беляночка такую красоту писаную, так и закричала на матушку дурным голосом:
- Как посмела ты мое платье любимое, на папенькино наследство купленное, какой-то девке приблудной отдать!
- Это теперь сестрица твоя названная – Смугляночка. Полюби ее, как я тебя, как родную. А наряд тебе новый, еще краше, куплю, моя звездочка.
- Не названная, а незванная… Когда купишь, тогда и разговор будет. А пока пусть в обносках прежних ходит!
 Ножкой топнула и дверку захлопнула.

Кинулась феюшка в закрома заветные и выгребла из сундуков все сокровища, что остались. Накупила в торговых рядах наряды заморские, невиданные – модные платья, шляпки, перчатки, чулки фильдеперсовые, и разложила на две равные кучки.
- Посмотри, доченька, сколько я всего привезла - и для тебя, и для сестрички Смугляночки.
А Беляночка бровки нахмурила, снова ножкой топнула и дверку захлопнула:
- Не сестра она мне, а подружка для забавы. Пускай одежки приютские постирает и в них предо мною красуется или назад в детдом возвращается.
- Не нужны мне дорогие костюмы, тетенька, - говорит в ответ Смугляночка. – Не хочу я в богатом барском доме жить, коли мне здесь не рады. Душно мне, тесно здесь.  Лучше вольной птицею по лесу летать, чем обратно сиротой возвращаться.
Сказала и убежала…

Три дня и три ночи искала ее бедная феюшка. На четвертый – нашла в чаще густой, непролазной. Видит, сидит Смугляночка, прислонившись к дубу могучему, дрожит от холода-голода и льет слезы горючие. Обняла, приголубила:
- Никогда я не расстанусь с тобой, доченька, родимая, никому не отдам и в обиду больше не дам.
 
***

Так и стали втроем жить-поживать. Беляночка ножками потопала, дверками похлопала, да и смирилась.
  Обрядила феюшка сестричек в платья одинаковые, казенные, и отправила в школу иностранную уму-разуму учиться.
Поначалу-то у них все ладно, да складно было. Идут вдвоем, за ручки держатся – материнское сердце радуется.
Только счастье не долго длилось.
Сиротка Смугляночка науку математическую и шахматную быстро превзошла, писать и читать сразу выучилась. Профессора иноземные ею не нахвалятся. А родная дочка, красавица, вдруг взревновала и заленилась - одни колы, да двойки домой таскает.
- Не хочу, - кричит, - больше арифметике учиться, столбцы складывать-умножать, да родной язык постигать. Скучно! А хочу каждый день развлекаться – модной нынче музыкой - эстрадой заниматься, да по-иноземному играть и петь. А уроки теперь пусть сестрица незванная за меня делает и перед учителями отдувается. По што ее, чернавку, в дом взяли? А по-гишпански, да по-аглицки я всех в классе, итак, за пояс заткну!

Делать нечего - купила феюшка обеим девочкам по инструменту: родной дочке – иностранный саксофон по ее хотению, а приемной – скрипочку, чтоб не обидно было. Через пару месяцев соседушек позвали – уменье дочерей показать-похвастать.
Смугляночка и тут сестрицу затмила – как прошлась по комнате павушкой-лебедушкой, прикоснулась смычком к струнам натянутым, гостей так растрогала мелодией нежною, что слезы сами из глаз покатилися. А заморское бу-бу-бу не по вкусу пришлось, а, может, не поняли простодушные… Ругать- не ругали, но и восхищаться не стали.
Разгневалась Беляночка, ножками на сестрицу затопала:
- Ах ты, девка беспородная, детдомовская! Из-за тебя мою красу и умение никто замечать не хочет! Не для того мы тебя пригрели! Поди из дома вон, чтоб глаза мои больше тебя не видели, и уши не слышали.
Тут не выдержала бедная феюшка – отхлестала легонько плетью родную кровиночку по ниже спины - для острастки:
- Проси сей час у сестрицы прощения! Ни за что ты ее, душеньку, обидела…
А Беляночка в ответ на матушку напустилась, принялась браниться срамными словами нехорошими, да еще при всем честном народе, и давай кричать на всю округу:
- Душеньку! Прощения? Не дождетесь! Никакая ты не добрая феюшка, а ведьма проклятая! Обещала быть навеки ласковой матушкой, а взамен привела в дом чужую девку-колдунью, чтоб меня сгубить и со свету сжить. Позвоню я в трубку заветную, позову батюшку родимого. Расскажу, как его богатства несметные попусту растратила на сироту приблудную, и как избила дочь кровную чуть не до смерти. Пусть увезет меня в дали дальние, чтоб вас обеих больше никогда не видеть, не знать.

И откуда ни возьмись примчался отец на вороном жеребце, силою в шесть сот кобылиц. Никак не догнать! И забрал с собой дочку ненаглядную, родной матерью обиженную, за семь морей - в жаркие страны.
Стала бить в колокола феюшка, слать погоню во все концы, да у людей выспрашивать, как беглянку вернуть. Только совета дельного никто не дал. Как в воду канула.

***

Год прошел, второй, третий, а от дочки родимой ни письма, ни весточки. Подступила к сердцу тоска смертная – заболела тяжко феюшка, зачахла.
На четвертый год, в ночь под Рождество, в ночь лютую, холодную, чуть руки на себя не наложила, кабы Смугляночка вовремя не подоспела. Отняла красна девица кинжал, стала матушку названную по головке гладить, утешать:
- Не печалься, не грусти, тетенька.  Вернется, вернется твоя дочка родимая, любимая, если я, чужеродная, от тебя уйду или вовсе сгину..., - и вострый ножик к груди поднесла.
Замахала на нее руками феюшка, запричитала:
- Ты теперь моя дочка единственная. Мы с тобой навеки повязаны. И зови меня впредь мамою. Ведь не та мать, что родила, а та, что вырастила.
- Хорошо, - говорит Смугляночка, - ложись спать, матушка родимая, любимая. Раньше - стеснялась назвать...Утро вечера мудренее. Верю в чудо чудное - завтра пришлет тебе Беляночка весточку. И сердце твое успокоится и забьется пуще прежнего от радости. И душа вновь затанцует.
 А сама шасть в светелку сестрину - и там заперлась.
 
Утром вышла из дому феюшка. Глядь – на крыльце письмецо лежит. Откуда – неведомо. А из-под ног голубка сизокрылая выпорхнула и улетела.
Побежала назад, стала кричать-звать Смугляночку - доброй вестью порадовать. А в светелке и нет никого… Только окно распахнуто.
Распечатала письмо и прочитала две строчки, слезами политые:
«Прощай, любимая мамочка.
Улетела искать сестрицу любимую… Без нее - не вернусь!»