Женщина в зазеркалье Где твои крылья, Сидорова?

   Сидорова не хотела просыпаться. Сидорова  не любила утро…
   Утро тоже не любило Сидорову, но упорно и неохотно пробивалось сквозь плотные шторы, постепенно освещая маленькую комнату, блёклые обои, Сидорову под сиротским покрывальцем на узкой девичьей кроватке…
   Сидорова проснулась как-то вдруг; буркнула: «засветилось тут…»,
втянула себя в старый халат, воткнулась в разношенные тапки.
   Ткнула палец в пульт;  в телевизоре  VIP-персоны беззвучно продолжали натужно радоваться Новому счастью.
   «Расплясались тут…» прошипела Сидорова. Сквозь щель между штор, как в бойницу, Сидорова глянула вниз, в мутный городской рассвет.
   По двору, с серебристым посохом на плече, брёл Дед Мороз. На посохе болтался привязанный пустой мешок.
   Деда Мороза слегка штормило после трудовой ночи, но он двигался целенаправленно в заданном направлении.
   - Расходились тут… - Сидорова щёлкнула пультом и поволоклась на кухню.
   В полутёмной прихожей из зеркала на неё глянула тётка в старом халате, неопределенного возраста, с нулевой стрижкой.   
   Спросонья показалось: за плечом у бабы засветилась девушка с длинными белыми косами. Сидорова потёрла глаза кулачком…
   На Сидорову смотрела Сидорова…
   - Кажутся тут… вздохнула Сидорова…
   Внизу в подъезде хлопнула дверь, задребезжал лифт.
   - Разъездились там... проворчала Сидорова.
   Лифт остановился на её этаже. Из него что-то вывалилось, стукнулось о двери Сидоровой, сопя и шурша сползло на пол,
   - Скребутся там... насторожилась Сидорова.
   Осторожно, почти бесшумно повернула замок, приоткрыла дверь.
   Между лифтом и её дверью, свернувшись калачиком, спал Дед Мороз, в обнимку с серебристым посохом, положив под голову пустой мешок.
   В голове Сидоровой  обнаружилась причинно-следственная связь: мужик в хозяйстве пригодится; тупые ножи, лампочка в прихожей.
   Внизу опять брякнула дверь.
   В два приёма, поднатужившись, Сидорова рывком втянула бесчувственное тело в прихожую.
   Едва успела захлопнуть дверь, - из лифта  материализовалась  заклятая подруга Сидоровой соседка Матильда.
   Осмотревшись и обнюхавшись на площадке, Матильда заколотила сапогом в дверь Сидоровой:
   - Сидорова, тут где-то был мужик! Ты не видела, куда он делся?
   — Не знаю никаких мужиков. На что мне он?
   — В самом деле, зачем тебе мужик…
   Но Матильда не могла успокоиться:
   - Сидорова, открой! Соли дай!
   - Иди спать, Матильда! Нету у меня ни соли, ни мужиков!
   - Сидорова, я безхозного мужика за версту чую! Он у тебя! Отдай мне его, ты не умеешь с ним обращаться, ты его испортишь, а я из него человека сделаю!
   Транспортировка и вопли Матильды окончательно разбудили Деда Мороза, шапка с головы свалилась, борода отклеилась.  Теперь, даже в полутёмной прихожей, Сидорова разглядела, что у Деда Мороза есть фамилия...
   - …Простите за столь раннее вторжение...
   - …Я сама тебя вторгла...

   - …Мне надо бы туда… - Дед Мороз стукнул головой в дверь санузла…

   …«Сейчас он запоёт: «люди гибнут за металл…»; потом выйдет и передёрнет плечами …
   За дверью хрипло и фальшиво зазвучала ария Мефистофеля.
    Дед Мороз вышел, подёргивая плечами по цыгански…
   - Козлов, ты вернулся?..

   Сто лет назад:
   Они собирались встретить  их первый Новый год вместе, её последний новый год, который так и не наступил тогда. Праздничный пирог был уже готов, в новом платье она наряжала елку,
   Козлов должен прийти, наладить гирлянду и ножку стула. Она смотрела сквозь прозрачный стеклянный шар в телевизор, где мчались по городу ёлки, там самолёт летел в Ленинград.
   Неделю назад они с Козловым бродили по магазинам, «обзаводились хозяйством». Купили жёлтый коврик, зелёный абажур в прихожую, обои с ярко-красными розами в комнату.  И вот  этот волшебный шар, - он не искажал того, что в нём отражалось.
   Резкий телефонный звонок разбил музыку на кусочки. Козлов не мог так звонить…
   Жёсткий женский голос объяснял ей что-то о достоинстве, подходящих парах, перспективах и тормозах... Всё, что она поняла, — Козлов придёт завтра, за вещами. Она не дослушала, положила трубку, удивлённо посмотрела на разноцветные осколки шара на полу…
   Она просидела до утра, глядя сквозь еловые ветки в телевизор на беззвучно мчащихся белых коней, самолёт возвращался в Москву…  Потом пришёл Козлов, долго собирал чемодан. Он молчал, а она слышала слова его голове: он должен, перспективы, она молодая, всё устроится… как-нибудь…
   Она стояла у зеркала, оно мутнело, там возникала какая-то стриженая баба в сером халате, неопределённого возраста…
   Козлов ушёл, тихо прикрыв дверь, в прихожей лампочка в абажуре, помигав, погасла…
   Ёлку вместе с игрушками она выставила на лестницу, туда же полетело новое платье. Пирог и обои с красными розами ушли к соседке Матильде.
   Осталось открутить пластиковый абажур в прихожей, заодно поменять лампочку.   
   ...Ножка стула хрустнула, в обнимку с абажуром она рухнула на пол…
   Скорую вызвала соседка Матильда…
   Вернувшись  из больницы, она отнесла Матильде жёлтый коврик; глядя в зеркало, большими портновскими  ножницами срезала косы…

   Сегодня:
   Они сидели рядом на голом полу…
   — …Стал часто вспоминать тебя, а вчера ты приснилась... на катке, где увидел тебя в первый раз. У тебя была такая смешная шапка, с кошачьими ушками, белые пушистые варежки, и такие же пушистые косы... Где твои косы, Марьяна?
   — Я обрезала их, когда ты ушёл...
   — Твои косы, такая редкость, они так подходили к твоему имени…
   — Своим знакомым ты представлял меня Марианной, и даже Марионеллой…
   — Я берег твоё имя для себя...
   — А твои друзья звали меня Сидорова Козлова... Ты унёс моё имя с собой. Теперь я просто Сидорова...
   — Почему здесь темно?
   — Лампочка сгорела, когда ты ушёл,
   — А коврик, здесь был такой яркий коврик, жёлтый, с оленями, мы покупали его вместе с абажуром, зелёным с красными цветочками.
   — Коврик я отдала Матильде. Твоя сестра сказала, что всё это вульгарно, — абажур, коврик, обои, которые мы собирались наклеить в комнате. Кстати, как она поживает?
   — Она давно уже никак не поживает...
   — Прости, я не знала. У твоей сестры был тонкий вкус, она считала, что я тебе не пара...
   - У тебя есть лампочка? Я заменю. Простая, электрическая…?
   У Сидоровой не было других…
   Тусклый свет осветил прихожую…
   - …Козлов, пойдём вечером на каток, я найду шапку и варежки, они валяются где-то в шкафу, и коньки там...  Мы купим зелёный абажур, где-то должен быть такой, сейчас всё можно найти! И коврик я заберу у Матильды! И мы наклеим обои в комнате!
   Какая-то ниточка между ними натянулась, и могла оборваться. Сидорова вытирала рукавом глаза, лицо почему то было мокрым, оно давно не было таким мокрым.
   Козлов сидел на стуле посреди прихожей, ножка стула  слегка поскрипывала.
   - Как ты жила всё это время?
   - А я не жила, Козлов. Жизнь не остановилась, но шла точно где-то за забором…
   — …Ну вот, мне пора...
   — Куда ты, Козлов?
   — Домой... понимаешь, семья, дети...
   — Да, конечно... здесь детей не будет...
   …Я не жила, Козлов, но так больше не будет! Ты иди, Козлов, а я вечером пойду на каток! И куплю себе зелёный абажур, и самые вульгарные обои с самыми красными розами! И косы у меня вырастут опять, и я выйду замуж, и никогда больше не буду Сидоровой!
   Ты сейчас уйдёшь как тогда, молча. Вещей тебе собирать не надо... А  я буду смотреть в зеркало… как тогда…
   …Дверь чуть слышно хлопнула. Тусклая лампочка, лениво помигав, погасла.
Яркий, совсем не зимний свет пробился сквозь плотные шторы, ткнулся в зеркало, лампочка в прихожей опять вспыхнула. Из зеркала на Сидорову смотрела девушка с длинными белыми косами. Где-то в шкафу лежали старые коньки и пушистые варежки... Впереди было десять выходных дней... И целая жизнь…